«Он считал, что идти на Путина стенка на стенку не имеет права» Интервью Павла Палажченко, одного из самых близких соратников Горбачева, — о последних месяцах жизни политика
3 сентября в Москве прощаются с Михаилом Горбачевым. Руководитель службы международных связей и СМИ «Горбачев-фонда» Павел Палажченко работал личным переводчиком Горбачева с 1985 года; он был одним из ближайших соратников политика до самой его смерти. Накануне похорон Палажченко дал интервью «Медузе». Он рассказал, какой была жизнь Горбачева в последние месяцы и как принимались решения, касающиеся церемонии прощания с ним.
— [Пресс-секретарь российского президента Дмитрий] Песков говорил: будут похороны [Горбачева] государственными или негосударственными, зависит от воли близких. Близких спрашивали? Действительно ли что-то зависело от близких — и как они участвовали?
— Участвовала Ирина Михайловна, его дочь. Это обсуждалось. Она вчера уже (разговор состоялся 2 сентября, накануне похорон, — прим. «Медузы») была в курсе того, что планировалось, и согласилась с этим. Все будет на достойном, на мой взгляд, государственном уровне.
Я не знаю, что такое «элементы государственных похорон» (Песков отмечал, что церемония прощания с президентом СССР пройдет с «элементами государственных похорон», — прим. «Медузы»). Отданы будут все почести — в том числе военные. На мой взгляд, все очень достойно. А упражнения в том, государственные полностью [будут похороны] или «с элементами»… Я этих определений не знаю.
Да, обсуждалась [организация похорон], в том числе с Ириной Михайловной. Мы сотрудничаем с государственными службами, с протокольной службой администрации президента. По-моему, очень достойные проводы.
— Можно сравнивать с уровнем похорон Бориса Ельцина?
— Можно сравнивать — увидите, какие различия. Там было отпевание в храме Христа Спасителя. Здесь — Колонный зал [Дома союзов]. Потом, на кладбище Новодевичьем, недалеко две [их — Ельцина и Горбачева] могилы будут. Два этих политика не разделены какой-то китайской стеной, есть и параллели. Есть что-то общее. В том числе и в похоронах.
Религиозные элементы [похорон] абсолютно разные. Потому что они были разные люди.
Я знаю сценарий того, что будет, и могу сказать: уважение, безусловно, есть. Это достойный уход — и достойные проводы выдающегося политика.
— Как близкие и семья восприняли то, что тело Горбачева внезапно достали из морга, чтобы сделать для Путина отдельные проводы, поскольку у него якобы не было времени приехать на похороны?
— Это ваша оценка, на которую вы имеете полное право. Я просто воздержусь от оценок.
— Они спрашивали разрешения на это хотя бы у родственников?
— Это было согласовано с Ириной Михайловной. Такое решение было принято президентом, и, если бы Ирина Михайловна возражала, возможно, этого и не было бы. Но она не возражала.
— Чем жил Горбачев последние годы? Что его держало в тонусе?
— Что теперь уже скрывать? Состояние было не просто сложным, оно было тяжелым. Здоровье ухудшалось, оно было очень хрупким. Врачи делали все возможное. Он с врачами сотрудничал, выполнял указания.
С момента начала пандемии он бо́льшую часть времени проводил в изолированном режиме, на этом настаивали врачи. Ему были созданы условия в ЦКБ [Центральной клинической больнице]. Он это ценил, ценил усилия врачей. Поддерживало его то, что он старался быть погруженным в реалии, которые были в мире и России, постоянно всем интересовался — до сравнительно недавнего времени.
Условия ему созданы были нормальные — не просто чтобы лежать на больничной койке, а работать. Постоянно присылали разную литературу, много [событий мы] обсуждали по телефону. Три года назад вышла его последняя книга — «Что поставлено на карту. Будущее глобального мира». Она была переведена на многие языки. Мы ездили к нему с драфтом этой книги, обсуждали.
В какой-то момент началось резкое ухудшение здоровья, и мы уже общаться могли только по телефону.
Последние месяцы — это испытания, сравнимые с самыми тяжелыми испытаниями, которые он прошел в своей жизни. Последние месяцы, недели жизни были очень тяжелыми. Он в своих интервью говорил больше, чем мы были уполномочены сказать. Например, проберется к нему по телефону какой-то журналист, а он говорит: «Я лежу обвешанный капельницами, лекарства принимаю, как думаете, может такая жизнь нравиться?» Все наши изыски — как поаккуратнее сказать [о его самочувствии] — были отправлены в окошко.
— А морально каково ему было в последнее время? Как он встретил новость о начале вторжения в Украину? Он вообще ожидал такого развития событий?
— Он не ожидал такого, конечно. Хотя он очень критически относился к тому, что считал нежеланием западных стран и Украины вести переговоры по Минским соглашениям, выполнять Минские соглашения. Он это критиковал. При этом он не думал и не ожидал, что возникнет военный вариант развития событий. [Но] его это начало расстраивать гораздо раньше, чем 24 февраля. Это была его большая боль последние два-три года.
— А как же его официальное признание Крыма российским, признание итогов референдума?
— Крым он признавал, поскольку там был проведен референдум, мы с ним это обсуждали. Он говорил: «Ребята, я считаю, что это все решено справедливо». Были люди, в том числе из его друзей, которые к этой его позиции относились критически. Потом, когда началось ухудшение [здоровья], это его расстраивало буквально каждый день. Он считал, что российский народ и украинский народ переплетены. Если взять его семью, это так и есть. Тяжело он это воспринимал. Он всегда давал понять, что такой разрыв между двумя странами, двумя народами, чья история так тесно переплетена, чьи гены так тесно переплетены, — это ужасно.
— Он связывал происходящее лично с Путиным?
— В наших разговорах — нет, Путина не упоминал. Условно говоря, Горбачев — предшественник Путина, и он считал, что так резко идти стенка на стенку на Путина он не имеет права. У него был такой подход. Он с самого начала считал, что его долг — поддержать Россию, поддержать Путина, особенно в первые десятилетия XXI века. Он хотел поддержать лидера своей страны, которую он любил, патриотом которой он был. Когда он критиковал Путина за какие-то действия в отношении СМИ или за другие решения, которые ему не нравились, он это делал без удовольствия.
— Конкретно его друг [главный редактор «Новой газеты» Дмитрий] Муратов пострадал. Его [собственная] газета, где Горбачев имел 10% доли, пострадала — из-за закона «о фейках» и давления государства.
— Вы знаете, 10% — это довольно условно. Я вам так скажу. Последние события, начавшиеся в феврале, — после того заявления, которое было сделано от имени «Горбачев-фонда» (которое он одобрил), — он решил больше не комментировать. Мы все поддержали его решение. И близкие люди, в том числе Ирина, его поддержали. Да, он хранил молчание. Теперь даже те люди, которые критиковали его, должны понимать: много [было на то] причин, в том числе и состояние здоровья. За здоровье происходила тяжелейшая борьба. Это надо учитывать, обсуждая эти тяжелейшие месяцы, когда ему выпала смертельная болезнь. Мне казалось, что люди, которые его критиковали, должны были догадываться о причинах.
— В том числе потому, что его здоровье зависело от ухода врачей в ЦКБ, то есть от нынешних властей?
— Конечно нет. На определенном этапе ему просто говорить стало трудно. Произошло ухудшение состояния здоровья, особенно летом.
— С иностранными лидерами он общался в последнее время?
— К сожалению, уже не было общения. Мы с ним общались, семья общалась, но круг общения постоянно сужался. Ему это было уже физически трудно.
— А семья приезжала в эти годы его навещать?
— Постоянно бывали, особенно Ирина. Конечно, часто. Есть причины, почему они живут в Германии, но это личные вопросы. Живут там, но бывали в Москве несколько раз в год.
— Что касается международных отношений, можно ли сказать, что у него была обида на США, подобная той, которая была у Путина?
— Обида у разных людей проявляется по-разному. Я бы не употреблял слово «обида». Он в политических вопросах старался держаться объективной позиции. Его позиция по расширению НАТО была не эмоциональная, а именно объективная. С одной стороны, он отвергал обвинения, что не подписал никаких юридических гарантий и соглашений. Как можно подписать в 1990 году невступление Польши, а тем более Латвии и Эстонии в НАТО? Его бы просто на смех подняли. Он подчеркивал, что были договоренности только о нераспространении ядерного оружия НАТО на территории бывшего ГДР, и только об этом.
С другой стороны, он говорил, что расширение НАТО противоречит духу тех договоренностей. Хотя буква договоренностей могла касаться только территории бывшей ГДР.
У него была на этот счет последовательная позиция. Какая обида? У Горбачева не могло быть [в конце президентства] позиции по поводу вступления в НАТО Польши и Венгрии, которые тогда еще были членами Варшавского договора. Горбачев считал, что Запад должен принять во внимание возражения России. А обиды… Топать ногами — мол, да, обманули — не было об этом речи.
— Приедет ли кто-то из международных лидеров [на похороны], учитывая все обстоятельства и изменившиеся отношения между странами?
— К сожалению, все его партнеры по переговорам ушли из жизни. В возрасте 100 лет скончался [бывший госсекретарь США] Джордж Шульц. Рональд Рейган, Гельмут Коль ушли из жизни. Послы разных стран — два-три десятка стран — будут на прощании с Горбачевым, получены письма от многих лидеров государств. Понятно, что по причинам, связанным с авиасообщением, кому-то приехать в Москву будет не так просто. Международное присутствие будет в виде послов, плюс соболезнования от руководителей разных стран — тоже часть этого контекста.
— Какая судьба ждет «Горбачев-фонд»? Попадет ли он под закон о бывших президентах [России], будет ли государство его поддерживать, в том числе финансово?
— Мы помним, в том числе по заявлениям [председателя Госдумы РФ Вячеслава] Володина, что этот закон не распространяется на президента СССР, это только российские президенты. А фонд, как мы рассчитываем, будет продолжать работать. Много работы: наследие Горбачева, его архив, библиотека, мы планируем конференции. Главное, конечно, теперь будет направление деятельности — наследие Михаила Горбачева. В России и мире.
Беседовал Илья Жегулев