Желание суверенитета в России достигло космических масштабов (и это не игра слов). Но можно ли быть по-настоящему независимыми на орбите? Политолог Павел Лузин — о планах Роскосмоса уйти с МКС
Долгосрочные программы освоения космоса, сложные научные и инженерные задачи способны объединять людей, несмотря ни на какие политические конфликты на Земле. Недавняя пристыковка к Международной космической станции модуля «Наука» заставила вместе нервничать российских и американских специалистов — и вместе же радоваться, когда удалось устранить технические сбои. Но отношение крупных держав к космосу меняется. Ключевые соглашения о совместной работе над МКС были заключены в 1990-е, когда российско-американское сотрудничество в космосе представлялось взаимовыгодным и даже неизбежным. А в апреле 2021 года Россия объявила, что хочет выйти из проекта и запустить свою пилотируемую станцию. Автономную орбитальную станцию строит и Китай — тогда как США готовят собственную лунную программу. Специально для рубрики «Идеи» политолог и эксперт по вооруженным силам Павел Лузин разбирается, насколько реалистично «суверенное» освоение космоса и каковы здесь российские перспективы.
Редактор рубрики «Идеи» Максим Трудолюбов
Освоение космоса — одна из сфер, в которых крупные державы могут проявить себя, вступать во взаимовыгодное сотрудничество и конкурировать между собой. Космические — оборонные и исследовательские — программы есть теперь у множества стран, но Россия все еще входит в клуб лидеров отрасли, если считать признаком лидерства способность построить космическую станцию.
Впрочем, РФ сильно отстает от США и Китая по объемам вложений в эту сферу: бюджет NASA в 2020 году — 22,6 миллиарда долларов; оценки размеров бюджета Китая разнятся в диапазоне 8–11 миллиардов долларов; расходы Европейского космического агентства — около восьми миллиардов долларов; российское правительство в 2020-м потратило на космос в рамках федеральной космической программы, программы ГЛОНАСС и программы развития космодромов около 2,5 миллиарда долларов (более 175 миллиардов рублей).
Автор материала — Павел Лузин, кандидат политических наук, независимый эксперт по международным отношениям, военной политике и космосу, колумнист издания Riddle. В прошлом Павел преподавал в пермском университете и Высшей школе экономики, был экспертом ПИР-Центра — аналитического центра в сфере международной безопасности. Вот другой его материал для рубрики «Идеи», посвященный космической гонке.
Российский многофункциональный лабораторный модуль «Наука», который должен был полететь на Международную космическую станцию еще десять лет назад, наконец отправился в космос и состыковался со станцией.
«Наука» — 15-й по счету основной блок МКС (и пятый российский), сравнимый по размерам с самыми первыми большими блоками станции. Через несколько месяцев за ним отправится узловой модуль «Причал». Он необходим, чтобы российские корабли могли стыковаться со станцией: «Наука» встала на место модуля «Пирс», который использовался для этих целей с начала нулевых и теперь сведен с орбиты.
На этом, по нынешним планам, строительство российского сегмента МКС прекращается — он проработает до конца эксплуатации станции в 2028–2030 годах. Прекращено, а не завершено, потому что изначально после «Причала» должен был полететь также научно-энергетический модуль (НЭМ). Но, во-первых, он еще не построен, а во-вторых, в апреле 2021 года внезапно объявили, что НЭМ станет основой будущей российской орбитальной станции.
«Наука» — во многом наследие советской космической программы. Космическая промышленность, доставшаяся постсоветской России от советской плановой экономики, была плохо приспособлена к эффективной работе в новой реальности. Нехватка профессионалов, дефицит технологий и оборудования, высокие издержки государственной космической промышленности, а также попытки правительства распределить ограниченные финансовые ресурсы между множеством проектов в гражданской и военной космической деятельности закономерным образом привели к затягиванию строительства нового лабораторного модуля.
Более чем за 20 лет в отрасли сменились поколения специалистов: большинство из тех, кто имел отношение к созданию модулей советской орбитальной станции «Мир» и первых российских модулей МКС, давно не работают. Да и существовавшие ранее производственные цепочки и организационная структура предприятий неоднократно менялась в процессе строительства «Науки», что также не способствовало ее техническому совершенству.
В итоге серьезные технические проблемы возникли даже на орбите — и они вполне могли привести к потере «Науки». После стыковки со станцией модуль самопроизвольно включил двигатели и развернул станцию, что заставило сильно понервничать работников российского и американского Центров управления полетами. Станцию удалось выправить включением двигателей других российских блоков, но американское агентство NASA отложило запуск к станции космического корабля Starliner компании Boeing.
«Наука» должна решить одну из многолетних проблем российского сегмента МКС — справиться с теснотой. Из-за этого страдает научная программа, что даже привело к сокращению российского экипажа в последние годы с трех до двух человек. Так что если в оставшиеся семь-девять лет возможности нового лабораторного модуля будут использованы максимально, это пойдет на пользу всем — а человеческие усилия и средства, затраченные на «Науку» в предыдущие десятилетия и на участие России в проекте МКС в целом, не пропадут даром. Правило «лучше поздно, чем никогда» хорошо описывает сложившуюся ситуацию.
Построит ли Россия новую станцию?
Коротко. Это неизвестно.
Разговоры о национальной космической станции выглядят результатом вторжения политики в сферу освоения космоса.
В российской Федеральной космической программе на 2016–2025 годы речь идет о том, чтобы достроить российский сегмент МКС с помощью модулей «Наука», «Причал» и НЭМ — с возможностью уже после завершения эксплуатации отделить и эксплуатировать эти три модуля в качестве самостоятельной российской орбитальной станции.
Но НЭМ уже столкнулся с теми же трудностями, которые преследовали «Науку», а именно — с нехваткой профессионалов и устареванием проекта прямо по ходу работ. Разница в том, что «Наука» создавалась во многом на советском ресурсе, тогда как НЭМ — полностью новый модуль. Именно эти технологии в случае успеха должны лечь в основу всех остальных модулей, которые Россия гипотетически будет строить в ближайшие десятилетия.
Предложение создать национальный пилотируемый космический комплекс на низкой околоземной орбите — Российскую орбитальную служебную станцию (РОСС) — обсуждалось на недавней встрече в Роскосмосе. Но учитывая, что НЭМ вряд ли будет готов раньше второй половины 2020-х годов, эта задача не выглядит реалистичной.
Пока сотрудничество России и Запада продолжается — несмотря на санкции, которые больно бьют по российской космической промышленности (они введены, в частности, против РКЦ «Прогресс» и ЦНИИмаш). Хотя именно снятие санкций с отечественных предприятий глава Роскосмоса Дмитрий Рогозин в июне 2021 года назвал условием того, что страна останется в проекте МКС.
Россия все равно продолжает вести с партнерами по МКС — и, в первую очередь, с США — переговоры о перспективах продления работы станции и о новых проектах. Москва заинтересована в этих отношениях: российская космонавтика развивалась в русле партнерства с Западом на протяжении всех трех постсоветских десятилетий. Цена разрыва связи с Западом окажется для России запредельной.
Поддерживать на должном уровне пилотируемую космическую программу при ограниченных экономических и технологических возможностях в одиночку России объективно не под силу. Даже Китай, создавая орбитальную станцию, ищет партнеров. А США, Европа, Япония и Канада сформировали прочную космическую кооперацию, которая продолжит работать в рамках «собственной» американской пилотируемой лунной программы.
Исходя из всего этого, национальная космическая станция для России — это в лучшем случае запасной вариант. Если его вообще удастся реализовать.
Есть ли у России альтернатива сотрудничеству с США?
Коротко. Вряд ли.
Прямо сейчас в мире формируются новые космические коалиции и складываются новые формы кооперации в этой сфере. До нынешней активизации китайской космической программы главной коалицией была та, которая сложилась вокруг МКС — при американском лидерстве и ключевом (но равноправном с другими) участии России.
Строящаяся китайская космическая станция «Тяньгун» («Небесный дворец») станет третьей многомодульной орбитальной станцией в истории космонавтики — после станций «Мир» и МКС. Космическое агентство Китая не входит в число участников нынешней МКС — но подчеркивает, что будет работать на своей станции совместно с другими странами.
Китайские власти провели конкурс научных проектов и заявили, что предварительно отобрали около тысячи научных экспериментов для реализации на станции «Тяньгун». Среди возможных участников экспериментов — ученые из Бельгии, Германии, Индии, Италии, Кении, Мексики, Перу, Саудовской Аравии, Франции и России. Китай явно строит космическую коалицию, альтернативную американской.
Заключенное недавно соглашение о сотрудничестве между КНР и Кенией заставило бывшего главу NASA Джима Бриденстайна говорить о новой угрозе американскому лидерству в освоении космоса. Эксперты опасаются, что после вывода МКС из эксплуатации китайская станция станет монополистом в сфере космических исследований.
Сами Штаты создают условия, чтобы уже в 2020-е частные американские космические компании вроде Axiom и Sierra Nevada Corporation развернули на орбите коммерческую станцию, которая позволит сохранить американское присутствие на околоземной орбите после завершения работы МКС, но без больших государственных затрат. Тем временем NASA вместе с зарубежными партнерами сосредоточится на лунной программе и, в частности, на строительстве пилотируемой станции Gateway на орбите Луны. Ее первый модуль уже заказан компании Northrop Grumman. Компания Lockheed Martin в партнерстве с европейским гигантом Airbus создает для этой программы корабль Orion.
Как и в технологической сфере в целом, в области освоения космоса Россия оказалась между двумя полюсами — США и Китаем. Каждая из двух этих стран сейчас укрепляет свою зону влияния в мире.
Исторически Россия входит в западную коалицию и остается в клубе космических сверхдержав, если считать билетом в этот клуб способность строить космические модули (остальные четыре державы — это США, Европа, Япония и Китай). Естественным для России кажется партнерство с американской лунной программой — хотя делать это важно на своих условиях, касающихся, среди прочего, равноправного статуса, возможности работать по российским техническим стандартам. Пытаясь сохранить членство именно в западном клубе, Москва, конечно, стремится и к снятию санкций против российской космической промышленности.
Может ли Россия сколотить свою коалицию? Или она безнадежно отстала?
Коротко. Не может — и отстала. Но вопрос надо ставить иначе.
Надо признать: Россия несопоставима с США в космической сфере — и никогда не будет сопоставима. То же касается Европы и Китая. Когда-то СССР конкурировал с Соединенными Штатами в космосе, не жалея ресурсов и сил, — но Советского Союза не стало; и это просто исторический факт, а не космическая катастрофа.
Правильно поставленный вопрос — не о том, отстали мы или нет. Правильно спрашивать: что мы можем предложить другим странам такого, чего у них нет? Что мы умеем делать в космосе, чего не умеют другие? Как мы расставляем свои приоритеты и распределяем ресурсы? Как мы конвертируем результаты своей космической деятельности в собственное развитие, в новые рынки и технологии, в конце концов, в наш международный статус и престиж? Все это не столько технические, сколько политические вопросы.
В обозримом космическом будущем у России есть некоторая предопределенность. Так, ракета-носитель «Ангара» и любые новые ракеты-носители будут летать на производных советского ракетного двигателя РД-170: РД-191, РД-171МВ, РД-180 и т. д. У нас нет и еще долго не будет никаких других разработок.
Научно-энергетический модуль (НЭМ) также рано или поздно будет построен — вне зависимости от того, частью какой орбитальной станции он в итоге станет. Начать делать космические модули с чистого листа мы не можем, поэтому либо доделаем что есть, либо вообще прекратим создавать большие орбитальные модули.
Точно так же рано или поздно появится новый пилотируемый корабль «Орел» — еще один долгострой, работа над которым началась в нулевые. Выпустить что-то принципиально от «Орла» отличающееся нам тоже не под силу: либо делаем уже так, как делаем, — либо не делаем никак и продолжаем летать на «Союзах», создававшихся конструктором Сергеем Королевым еще в 1960-е годы.
Все это показывает: главная интрига — вовсе не в отставании России от кого бы то ни было. А в том, что и в сотрудничестве с кем мы в итоге будем делать в космосе — с учетом наших политических и экономических реалий и тех объективно ограниченных научных, технологических и промышленных возможностей, которыми мы располагаем.
Павел Лузин