Перейти к материалам
Пол Верховен во время съемок фильма «Искушение»
истории

«Искушение» Пола Верховена — непристойный фильм о религии, сексе и свободе История основана на реальных протоколах допроса монахини-лесбиянки

Источник: Meduza
Пол Верховен во время съемок фильма «Искушение»
Пол Верховен во время съемок фильма «Искушение»
Guy Ferrandis / SBS Productions

На Каннском кинофестивале состоялась премьера нового фильма Пола Верховена — «Искушение». В центре сюжета — монахиня Бенедетта. Во снах она видит Иисуса в роли ее жениха, а в реальности увлекается девушкой. Кинокритик «Медузы» Антон Долин рассказывает об этом предельно откровенном — и не самом удачном — фильме Верховена, который тем не менее не дает зрителю заскучать.

Тем, кто волновался за Пола Верховена, взявшегося в 80-летнем возрасте за фильм о монахинях-лесбиянках в Италии XVII века, спешу сказать: с порохом в пороховницах у неутомимого голландца по-прежнему все в порядке. Тем же, кто ждал эту премьеру как главное событие сезона, предстоит разочароваться: «Искушение» — явно не лучшее произведение Верховена. Хотя даже спорная работа автора такого калибра интереснее иных удач. 

Все, на что вы надеялись, в этом фильме есть. Много очень красивых и совершенно голых женщин, непристойные эротические сцены, масса кощунств, богохульств и еретических идей, щедро приправленных чернейшим юмором, — и все это ведомо уникальным даром Верховена ни при каких обстоятельствах не дать зрителю заскучать. Одновременно с этим фильм несколько тяжеловесен визуально и особенно музыкально, перегружен сюжетными поворотами и завиральными идеями, его герои регулярно противоречат самим себе (что, впрочем, делает просмотр интереснее). А главное, Верховен, показывающий в конкурсе крупных мировых фестивалей свой третий фильм подряд, заразился от французского кино поисками высшего смысла — содержательного месседжа, без которого никакой, даже развлекательный, фильм не имеет права появиться на свет. Хотя, к счастью, за самой серьезной миной Верховена всегда ощущается авторская ирония. 

Guy Ferrandis / SBS Productions

Российское прокатное название традиционно бьет мимо цели. «Искушение» — не только утомительный штамп (фильмов с примерно таким названием на российских экранах побывало немеряно), но и принципиальная неточность. Верховен — убежденный атеист, который последовательно разоблачает предрассудки религиозного сознания, в частности, понятия «греха» и «искушения». К тому же, рождаемое трейлером предвкушение истории запретной любви в строгом католическом монастыре — ложное. Это лишь один из аспектов картины, возможно, даже не центральный. Автор назвал картину просто «Бенедетта», по имени главной героини. Как считал Умберто Эко, нет лучшего названия, чем имя протагониста — одновременно нейтрального и вызывающего.  

Meduza

Бенедетту с восхитительной отвагой и самоуверенностью играет Виржини Эфира — та самая, героиня которой была замужем за маньяком в фильме «Она», при этом оставаясь истово верующей. Можно сказать, что Верховен вообразил для того же персонажа иное время и место, вписав Эфира в череду своих фирменных блондинок — сильных, сексуальных и беспощадных (начинали эту галерею героини ранних голландских фильмов режиссера Моник ван де Вен и Рене Саутендейк, продолжили Шэрон Стоун, Элизабет Беркли и, снова в Голландии, Кэрис ван Хаутен). Но, с другой стороны, соблюдая конвенции костюмного кино, Верховен никогда не делал принципиальных различий между людьми Средневековья, Возрождения или ХХ века. Для него важна лишь сила личности и ее способность противостоять правилам окружающего мира. 

Итак, маленький монастырь в тосканской Пеше — где-то между Флоренцией и Луккой. Туда поступает девочка по имени Бенедетта. Она истово верит, что находится под покровительством девы Марии и может попросить ту о любой услуге. Когда Бенедетта подрастает, частым визитером в ее снах оказывается небесный жених — Иисус собственной персоной; в этих изумительно китчевых эпизодах Верховен прощается со своей давней неосуществленной мечтой — антирелигиозной биографией Христа. Однажды в монастыре появляется новая послушница, сбежавшая от отца-насильника юная Бартоломеа (Дафна Патакиа). Бенедетта заступается за нее и спасает. Сперва из благодарности, а потом движимая иными чувствами Бартоломеа сближается с Бенедеттой. Та, не в силах противостоять соблазну, приникает в очередном видении к распятому жениху — и обретает стигматы. А монастырь — шанс стать религиозным центром всея Европы, которого не хотят упускать местные прелаты. Даже скепсис прагматичной аббатисы (лучшая за долгие годы роль Шарлотты Рэмплинг) не может переубедить жадных священников, уже готовых провозгласить Бенедетту святой. 

Guy Ferrandis / SBS Productions

Все это — лишь завязка интриги, специфика которой скрыта в соединении двух парадоксально противоречащих друг другу линий: любовная история Бенедетты и Бартоломеи с одной стороны, восхождение героини к вершинам церковной иерархии — с другой. Сама история, кстати, правдива, источником вдохновения для Верховена и его сценариста Дэвида Бирка («Она») послужили протоколы допроса на суде над Бенедеттой, где чрезвычайно подробно описаны сексуальные практики двух молодых женщин. Впрочем, самую возмутительную деталь Верховен явно изобрел сам: это дилдо, любовно вытесанное из небольшой статуэтки Богоматери, и спрятанное от нескромных глаз совершенно в духе «Имени розы» вышеупомянутого Эко.  

Буря в душе главной героини, истово верящей в свое высшее предназначение, выплескивается сперва в обитель, а затем во внешний мир, охваченный чумой. Верховен вряд ли планировал что-то подобное, но параноидальный страх заражения, массовая охота на ведьм-заразителей и выразительный образ представителей высшей власти, которые сами разносят вирус, становятся блестящей карикатурой на Европу 2020 года.

Guy Ferrandis / SBS Productions

Как спастись от катастрофы? Бенедетта, в которой мы до самого конца не можем с окончательной уверенностью определить умелую манипуляторшу или безумную фанатичку (точно так же в финале «Основного инстинкта» мы сомневались, не была ли убийцей Кэтрин Трамелл), считает, что единственный ответ — вера. Сам Верховен, кажется, с ней не согласен. Для него единственная панацея — свобода во всех ее проявлениях: сексуальная, политическая, творческая. Ее пророком в кинематографе он остается и сегодня, ровно полвека спустя после своего дебюта в кино.  

Антон Долин