Пытка Навального и репрессии против его сторонников — это новые «контрсанкции» Максим Трудолюбов рассказывает, как понять то, что не укладывается в голове. И советует книги об этом
Российская власть угрожает признать Фонд борьбы с коррупцией, Фонд защиты прав граждан и штабы Алексея Навального «экстремистскими организациями». В российской иерархии «внутренних врагов» связь с «экстремистскими» организациями грозит более тяжелыми последствиями, чем связь с «нежелательными» и «иноагентами». По сути, угроза признания ФБК экстремистами — это угроза волны массовых репрессий, поскольку множество людей помогают фонду личным участием или деньгами. Это случилось сразу после того, как США объявили о новых санкциях против России. Редактор рубрики «Идеи» Максим Трудолюбов не исключает, что усиление давления на Навального и его соратников — это новые российские «контрсанкции».
В любой игре с большими ставками — политической или экономической — слова не самое главное. Переговоры и итоговые заявления, о которых сообщают пресс-службы, лишь видимая, завершающая часть диалога между странами, политиками или предпринимателями. Важны жесты, угрозы, демонстрация силы (то, что называют «бряцанием оружием»), балансирование на грани войны. Эти и подобные им шаги призваны усиливать переговорные позиции: давить на противника, принуждая к нежелательным для него действиям, отпугивать, сбивать с толку и заставлять одного из игроков гадать о намерениях другого.
Конфликт как игра
В прошлом военная сила была главной мерой воздействия на оппонента. Знаменитый пример применения силы в обличии дипломатии — давление США на Японию с помощи «дипломатии канонерок». В 1853 году Япония согласилась отказаться от многовековой политики самоизоляции и подписала в США соглашение о торговле — в тот момент, когда корабли американского флота под командованием Мэтью Перри встали у берегов страны и угрожали начать обстрел столицы.
«Говори мягко, но держи в руках большую дубинку», — этой фразой Теодор Рузвельт в начале ХХ века описал подход к внешней политике «с позиции силы». Говорил он это в обоснование права США на вмешательство в дела стран Латинской Америки — с целью поддержания там приемлемых для США режимов. Под конец своего второго президентского срока Рузвельт организовал кругосветное плавание 16 военных кораблей американского флота («Великий белый флот»), которые совершали визиты вежливости в порты всего мира, чтобы показать одновременно и военную мощь, и миролюбие США. В частности, задача была в том, чтобы напомнить той же Японии, закрепившей благодаря войне с Россией статус крупной морской державы, что Америка может развернуть свой флот не только в Атлантическом, но и в Тихом океане.
Американские политики внесли большой вклад в риторику угроз и дипломатию с позиции силы. «Способность дойти до грани, но не вступить в войну — необходимое искусство», — говорил Джон Фостер Даллес в одном из интервью 1950-х годов (см. ниже описание книги Стивена Амброза «Восхождение к глобализму»). Холодную войну вообще можно рассматривать, как непрерывное балансирование с перерывами на взаимную эскалацию — как в моменты Берлинского кризиса в 1961 году или Карибского кризиса в 1962 году. В первом случае по обе стороны КПП «Чарли», разделявшего американский и советский сектора города, стояли танки, направлявшие орудия друг на друга, во втором две страны направляли друг на друга ядерные ракеты.
СССР и США играли в эту игру на протяжении всей второй половины ХХ века, избежав прямого военного столкновения. Каждая сторона с помощью воинственной риторики стремилась убедить противника, что применение силы возможно, несмотря на перспективу взаимного гарантированного уничтожения. В той игре политика с позиции силы была эффективной, поскольку у участников были и сила, и доказательства, что угроза ее применения реалистична. В таком противостоянии-диалоге очень важно изучать поведение соперника, уметь расшифровывать его действия и понимать их. Ведь самая суть поединка — не в обмене заявлениями (которые могут быть лживыми или дезориентирующими), а в обмене действиями.
Когда ответить нечем
Накапливая войска около украинской границы и продолжая эскалацию в регионе, Россия действует примерно так, как действовал Советский Союз в ситуации Берлинского кризиса: строит стену, вводит танки и требует начать переговоры о статусе той или иной территории (тогда это был Западный Берлин, сейчас непризнанные ДНР и ЛНР). Это типичное для эпохи холодной войны балансирование на грани. Вообще, угрозы приведения в боевую готовность вооруженных сил, в том числе ядерного оружия, сообщения о новых видах вооружения и другие воинственные заявления звучат со стороны России практически ежегодно как минимум с 2008 года.
Но со времен холодной войны многое изменилось. Противостояние стало гораздо более сложным и многосторонним, а средств воздействия на оппонентов, не связанных с вводом танков и военных кораблей, у крупных международных игроков стало больше. Оружие вообще слишком грубый инструмент, применение которого во многих случаях несоразмерно реальным целям. Политические, экономические, финансовые, технологические, цифровые сферы влияния сегодня создаются не только и не столько с помощью «канонерок», сколько технологическим лидерством и господством на рынках. Достижения такого рода тоже сила, но не требующая присутствия военно-морского флота в порту противника.
Благодаря господству США в финансовой и технологической сферах у этой страны есть довольно большой набор мер воздействия на Россию, не связанных с применением военной силы (все больше таких потенциальных мер и у Китая). Дополнительно к тем санкциям, о которых Вашингтон уже объявил на днях, ссылаясь на свои данные о российской хакерской атаке и вмешательстве в выборы, США могут вводить и новые ограничения. Например, могут закрыть России доступ к определенным технологиям и возможностям глобального финансового рынка, в том числе кредитам, могут сильно усложнить жизнь близким к власти олигархам, могут продолжить предавать гласности свои данные о деятельности российских спецслужб за пределами России.
Россия — страна, зависимая от импорта технологий, машин и продуктов, зависимая от иностранной инфраструктуры — как минимум финансовой и цифровой. Обычные контрсанкции, объявляемые зависимой страной, бьют по ее же гражданам. Практически любые контрсанкции России создают издержки для жителей России, а не для жителей Америки или Европы: уже есть опыт запрета на импорт некоторых продуктов, на импорт лекарств, на закупки программного обеспечения. Манипуляции с поставками газа в Европу тоже бьют прежде всего по самой Москве и усиливают стремление Евросоюза к диверсификации поставок нефти и газа. За эти санкции, не называемые публично «санкциями», расплатятся россияне. Потрепанный мем про «бомбежку Воронежа», к сожалению, переходит в разряд вечных.
Слепые и слон
У США, которые пока ограничивались сравнительно мягкими мерами, еще есть способы усиления давления на Россию. У Кремля сравнимых резервов воздействия нет. Стремление продолжать двигаться в русле холодной войны приводит к их исчерпанию. За 20 минувших лет российское руководство могло бы заниматься созданием истинных основ для субъектности в XXI веке: укреплением собственной финансовой системы, созданием центров технологического развития, индустрии программного обеспечения и интернет-технологий. Но единственной сравнительно успешной российской реформой так и остается реформа военной организации и программа вооружений. Это необходимый элемент развития большой страны, но недостаточный.
Поэтому планы по объявлению организаций Навального «экстремистскими» можно считать еще одним ответом на свежую порцию американских санкций. После попытки отравления в августе прошлого года, благодаря возросшей публичности сложилась легко читаемая для иностранца картина «диктатор — борец с диктатором». О Навальном и его соратниках начали постоянно говорить в западных медиа, а западные собеседники стали регулярно напоминать о судьбе оппозиционера российскому президенту. Объявляя этих людей «экстремистами», то есть, по сути, ставя их вне закона и делая мишенью для уголовного преследования, российское руководство переносит часть ответственности за их судьбу на западных оппонентов. Сообщение Кремля звучит примерно так: если хотите и дальше усиливать давление на нас, то знайте, что хуже будет не Кремлю, а «вашим агентам» внутри России.
Настаивая на том, что Навальный — «иностранный агент», а возможно, и «экстремист», российское руководство превращает его в заложника, которого теоретически может обменять на собственных агентов, находящихся в заключении в США и других западных странах. Если президенту Путину будут снова и снова напоминать о судьбе Навального, он будет в ответ напоминать, например, о судьбе содержащегося в заключении в США торговца оружием Виктора Бута. Судьба Навального и его соратников, таким образом, может быть переговорной позицией.
А может и не быть.
Может быть, это просто пытка и медленная казнь.
В противостоянии с большими ставками каждой стороне очень важно изучать поведение соперника и понимать его, ведь в этой игре важны не слова, а дела. Понять поведение российского руководства крайне трудно, поскольку непредсказуемость осознанно возведена им в ранг конкурентного преимущества. Не имея возможности отвечать оппонентам симметрично, Москва берет своей «безбашенностью». Например, авторы доклада о перспективах членства Финляндии в НАТО, оценивая стратегическое поведение России, писали: «Россия гордится тем, что ее процесс принятия политических решений не поддается расшифровке и предсказанию. Способность быстро принимать стратегические решения и воплощать их военными средствами отличает нынешнюю Россию как от царской империи, так и от СССР».
В известной притче о мудрецах и слоне слепые или находящиеся в полной темноте ученые пытаются изучить слона. Один, ощупывая хобот, решает, что это змея. Другой, оказавшийся около ноги слона, думает, что это дерево. Третий, упершись в слоновий бок, полагает, что перед ним стена, и так далее (об этом есть стихотворение Самуила Маршака). Как и полагается «слону в комнате», Российское государство стремится вытеснить из нее любые другие крупные существа и занять собой все пространство.
У создателей слона российской политики есть заведомое преимущество перед слепыми западными аналитиками и российскими комментаторами. Мы сейчас гадаем, зачем нужно скопление войск около украинских границ, насколько далеко власти планируют зайти в борьбе с оппозицией, но хорошего ответа на эти вопросы нет. Российские власти постоянно создают и меняют ситуации торга. Нынешний Кремль — трудноописуемый объект, непрозрачный, с неясными мотивациями, у которого рациональные шаги сменяются истерическими.
Что об этом почитать
Шеллинг Т. Стратегия конфликта. М.: ИРИСЭН, 2007
Классическая книга специалиста по теории игр нобелевского лауреата Томаса Шеллинга, впервые опубликованная в 1960 году. По мнению Шеллинга, большинство конфликтных ситуаций — это ситуации торга. Причем сумма выгод участников конфликта не обязательно такова, что выигрыш одного означает проигрыш другого. У конфликтующих сторон есть общий интерес — поиск взаимовыгодного итога.
Ambrose S., Brinkley D. Rise to Globalism: American Foreign Policy Since 1938. New York: Penguin, 2010
Много раз переиздававшаяся книга историка Стивена Амброза и его ученика Дугласа Бринкли, которую многие считают «окончательной» историей американской внешней политики. Здесь подробно и качественно разобраны все основные конфликты с участием США от раннего Франклина Рузвельта до конца первого срока Билла Клинтона.
Kotkin S. Uncivil Society: 1989 and the Implosion of the Communist Establishment. New York: Random House, 2009
Негражданское общество — это сотни тысяч людей в рядах партийной элиты, номенклатуры, армии, полиции, спецслужб. Противостоит этой силе деморализованная оппозиция и не способная ни о чем договориться интеллигенция. Коткин связывает падение просоветских режимов Центральной и Восточной Европы не с победой оппозиции, а с отказом СССР оказывать им прежнюю поддержку. По мнению Коткина, ситуация 1989 года сравнима не с народным восстанием, а с крахом банка, лопнувшего из-за массовой паники вкладчиков.
Максим Трудолюбов