«Кармен» в постановке Константина Богомолова — невероятная смелость Пермской оперы Критик Роман Должанский рассказывает о Бизе в Одессе и возмутительных режиссерских решениях

В Пермском академическом театре оперы и балета имени Чайковского 3 апреля прошла премьера оперы «Кармен» в постановке Константина Богомолова — худрука Театра на Малой Бронной. Над постановкой также работали дирижер Филипп Чижевский и сценограф Лариса Ломакина. Богомолов сильно изменил классический сюжет: в его постановке Кармен — одесситка, на экране — титры с едкими шутками, а в финале героиня погибает под звуки бензопилы. Не все зрители оценили это прочтение, некоторые писали, что автор нанес им «душевную рану», и назвали постановку «глумом». По просьбе «Медузы» театральный критик Роман Должанский рассказывает о богомоловской «Кармен».

Несколько лет назад мне довелось брать интервью у директора одного изысканного оперного фестиваля в чу́дном городке на юге Франции. В этот же вечер как раз должна была состояться премьера оперы Моцарта в постановке одного знаменитого русского режиссера. Директор очень нервничал, качал головой, бормотал что-то вроде «ох, и огребем мы…». Я спросил его: неужели спектакль так плох? «Ну что вы, — вздохнул он, — прекрасный спектакль, но, понимаете, там в одном месте есть пауза, на которой настоял режиссер, музыка прерывается почти на минуту». Видя, что я не оценил глубину проблемы, директор потерял ко мне всякий интерес, но все-таки объяснил, произнеся почти по слогам: «Музыку нельзя останавливать». 

Сидя на «Кармен» в Пермском театре оперы и балета, я думал о том, что милейший директор фестиваля, наверное, не дожил бы до финала. А если бы и дожил, то грохот бензопилы, венчающий звуковую партитуру вечера, уже точно свел бы его, утонченного музыканта, в могилу. Впрочем, я более чем уверен, что ни на его аристократическом фестивале опен-эйр, ни в стенах старых, сиятельных оперных домов Европы новую пермскую «Кармен» просто не доиграли бы до конца первого действия — наверняка нашлось бы много тех, кто не пассивно негодовал бы, ерзая в кресле, но вскакивал бы с криками, заглушая творящееся на сцене. Не исключаю даже, что дирижеру пришлось бы отразить прямое физическое насилие.

В этом смысле для такого «набега», какой совершил Константин Богомолов, Пермская опера — самое правильное место: с одной стороны, театр способен обеспечить высокий уровень исполнения и постановочных возможностей, с другой стороны — закончившаяся эпоха Теодора Курентзиса приучила зрителей к пониманию разнообразия сценических языков, с третьей стороны — в городе, как, собственно говоря, и везде в России, нет старой консервативной буржуазии, способной устроить активную обструкцию недопустимым, по ее мнению, экспериментам с традиционными жанрами. 

Что сделал Богомолов? Дело не только в том, что он поменял место и время действия истории — кого сегодня этим удивишь. Хотя даже по отношению к обстоятельствам места и времени он поступил радикально: из Севильи незапамятных времен он перенес действие в пред- и послереволюционную Одессу (что ж, она для России и вправду как Севилья для Испании — знойная, наполненная романтическими грезами южная вольница, край авантюристов, поэтов и дельцов). Впрочем, что значит «перенес»? Перенести можно то, что где-то уже лежит или стоит. А новая «Кармен» — полностью сочинение режиссера, поэтому он не перенес, а расположил своих героев в «жемчужине у моря», растянув историю на много лет.

Кармен — еврейка, работающая на фабрике Гозмана, Хозе — русский солдат из далекой деревни под Архангельском, Микаэла — его не возлюбленная, а сестра, Эскамильо — немецкий актер, снимающийся на одесской киностудии в бесконечной серии фильмов в роли Тореадора. Вместо контрабандистов — сионисты, соблазняющие Землей Обетованной. За те годы, что длится показанная нам история, случается не только еврейский погром, но и Октябрьская революция, Кармен успевает не только выйти замуж за Хозе Хазова, нарожать ему детей и стать большевичкой-активисткой, но и изменить мужу с Эскамильо, чтобы потом мучительно погибнуть от пыток, учиненных ей брошенным мужем, — уже накануне тех лет, когда надпись «Работа делает свободным», с самого начала видная на воротах фабрики, из смутного пророчества станет знаком беды.

Многие современные режиссеры обращаются с данностями старых оперных либретто не менее радикально, оставляя своим противникам и болельщикам нудно переругиваться между собой на безнадежную тему «этого в музыке нет». Как режиссер Богомолов заявляет в «Кармен» гораздо больше прав, чем все его предшественники: он отказывается подчиняться главному правилу — тому, что временем и звуком в театре, который называется музыкальным, повелевает все-таки только композитор. Режиссерский замысел, развиваясь, разветвляясь и усложняясь, потребовал отобрать у Жоржа Бизе права полновластного хозяина — и Богомолов пошел на этот шаг, который, как любая революция, одним кажется жестом свободы, другим — глобальной катастрофой. 

Собственно, купюры, сделанные музыкальным руководителем и дирижером Филиппом Чижевским, не так уж и значительны: нет детских хоров, сокращены несколько дуэтных сцен. Кроме того, убраны диалоги, которые даже самыми строгими охранителями вряд ли признаются сильными сторонами оперы. Но более важно то, что появилось: рассказчик, чем-то напоминающий Исаака Бабеля и даже цитирующий его произведения, мать Хозе и Микаэлы, умирающая в далекой северной деревне под русские фольклорные песни-плачи, колоритная певица в одесском кабаке (на самом деле — руководитель оперной труппы театра Медея Ясониди), поющая знаковый шлягер «На Богатяновской открылася пивная…» аккурат перед куплетами Эскамильо, и еще много другого, что с одного просмотра спектакля и не упомнишь.

К работе подтянуты силы буквально всего города: артисты драматического Театра-Театра, хореограф из «Балета Евгения Панфилова», исполнительница народных песен и так далее. В «Кармен» режиссер легитимизирует на территории оперы то, что в драме давно, хотя и не без сопротивления пуристов, узаконено: свободный монтаж исходных материалов и приоритет режиссерского текста над первоисточником. По аналогии с «постдраматическим театром» здесь можно говорить о «постоперном театре».

Так, Константин Богомолов давно понял могущественную роль титров. В опере они вроде бы в своем праве — переводят язык оригинала на язык аудитории. Но в пермской «Кармен» их роль выросла неимоверно, практически до абсолютной силы, руководящей и направляющей зрительское восприятие. Они просто рупор постановщиков. Вначале световые строчки скромно обещают, что будут просто переводить французский. И иногда действительно переводят текст, который поют артисты. Но далеко не всегда. Чаще — иронично комментируют, врут, шутят, морочат голову, переворачивают все с ног на голову, выстреливают ядом или какой-то неочевидной, далекой ассоциацией. Ну или просто веселят.

Спектакль Константина Богомолова «Кармен», поставленный им в содружестве с постоянным соавтором, художницей Ларисой Ломакиной, очень смешной и остроумный, многие титры-шутки наверняка разойдутся (и уже расходятся — как про «хор одесского порта под руководством товарища Кехмана») на мемы. И пусть оскорбленные режиссерской экспансией вспомнят, что у Бизе есть немало элементов комической оперы, первые три акта написаны почти что по ее законам, и только четвертый смущал современников неподдельным драматизмом.

В раскованном, нарушающем многие нормы политкорректности спектакле Богомолова тоже есть и драматизм, и лирика — пусть бесстыдная, способная вызвать смущение: после интимной встречи с Кармен в руках у Хозе, до того не знавшего женщин, остается ее окровавленный тампон, и именно он потом распускается алым цветком в его знаменитой любовной арии. В этой «Кармен», рассказывающей о людях, на сломе эпох оказавшихся в плену исторических, национальных и бытовых катастроф, много отсылок к кинематографу и к известным культурным сюжетам — так, появляющиеся на экране строки из поэмы «Флейта-позвоночник» Владимира Маяковского намекают на то, что отношения Кармен — Хозе — Эскамильо похожи на любовный треугольник Маяковский — Лиля Брик — Осип Брик. Кстати, Лиля во время войны жила в эвакуации в Молотове, как тогда называлась Пермь, и книгу своих воспоминаний о Маяковском читала в местной библиотеке, которая расположена рядом с Пермским оперным театром. Так что московский постановочный десант вовсе не так равнодушен к месту, где работает, как пытаются сейчас изобразить некоторые городские «патриоты».

Им бы порадоваться тому, что «Кармен» отлично спета исключительно силами труппы Пермского театра. Конечно, важна была тщательная работа, проделанная Филиппом Чижевским. Но и хор, и солисты заслуживают самых серьезных похвал. И если Надежда Павлова (Микаэла) уже стала признанной знаменитостью, то артистичного, харизматичного Энхбата Тувшинжаргала (Эскамильо) и особенно бесстрашную Наталию Ляскову (Кармен) можно назвать ошеломляющими открытиями спектакля. Еще немного — и таковым станет Борис Рудак (Хозе). Так что и те, кто по привычке пафосно вскрикивает «я хотел закрыть глаза и только слушать», не остаются внакладе. Пермская опера сегодня демонстрирует не только безоглядную смелость, но и бесспорный профессионализм. Сочетание — лучше не придумать.