«Мистер Ллойд, я хочу, чтобы вы ходили с четырьмя дробовиками» Интервью Ильи Найшуллера — он снял боевик «Никто» со звездами «Лучше звоните Солу» и «Назад в будущее»

В кинотеатрах выходит боевик Ильи Найшуллера «Никто» — его вторая режиссерская полнометражная работа, снятая в Голливуде. Главную роль в фильме сыграл Боб Оденкерк, звезда сериалов «Во все тяжкие» и «Лучше звоните Солу» (там он играл, собственно, Сола Гудмана). Кроме него в фильме Найшуллера снялись Кристофер Ллойд (доктор Эммет Браун из «Назад в будущее»), Конни Нильсен, Алексей Серебряков и Александр Паль. Главный герой — обычный американский семьянин, который живет рутинной жизнью и работает в скучном офисе. Однако в прошлом он был профессиональным убийцей — и когда он защищает женщину в автобусе от хулиганов, раня одного из них, то вновь вспоминает прошлое и ввязывается в войну с русским наркобароном и окружающей его мафией. Редактор «Медузы» Наталья Гредина поговорила с Ильей Найшуллером о том, как связаны фильм и реальное нападение на дом Оденкерка, как в боевике появился 82-летний Кристофер Ллойд и почему самому Найшуллеру хочется снимать американское кино.

— Съемки фильма «Никто» начались осенью 2019 года. Вы успели снять все до пандемии?

— Мы почти все сняли в декабре [2019-го]. И даже закончили более-менее монтаж. Мы должны были делать первую фокус-группу 18 марта, но 14-го или 15-го числа все начало закрываться, заболел Том Хэнкс, и американцы решили, что все серьезно. Наш офис в Канаде закрыли в последний момент, мне сказали лететь домой: «Мы не понимаем, что происходит. Может быть, конец света, а может, и нет». Пандемия не повлияла на съемки, но затронула весь постпродакшен.

— Расскажите немного про сами съемки. Где они проходили?

— Мы все снимали в Виннипеге, это маленький канадский городок, население 800 тысяч человек. Монтаж делали в Ванкувере, а заканчивали уже в Лос-Анджелесе во время пандемии в июле.

— Почему снимали именно там?

— Во-первых, город подходил. Изначально в сценарии был Лос-Анджелес, но когда я его читал, то понял, что действие не может там происходить.

Многие американские продакшены снимают в Канаде, потому что можно сделать налоговый вычет: если ты там снимаешь, Канада возвращает 30% в некоторых городах и штатах. Плюс американский доллар на порядок сильнее канадского, поэтому ты экономишь — то есть получаешь больше возможностей за свои деньги, больше взрывов за каждый доллар.

— Почему Лос-Анджелес не подходил по сценарию? Вам казалось, что «Никто» — это какая-то более северная история?

— Да. Она должна была быть холодной. У героя в сердце холод. Поэтому логично было снимать в более дождливом и снежном окружении. Кроме того, в Лос-Анджелесе сегодня не снимают фильмы такого рода [боевики], это очень дорого. А нам было важно максимально размахнуться. В Лос-Анджелесе у нас бы было 27 съемочных смен — снять за это время экшен-триллер было бы очень тяжело. А в Виннипеге у нас было 35.

— Как вы лично попали в этот проект? Вас позвали на сценарий? Или идея фильма исходила от вас?

— Много лет назад к Бобу Оденкерку ворвались в дом. Это весьма страшная и травмирующая история. Метамфетаминщик попал к нему в подвал.

Они [с семьей] спускаются на завтрак, и сын весь белый говорит: «Папа, там кто-то в подвале». Начало ужастика. Боб спускается — а там стоит спиной к нему голый человек. Он говорит: «Эй!» — а человек не оборачивается. Абсолютно хоррорная сцена. Боб ретируется вверх, закрывает подвал и звонит в полицию. Приезжает полиция — и впятером они еле-еле вытаскивают этого гиперагрессивного голого чувака из дома. И офицер говорит Бобу: «Мистер Оденкерк, вы все сделали правильно. Но если бы это была моя семья, здесь бы все закончилось по-другому». Бобу было очень неприятно, что напали на его маскулинность, что ее поставили под вопрос, учитывая, что он все сделал по-цивилизованному.

И у него появилась идея: что бы было, если человек, который мог дать сдачи, вынужден был бы ее не давать. И почему? Он озвучил ее своему партнеру по продюсированию Марку Провиссьеро, и тот в течение года напоминал Бобу о ней. В конце концов Боб сказал, да, отличная история, долго с ней живем, давайте найдем сценариста. Они сначала пробовали более комедийных авторов, но получилось недостаточно хорошо. Затем пришли к Дереку Колстаду, который написал «Джона Уика», и он написал сценарий. Потом они начали искать режиссеров.

Мне повезло, что я был одним из первых, кому прислали этот сценарий. Боб — поклонник «Хардкора», он видел мои клипы, ему очень нравится клип «Ленинграда» «Вояж». Мне понравился сценарий, я созвонился с ним и рассказал, в чем особенность этого фильма. Я сказал: «Возможно, это совсем мимо, но мне кажется, что это история человека, который очень скучает по насилию и очень хочет вернуться в прошлое, хотя у него уже есть семья». Это отличие от других фильмов в этом жанре. «У меня убили собаку. Я не хочу возвращаться [мстить], но я вынужден это сделать» или «У меня украли еще кого-то. Я не хочу, но надо». А тут — не надо, но хочу. Боб сказал, что они не смотрели так на эту историю, но решили подумать.

Несмотря на то, что «Никто» — это студийное развлекательное кино, на подкорке этого фильма история наркомана, только зависимого не от наркотиков, а от насилия. Он дико скучал по прошлой жизни. И здесь я увидел потенциал для хорошего кино. Важно, для кого ты его делаешь. «Хардкор» я снимал для пятнадцатилетнего себя. В 15 лет Илья Найшуллер был бы в восторге от этого фильма. «Никто» я снимал для своего отца. Он очень любит кино — но ему не на что ходить в кинотеатры. Вся хорошая взрослая драматургия ушла в стриминги и телевидение, а в кино пойти не на что. Я решил сделать семейное кино — но для семьи чуть постарше.

— Но оно жесткое — там очень много крови и драк. Как это сочетается с тем, что оно семейное?

— Тут жесть не злая. Я очень четко понимаю разницу между фильмами, где мрак, — и фильмами, где свет. Во всех моих — двух! — фильмах, несмотря на кровь и насилие, есть свет, в этом я уверен. Много раз это замечали и чужие мне люди. Я знаю, что я все делаю правильно. Задача этого фильма — не быть тестом на выносливость для зрителя, а чтобы люди пошли на него в пятницу, получили удовольствие — и еще помнили о нем в понедельник. И желательно, чтобы это вызвало у них улыбку.

— То есть это как кровь у Тарантино — когда кому-то отрубают голову, появляется настолько огромный фонтан крови, что тебе от этого уже становится скорее смешно, чем страшно.

— Доля черного юмора здесь, безусловно, есть. Есть и возможность выдохнуть, улыбнуться. При этом мы с Бобом договорились, что не будем делать из этого фильма комедию, хотя это было очень просто. Он мог бы в легкую включить комика. Но здесь юмор работает на контрасте с жестокостью — от этого он становится смешнее, а жесть — жестче. Но я не хотел бы снимать кино, после которого бы хотелось принять душ. Уверен, что фильм остается светлым, несмотря на количество жертв главного героя.

— Завязка истории списана с истории Боба. Но сам герой — кто он? Это собирательный образ человека, который, условно, так и не вернулся с войны? Человек с ПТСР? Может быть, в него вплетены какие-то русские герои, вечные разведчики? Как вы его конструировали?

— Когда я прочитал сценарий, у меня было ощущение, что это южнокорейский триллер. Который снимает русский человек в Америке. (Смеется.) Разумеется, я студии это не озвучивал — это было еще до «Паразитов», до того, как они взорвали весь мир. Один из референсов по тональности [а не по самому герою] был фильм «Горечь и сладость» Ким Джи Уна.

Дерек говорил: «Смотри, как много здесь держится на герое». Почти в каждой сцене его внутренний конфликт не менее важен, чем внешние злодеи. У нас было ощущение, которое этот герой должен испытывать. Мы с Бобом в течение года оттачивали все параметры — в момент съемки мы знали всю его предысторию, хотя в фильме далеко не все рассказано. Мы всегда знали ее позвоночник.

— Какой он? Как можно описать этого героя в двух предложениях?

— Для меня он антигерой. Это человек, который принял благое решение, но перестарался. Он не понимает, что, уйдя от шпионской жизни и адреналинового лайфстайла, он остался очень недовольным. Он считает, что все, кто не работает сверхподготовленным киллером, имеют скучную серую жизнь. Он не понимает, что не нужно быть суперагентом, чтобы быть счастливым человеком.

— Как вам работалось с Бобом? Какой он человек? Какой он профессионал?

— Он отличный человек и большой профессионал. Как и все, к кому известность пришла позже, он очень ценит то, что у него есть. Он мне напомнил Шарлто Копли из «Хардкора» — у них похожая судьба. Боб был сценаристом, Шарлто был продюсером. И вдруг им достается роль в мегахите — что «Во все тяжкие», что «Район № 9». И они оба решили стараться.

Боб готовился к этой роли более полутора лет. Не было такого: «Илья, давай ты тут поделаешь что-то, каскадеры что-то тоже сделают, а потом смонтируем». Это была подготовка, которая позволила мне снимать так, как нужно. Здесь не было «сойдет». Для меня это было первое большое американское кино, для Боба — первая роль в таком жанре, для оператора — первое студийное кино, для художника-постановщика тоже, для продюсеров Дэвида Литча и Келли Маккормик это первый фильм их компании, который они делают для Universal. То есть у всех были ставки максимальные. И поэтому все собрались. Это большая редкость. Даже художник-постановщик на одной из сцен подошел ко мне и сказал: «Илья, цени момент. Мало кто из звезд будет так пахать».

— Боб прямо физически готовился? Тренировался?

— Конечно. В 55 лет впервые пойти в спортзал к топовому тренеру. Сесть на настоящую диету. И полтора года этим заниматься. В сцене, где он подтягивается на остановке, мы снимали по 15 подтягиваний за дубль. Мы все на это смотрели и были в ужасе (учитывая, что на площадке были крепкие ребята). Я сам периодически хожу в спортзал, но я смотрю на эти 15 подтягиваний и думаю — неспроста все. Он ходил на курсы стрельбы. Он перезаряжает оружие как настоящий спецназовец. При этом ему необязательно было знать все так хорошо — если бы он сказал мне что-то придумать, я бы придумал, существует магия кино, не надо быть в космосе, чтобы снимать фильм о космосе. Но когда актер настолько отдается, есть ощущение, что в твоей машине очень-очень подготовленный движок. Нужно просто нажать на газ и не врезаться. Это прекрасное ощущение.

— Как в проекте появился Кристофер Ллойд? По-моему, одна из самых эффектных сцен в фильме, когда он идет с дробовиком и валит русских мафиози.

— У нас был небольшой список артистов на эту роль [отца главного героя]. Мы знали, что это должен быть актер старше 75 лет. Очень взрослый, уважаемый и, желательно, очень теплый — с бэкграундом позитивного героя. Я думал, давайте удивим всех Бобом — и удивим его отцом. Пусть он будет человеком, которого раньше не видели в экшен-сценах. Мы начали составлять список — и вдруг в обед позвонил Боб и спросил: «А как тебе Кристофер Ллойд?» Я тут же повернулся к продюсерам, спросил, как им Кристофер Ллойд, и они ответили: «Аааа! Как же мы могли о нем не подумать!» Нам повезло, что ему понравился сценарий — и он прилетел к нам.

Ему 84 года. А ему нужно было ходить с тяжелыми дробовиками, стрелять и даже чуть-чуть драться.

— Как вы с ним познакомились? Какой была первая встреча?

— Это был звонок. Было очень холодно, я стоял на улице и должен был позвонить Кристоферу. Он очень вежливо сказал, что ему показали сценарий, что все очень классно, но, может быть, ты расскажешь что-то про персонажа, чего нет в сценарии? Я начал ему рассказывать и закончил на техническом моменте: «Мистер Ллойд, в сценарии этого нет, но я хочу, чтобы вы ходили с четырьмя дробовиками. Чтобы ваш герой их не перезаряжал, потому что ему лень. Такого раньше не было, мне кажется, это будет очень забавно и свежо. Мы сделаем для вас легкий реквизит». Ллойд говорит — я сейчас сделаю дурацкий акцент (изображает голос Ллойда): «Илья! Ты знаешь сцены в кино, когда герои пьют кофе, но в кружках у них пусто? Так вот я считаю, что зритель всегда знает, когда в кружке пусто». И я согласился. Мы сделали реквизит на всякий случай, но в большинстве моментов он ходит с тяжелыми металлическими дробовиками. Ему было явно непросто, но он делал это, чтобы было классно.

Это редкий проект, где все было в любви и согласии. Если споры, то ради правды. Дерек мне в самом начале сказал замечательную вещь. Он такой огромный медвежонок, когда мы в первый раз встретились, он меня обнял и сказал: «Илюха, я твой поклонник, рад, что ты с нами. Все будет классно. Давай работать по принципу „лучшая идея“ — не „чья“, а „лучшая“». Я ему ответил: «Забавно, что ты мне об этом говоришь — ты же получаешь миллион долларов за сценарий!» (Смеется.)

Мы эту позицию сквозь фильм пронесли. Мне дали снять кино, которое я хотел, со сценарием, который я мог менять, — и я так рад, что получилось сохранить тональность, которую мы выбрали с самого начала.

— Главные соперники главного героя — русские мафиози во главе с наркобароном, которого играет Алексей Серебряков. Русский след уже был в сценарии или он появился благодаря вам?

— Это благодаря мне. Когда я взялся за этот фильм, злодеи были южными корейцами. Почему их зовут Юлиан и Федя — потому что изначально были Юлиан и Тедди. Когда я получил фильм, я предложил Дереку уйти от корейцев. Лучше я сниму русских и сделаю их аутентичными и интересными, чем мы сейчас поиграем в клюкву и сделаем то, что вы сделали в «Джоне Уике» с русскими. Я не хочу так поступать с корейцами. Я знаю корейское кино, но не знаю эту культуру так, чтобы сделать что-то правдоподобное. Не хочу, чтобы в Корее над нами смеялись. А лучше сделаю так, чтобы в России это не вызвало ничего, кроме позитива. Но у меня было несколько условий: русских будут играть русские актеры и между собой они будут говорит по-русски, так что будет немного субтитров.

И важно, чтобы злодей был мощным актером. Боб мощный актер [и нужен был мощный злодей]. И у нас даже были пробы очень хороших артистов, они говорили «Хэлоу айм э бэд рашн гай» — они делали это хорошо, но русский человек не может снимать американца, играющего русского так не по-настоящему.

Я позвонил Серебрякову, сказал, что снимаю экшен-триллер — но хороший экшен-триллер — с русской мафией. «Знаю, что не самая интересная для вас тема, но мы дадим возможность сделать интересного персонажа». Прислал ему сценарий и попросил снять одну сцену на английском, одну на русском и станцевать, максимально нелепо. Через день он прислал видео, где он сидел в гавайской рубашке и очень сурово играл на английском, так же сурово на русском и делал сумасшедше классный танец — было видно, что ему по фигу, он просто танцевал. Я отправил это сразу Бобу: «Боб, это наш Юлиан». Он нечасто использует эмодзи, но ответил мне сердечками. Сразу решили договариваться. Я счастлив, что Серебряков согласился. Восторг студии и продюсеров по поводу него зашкаливал.

— Это действительно несвойственная для него роль. Мы привыкли видеть его угрюмым скептиком. А здесь — блестящий пиджак и танцы под «Комбинацию». Кстати, «Бухгалтера», который играет в одной из сцен, американцы оценили?

— Мы заранее утверждали список музыки. Всем нравилась «Комбинация». Но когда собрали фильм, стало понятно, что в момент, когда мы впервые показываем злодея [и в это время играет «Бухгалтер»], визуально все здорово, но недостаточно темноты. И поэтому мы попросили композитора Дэвида Бакли добавить в начало песни минорных звуков — когда герой Серебрякова едет на машине, играет «Комбинация», но сверху добавлены слои синтезатора, которые дают облако беспокойства.

— Теперь понятно, как в фильме появились «плохие русские». Но, кажется, это все равно уже много раз использованная в Голливуде идея. Не было ли у вас внутреннего сопротивления по этому поводу? Опять показывать русскую мафию, опять все увидят нас грубыми и страшными.

— Я не думал, что в этом есть какая-то проблема. Была бы проблема, если бы мы взяли плохих актеров, которые бы плохо сыграли в плохом фильме. А так как фильм хороший, и Серебряков, и Паль классно играют, и персонажи интересные [то все нормально]. Но нас рассудят 18 марта, когда картина выйдет. Мне самому интересно, как это будет. Кто-то скажет, опять русские плохие — пожалуйста, хорошо. Но с точки зрения Америки это работает. Холодная война все-таки оставила след.

Когда я предложил делать русских, Дерек сказал: «Я за. Для нас русские — страшные крепкие ребята, боязно-страшно сказать что-то не так». Я спросил: «Вы серьезно так про нас думаете?» — «Мы понимаем, что вы не такие. Но в поп-культуре русский криминал — это страшный криминал». Это канон, который работает, его стесняться не надо. Клише остается клише, когда его скучно используют и повторяют то, что уже было. Мне кажется, мы тут не совсем его повторяем, поэтому совесть наша чиста.

— Как в фильме появился Александр Паль?

— Я много раз с ним работал — мне всегда с ним хорошо, он меня вдохновляет, более того, он просто классный человек. На эту роль хотели брать канадца или американца, но я сказал, ребята, зачем, если мы можем привезти классного артиста, который опять же будет настоящим — и у него есть фан-база в России, что здорово. Боб и продюсеры видели «Вояж» [где играл Паль], они спросили: «Он приедет?» Я ему предложил эту авантюру, он согласился и приехал.

— Они действительно дрались во время съемок одной из сцен с Бобом в автобусе или там все-таки присутствовали дублеры?

— Нет, везде, где Саша получал по голове, он получал по голове. Но там не просто драка, там есть небольшое количество юмора. Американцы очень классно реагируют на момент, когда в середине драки он встает и говорит: «Он нос сломал мне! Nose is broken!» — у них на это истерическая реакция. Посреди насилия всплеск русской энергетики.

— Еще там есть персонаж Паша — афрорусский бандит, ребенок Олимпиады 1980 года.

— В сценарии он был 50-летним амбалом. Но студии нужно было diversity — наверняка на русском есть какой-то прекрасный аналог этого слова. Мне сказали, было бы классно, если бы в истории появились афроамериканцы. Я сел и подумал, кого из персонажей можно менять и улучшать. И вспомнил историю про детей Олимпиады, такого персонажа я еще не видел и решил удивлять этим. Давайте сделаем черного русского! Актер из Торонто Арая Менгеша сделал шикарные пробы — я сказал, что мы его возьмем при условии, что он будет играть на русском языке. Он как голодный до ролей актер сказал: «Илюха, давай».

Когда я слышу, что студия что-то диктует — например, нужен ЛГБТК+ персонаж или какой-то еще, я не думаю, что нужно подходить к этому как к облому. А если подойти к этому как к творческой задаче — что сделать, чтобы это было интересно? Я очень доволен, что так вышло.

— Нет ли рисков какого-то неблагосклонного восприятия этого персонажа именно в США? После BLM вдруг пришел белый режиссер…

— Я думаю, сегодня есть риски насчет любой вещи, которую ты делаешь или говоришь. Но быть параноиком — это нездоровый подход. Кроме того, мы показывали этот фильм в маленьких залах американцам, и никогда не было никаких вопросов. Это вопрос намерений. Роберт Дауни — младший сыграл с черной краской на лице в «Солдатах неудачи» — это сработало, потому что герои относились к нему как к дураку. Можно делать любые вещи, если у тебя нет задачи обидеть и оскорбить — мои намерения были благими, я придумал героя, который выучил язык и сыграл максимально искренне. Там нет наезда и подвоха. Так что будь что будет.

— Вы окончательно отказались от съемки от первого лица? Этот прием больше не будете использовать?

— Так я в последний раз снимал пять лет назад клип The Weeknd. Думаю, что эту главу снова можно будет открыть, если кто-то сделает что-то лучше. Но никто особо этого не делает. Никогда не говори никогда, но по ощущениям я наигрался еще пять лет назад.

— Вы уже голливудский режиссер или еще нет? Как вы себя позиционируете?

— Я считаю себя режиссером. Я всегда хотел снимать кино в Америке, и сейчас наконец пришел этот час. Считаю, что я справился. Боб был очень доволен. У нас был показ финальной версии — все собрались в пандемию, смотрели в масках в кинотеатре, я сел рядом с ним и увидел, как он улыбается сквозь маску. Мне хотелось, чтобы Боб кайфанул — он столько в это вложил, я не мог его подвести. Он доволен, студия довольна, продюсеры довольны. Я вижу изъяны, конечно, но мы сняли фильм вовремя, сэкономили деньги, которые пошли потом на музыку. Я понял, что могу работать в абсолютно другой системе — и делать то, что мне нравится.

Сейчас я не ищу русских проектов в качестве режиссера. Но мне хочется делать их в качестве продюсера. А снимать — конечно, там [в США]. На самом деле не важно, где мы будем снимать проекты, но важно, чтобы весь мир мог это посмотреть. «Никто» посмотрит весь мир — в кино или на стриминге, это уже другой вопрос. Но его посмотрит весь мир.

— Почему продюсировать российские проекты интересно, а снимать не очень?

— Кино — это два года жизни. Продюсирование — это тоже два года жизни, но совсем другая интенсивность. Я беру на себя креативное продюсирование, то есть я работаю с режиссером, раскадровками, сценариями — мне не нужно думать о цифрах, этим занимаются люди, которые под это дело заточены. И мне очень хочется участвовать в проектах, где я верю в фильм и верю в режиссера. Летом мы будем снимать фильм «Молодой человек» дебютанта Саши Фомина, который писал до этого «Карамору» Данилы Козловского. Я сказал ему написать сценарий комедии, который будет логичным с точки зрения бизнеса — и который нам всем понравится. И он написал. Сейчас мы делаем это кино. Сам бы я его снимать не стал, но с удовольствием бы посмотрел. Когда есть возможность участвовать в чем-то интересном, почему бы это не сделать?

Американский режиссер получает много, я очень доволен гонораром. И дальше, надеюсь, все будет прекрасно. Несмотря на то, что я не жадный, мне нравится делать классные вещи, которые я бы хотел сам посмотреть, и еще с этого зарабатывать. Это мечта любого творческого человека.

— Почему не очень интересно быть в России именно режиссером — в проектах мало денег?

— Нет. В России совсем другие финансовые масштабы, так что вопрос не в этом. Я просто хочу снимать на английском, а не на русском. Я уже полгода пишу сценарий для одного проекта, который я хочу снимать в России с западными звездами. Но снимать на весь мир.

Я буду снимать в России — мне нравится делать здесь клипы, рекламу, с каждым проектом я прокачиваю свою режиссерскую мышцу. Но снимать полный метр на русском у меня, во-первых, получится хуже, чем на английском, все мои референсы англоязычные, это американское кино. И плюс мне хочется, чтобы у фильма был потенциал для просмотра по всему миру. Русское кино уже смотрят по всему миру благодаря стримингам, но мне все-таки хочется, пока кинотеатры живы, чтобы мои фильмы смотрели по всему миру на большом экране. Большой экран — это совсем другое впечатление.

— Но живете вы в Москве и не планируете переезжать в США окончательно?

— В Америке много прекрасного, но я чувствую себя очень комфортно здесь. Мне хорошо и в Лос-Анджелесе, но при этом, учитывая, что я очень домашний человек, мне неважно, будет пальма на улице или снег. Нет задачи «лишь бы переехать» — можно приезжать на встречи. Я планирую жить здесь и снимать там, куда потащит меня история.

— Как вы сами себе объясняете, почему у вас получилось все-таки закрепиться в Голливуде? Язык, образование, случайность?

— Думаю, случайности здесь мало. А так — все факторы, которые вы перечислили. Мне повезло, что я получил раннее образование в Англии, я одинаково хорошо понимаю русский, английский, американский менталитеты. Страны очень разные и люди очень разные, но я понимаю всех. Это можно сделать и без детства на Западе, но мне было легче — такой чит-код. Это очень помогает. Кому-то говорят, сейчас придет русский режиссер, и все ждут «Хэлоу, май нэйм из…», а тут приходит парень, который говорит часто лучше, чем они сами, может писать и думать как они, конечно, это сильно все упростило. Это с точки зрения личности.

А с точки зрения работы — мои работы показывают, что у меня уникальный креативный подход. При этом я командный игрок. Мне важно who are you in the room — кто ты в комнате. Половина успешности режиссера — в умении зажечь интерес в людях, поверить в проект, вложиться и дать шанс. Так как я не берусь за то, что мне не нравится, мне не надо врать — я просто захожу и рассказываю, почему мне это нравится. Мне везет, что мне верят. Я бы сказал, что это заразительный энтузиазм.

— Меня всегда удивляют такие истории — ты просто рассказал о том, что тебе интересно, и в тебя поверили. Так недавно было с Кантемиром Балаговым, который рассказал Крейгу Мейзину о том, каким он видит сериал по игре The Last of Us, и ему все это понравилось.

— Да.

— Не верится в это. Со стороны кажется, что Голливуд — это жесткий мир, где никто никого не любит, никому ничего нельзя доказать. Но ваши с Кантемиром примеры, кажется, доказывают обратное.

— У Кантемира есть замечательный кредит доверия — две работы, которые сделали свое дело. Они говорят очень многое. Когда я узнал новость про Кантемира, меня это не удивило. Если вдуматься, это весьма логично. В Last of Us есть элементы хоррора и экшена, но их сделать проще, чем хорошую драматургию. Это то, что делает Marvel — он берет хороших режиссеров, которые до этого не снимали ничего большого и сложного, дает им команду, которая их поддерживает, а режиссер должен рассказать человеческую историю.

Конечно, Голливуд непростое место. Но любая индустрия на свете с большой конкуренцией и большими деньгами не может быть мягкой. Тем не менее им нужна свежая кровь, так что все логично.

— В подкасте у Сергея Мезенцева вы сказали, что пишете сериал. На какой стадии этот проект?

— Сейчас сценарий читают разные продюсеры и разные студии. Может быть, что-то будет, может, позже, а может, никогда. Там очень крепкая история, но она требует крупного бюджета — это сильный интернациональный состав должен быть, один сезон, восемь серий. Такая шпионская сага.

— Экшен или вы от этого уходите?

— Там есть элементы экшена, но это очень человеческая история в намного более грубом мире, чем Голливуд.