«Нельзя в апокалипсис петь о том, как ты устал ходить на работу» «Дайте танк (!)» записали один из лучших рок-альбомов года. Мы поговорили с лидером группы

2 октября на стриминговых сервисах вышли «Человеко-часы» — пока что лучший альбом в дискографии подмосковной группы «Дайте танк (!)» и совершенно точно один из главных рок-альбомов года на русском языке. По случаю выхода пластинки журналист «Медузы» Александр Филимонов поговорил с лидером группы Дмитрием Мозжухиным о том, как за десять лет «Дайте танк (!)» выросли из коллектива, играющего в подвальных кафе, в хедлайнеров нового русского рока.

— И сколько же понадобилось человеко-часов для производства этого альбома?

— Хороший вопрос. У меня даже была такая идея — посчитать, сколько суммарно ушло минут записи на то, чтобы этот альбом появился. Возможно, потом руки дойдут. Предполагаю, это рекордно большая цифра. Как минимум мне пришлось уволиться с работы. До этого момента я был офисным сотрудником — в общем-то неплохим, по мнению коллег, — и оставался бы им и дальше, если бы не этот альбом. Но на него уже стало катастрофически не хватать времени, и пришлось принять это непростое решение. Уволившись, я освободил все свое время и полностью отдался этому проекту. И, конечно, я делал больше, чем нужно, старался сильнее необходимого. В общем, я перфекционист в самом нездоровом проявлении, особенно когда это касается творчества.

Я начал готовиться к записи, искать звук и вообще как-то прорабатывать почву для этого урожая больше года назад. И не мог остановиться до последнего. Буквально за день до передачи треков в цифровую дистрибуцию я что-то дошлифовывал. Так что [ушло] больше года. И это я не говорю про материал, про песни, которые я сочинял. Некоторым из них, наверное, года и по два. Так что человеко-часов ушло действительно много. Надеюсь, они окупятся в эмоциональном плане.

— Звучит совершенно потрясающе — уволиться с работы, чтобы записать альбом! То есть ты почувствовал, что именно этот альбом для тебя некая серьезная история? Песни, которые сочинялись в тот момент, как-то выделялись, были какими-то особенными для тебя? Ради предыдущих альбомов ты так не поступал.

— У предыдущих альбомов был немножко другой бэкграунд. Я, наверное, так воспитан, что стараюсь делать любую работу хорошо. И в офисе это приносило свои плоды в виде карьерного роста, грубо говоря. В то же время творчество, которым я занимаюсь больше 10 лет, тоже приносит свои плоды. Когда-то я умещался между этими двумя фронтами, но постепенно перестал. У меня стало больше работы в офисе — у меня были подчиненные, команда. И у меня стало больше концертов, больше мероприятий в группе. И если я раньше как-то успевал по выходным заниматься записью, то здесь уже было никак. 

Я очень хотел сделать альбом с большой буквы А. Настоящий лонгплей, а не EP. Чтобы там было нормальное количество песен, нормальная продолжительность — хотя это сейчас не самый востребованный формат. Как раз поэтому впервые в нашей жизни будет винил, его уже печатают.

А насчет того, что сами песни требовали срочного выпуска, — это не про меня. Я очень не люблю спешить и не успеваю за повесткой дня. Поэтому мне ближе какие-то фундаментальные темы. Здесь не песни повлияли на мое увольнение, а мое увольнение нашло отражение в текстах песен. Материал получился как раз про эту ситуацию — про выбор жизненного пути. Я не позиционирую этот альбом как концептуальный, альбом с большой буквы А не должен быть концептуальным. Он должен быть просто альбомом, набором хороших песен. Но если обобщать, он о том, что человеко-часы — это не только единица измерения рабочего времени, но единица измерения всей жизни. Если смотреть под этим углом, можно призадуматься.

Альбом «Человеко-часы» на всех стриминговых платформах

— А где ты работал раньше, если не секрет?

— Это не секрет, я работал в сфере IT, я был продакт-менеджером, продуктологом, не знаю, как по-славянски назваться. В общем, это предприятие называется Flocktory. Классное место. На самом деле мне очень повезло. Это далеко не первая работа, которую я проделывал, не первая моя профессия. Но здесь я пришел в стартап, как модно говорить, и он рос на моих глазах. Когда я туда устроился, это был офис в обычной квартире, когда уходил — это был офис на Тверской. Там было прикольно и интересно — когда ты старался, это было всем заметно и за это воздавалось. Я работал там пять с половиной лет, если округлять.

— А музыка все это время была условным хобби, получается?

— Я до конца не разобрался, как для себя понимать музыку. Знаешь, как в фильме «Вики, Кристина, Барселона»: она не знала, чего хочет, но точно знала, чего не хочет. Я уверен только в том, что музыка для меня не профессия. 

Всегда можно переобуться, передумать, переосмыслить что-то — но на текущий момент я однозначно открещиваюсь от профессионального подхода к музыке. По ряду причин. Во-первых, я ничему не учился в творческом плане, не имею никакого образования и никакого желания его получать. Может быть, это несколько эгоистичный подход, но, опять возвращаясь к теме кино, я такой, может быть, Патерсон. Знаешь, есть такой фильм «Патерсон»? Там водитель автобуса пишет стихи. Я как бы всегда был водителем автобуса, который пишет стихи, или продуктологом, который сочиняет песни. Это больше чем хобби, это очень важная часть моей личности, моей самости, но мне некомфортно представлять такую запись в трудовой книжке.

— И тем не менее ты ради нее все бросил. По факту сейчас ты занимаешься только этим. Я не скажу, что большой знаток вашего творчества, но группа «Дайте танк (!)» всегда и везде где-то рядом присутствует. То клип какой-то новый, то выступление в «Вечернем Урганте», приходишь на фестиваль «Боль» — там тоже группа «Дайте танк (!)». То есть это величина определенная.

— Было бы красиво сказать, что я бросил все ради музыки, но у меня не хватило бы мужества сделать это именно в такой формулировке. Я все-таки долго шел к этому решению. Я больше года об этом просто думал, а после принятия решения еще полгода продолжал работать, потому что не мог бросить предприятие — там искали замену какую-то, возможность переформирования, чтобы не пострадало дело.

Я для себя это [увольнение] воспринимал как — есть такой англоязычный термин year off [когда уходишь на год с работы]. Ну все-таки, знаешь, пять с половиной лет где-то проработать… Для европейцев это достаточно много. Азиаты работают всю жизнь, а европейцы периодически прыгают с места на место. И мне было, наверное, уже пора прыгнуть. Но я решил, что это будет затяжной прыжок и в воздухе я еще попробую записать альбом, побыть музыкантом, почиллить как пляжный пес и все такое. Но наступил карантин, и все пошло не по плану.

— То есть ты не исключаешь, что через какое-то время можешь перестать быть музыкантом и снова прыгнешь, займешься чем-то другим? Музыка не призвание на всю жизнь?

— Нет, подожди, как я уже сказал, музыка — это важная часть меня. Вот есть у людей разные потребности. Кто-то очень любит сладкое, например, и он не может без тортика. Или кто-то любит цветы, и вот даже если никто не дарит, он сам себе их покупает. Я очень люблю писать песни. И где бы я ни работал, я всегда писал песни. Я не исключаю, что пойду работать в офис вновь. Осознание этой возможности меня даже греет. Потому что я убедился, что я вроде норм как [рабочий] кадр. Но я не говорю, что соскочу с музыки. Я занимаюсь музыкой, сколько себя помню. Об этом смешно говорить, конечно, но я никогда с нее не спрыгивал. Я снял бы кинцо какое-нибудь. Но это просто сложнее. Музыкантом быть легче, поэтому их так много.

— А что с пандемией? Ты прямо во время нее и бросил работу?

— Не, перед, задолго до. Я уволился 28 ноября прошлого года. На следующий день мы отыграли концерт с прямой трансляцией. Я был выжат как лимон и вообще нервничал на пороге нового этапа жизни. Моя жена сделала мне сюрприз, собрала после концерта всех моих друзей, была приятная вечеринка, мы со всеми пообнимались, выпили. И на следующий день я сел за альбом — и писал его до самого марта. Тогда мы еще верили, что в апреле у нас будет презентация альбома в Adrenaline Stadium, и я ориентировался на этот дедлайн.

Как известно, работа занимает все отведенное под нее время, поэтому к концу марта первая версия альбома был готова. И я собрался его уже выкладывать, как вдруг наступила пандемия. И тут мы все подрастерялись, стали переносить презентации, но альбом я решил оставить у себя.

— Ты не хотел показывать его без концертов?

— Я боялся больше всего, что у него будет очень плохой информационный контекст. Что все будут говорить про вирус, про маски, про самоизоляцию и всем будет наплевать на музыку. За окном апокалипсис, какие тут вообще песни? И кроме этого, поскольку альбом получился про work-life balance — это идейно никак не коррелирует с апокалипсисом. Нельзя в апокалипсис петь о том, как ты устал ходить на работу, тебя, наоборот, дома заперли. Вообще не сочетается.

— Да, в этот момент все как раз начали петь про коронавирус, снимать все эти дурацкие клипы в зуме. А на самом деле это больше всего и раздражало. Ну, лично меня. Меня как раз больше вдохновляла та музыка, которая была максимально отвлеченной от повестки.

— Мне было важно, чтобы она была не отвлеченной, а близкой к реальности. Когда я говорю про походы на работу каждый день — это же не фэнтези. С позиции отвлеченности это не работало так, как мне бы хотелось. Поэтому я и оставил альбом у себя. Но, мне кажется, нормальная получилась партия с клипом «Шанс», который я снял. Он как раз в тему был, потому что он про то, как сбежать.

Но зато потом все лето я страдал, потому что намеревался как пляжный пес чиллить, а вместо этого, будучи воспитанным в христианских традициях, я испытывал чувство вины за бездействие. Я просто не мог ничего сделать, у меня не было никакого вдохновения ни на что. В то же время я просто не мог себе позволить расслабиться и наслаждаться жизнью, потому что я не заслужил. Вот так я провел лето. Но, к счастью, на издыхании теплых деньков я дописал песни, которые хотел дописать в этот альбом, и он стал побольше. И я доволен, что не зря все это отложил, потому что новые песни того стоят.

— Тем не менее это все равно твой личный слепок, а не слепок 2020 года. Кажется, там никакой пандемией и не пахнет.

— Конечно. Во-первых, я песни долго пишу, я их начал сочинять в 2019-м, может, какие-то даже в 2018-м. А по музыке там есть даже подростковые мои идеи, несколько гитарных партий я сочинил еще в старших классах.

— Как на тебе самом сказалась пандемия? Не пожалел сто раз, что забросил офисную работу?

— Нет-нет. Я домосед, для меня особо ничего не изменилось. Я как сидел дома, так и остался сидеть. Об увольнении не жалею.

— То есть ковид скорее принес больше возможностей, у тебя появилось еще больше времени, чтобы направить его в творческое русло?

— Ну, это время могло и с ума меня свести, потому что я…

— Оно всех сводило.

— Я слишком старался. Ответственность навалилась. Вот ты говоришь, что мы вроде бы стали известной группой теперь… Не могу же я выпустить что-то плохое — хотя бы по собственному мнению. Я могу не угадать, я могу сделать что-то, что никому не понравится или окажется несвоевременным, но я не могу сделать то, что мне самому не нравится. Поэтому внутренняя ответственность была на максимуме. Я очень старался, и это не был такой легкий альбом, типа, мы собрались, поджемовали, послушайте, ребята.

— Кажется, раньше ты так не делал. То есть были вещи без оглядки на публику, а тут появилась некоторая ответственность. Вот предыдущий ЕР «На вырост» полностью сделан на игрушечном синтезаторе — довольно неожиданный ход для слушателей гитарной группы.

— Да, ты прав. Действительно, когда я записывал «На вырост», я делал его для себя и оглядки на публику не было. И я даже не ожидал, что его так воспримут, это был для меня полный сюрприз. Я на него никаких ставок не делал, не ожидал никакого результата, а он был, и это очень круто, потому что я его делал чисто для собственного развлечения.

Мой друг, художник Леша Ермолаев, который нам очень помогает с анимационными клипами, говорит, что есть особый вид творческой прокрастинации — когда у тебя есть какой-то ответственный проект и в это время ты начинаешь делать что угодно другое, лишь бы отвлечься, и у тебя легко и непринужденно получаются какие-то великие вещи, потому что ты делаешь их безответственно, потому что ты развлекаешься. Вот «На вырост» получился таким. Я занимался им параллельно с записью другого альбома, просто на коленке, это был мой способ отдохнуть. 

Сейчас я тоже вряд ли стану угождать публике, [делать что-то] лишь бы всем понравиться. По моим ощущениям, выход гитарного альбома сейчас — это само по себе уже неоднозначно. 

— Почему?

— Ну, они не в моде.

— Наоборот, мне кажется, сейчас как раз возрождается мода именно на гитарную музыку.

— Во время записи мне казалось, что этот альбом не будет востребован у нашей аудитории. Это не совсем молодежная музыка. Звук похож на наши старые записи, с определенными поправками на опыт и всякие такие дела. Я даже готовил шутку, что в жизни каждого мужчины наступает возраст, когда хочется элегантности. Но мы выпустили синглы и вдруг увидели, что всем нравится.

Я бы сказал, что вот эта ответственность и перфекционизм — результат пройденного пути. Это ответственность перед своими достижениями. Как в игре «Ежик Соник»: ты уже довольно много собрал колечек и тебе жалко сейчас залажать где-нибудь. Ответственность перед самим собой вчерашним. Ты вчера старался, и сегодня ты не можешь полениться и все перечеркнуть.

Но это не то же самое, что работать на публику. Я вообще не умею это делать. В первую очередь потому что я понятия не имею, как люди интерпретируют мое творчество. Я не знаю, почему те или иные вещи вам нравятся. Это смешно, но сейчас популярны песни, которые мы выпустили давным-давно, и они не были популярны тогда. Те же самые вещи, наверное, в новом контексте как-то иначе раскрываются.

— А кто ваша аудитория? Как бы ты ее охарактеризовал?

— Я думал, ты мне скажешь, я не знаю.

— Но ты же ее прицельно называешь своей. То есть ты все-таки представляешь этих людей? 

— Нет, я правда не знаю. Я могу порассуждать, попытаться пофантазировать на эту тему, но точной информации у меня нет. Я не общаюсь с людьми особо.

За 10 лет, или сколько мы там выступаем, структурный состав публики, безусловно, изменился. На первый взгляд, может показаться, что публика помолодела. Я в этом вопросе всегда делаю поправку на то, что публика всегда остается в одном и том же возрасте, а музыканты стареют. Когда я был подростком, меня слушали подростки, сейчас мне 30, и меня слушают новые подростки. Публика не молодеет, она просто сохраняется в одном и том же возрасте.

Есть определенный период в жизни человека, когда он любит музыку и на концерты ходит. И этот период может смещаться в связи с акселерацией. Раньше первый раз поцеловаться в 18 лет было норм, и на концерт в 18 лет первый раз сходить было норм. Сейчас пораньше начинают люди целоваться, и на концерты ходить тоже. Понимаешь, о чем я, да? Но я бы не сказал, что мы стали группой для школьников. Мы всегда были группой для школьников, и сами были школьниками, и в этом нет ничего плохого. Школьником быть нормально — я запомнил, мне понравилось.

С другой стороны, раньше, поскольку о нас никто не говорил и не писал, нас было сложнее найти. Ты говоришь, что сейчас мы так или иначе в информационном поле присутствуем. Раньше мы в нем отсутствовали. Соответственно, чтобы о нас узнать, нужно было глубже копать. Поэтому на ранних этапах нашими слушателями были этакие диггеры, любознательные люди с уклоном в андеграунд.

— Меломаны, например.

— Да-да. Сегодня о нас узнать проще. Сходить, посмотреть, оценить.

И, в-третьих, еще появилось комьюнити в цифровой среде, никак не связанное с нами, — оно выражено в так называемом паблике «Дайте мем (!)». Эти ребята живут своей жизнью. Мне очень лестно, что они существуют.

— Прости, давай для непосвященных: это просто поклонники группы «Дайте танк (!)», которые самостоятельно создали юмористическое сообщество?

— Совершенно верно. Оно начиналось как сугубо юмористическое, некоторые шутки были такими смешными, что я их репостнул, и к ним стал, собственно, сбредаться народ.

— И сейчас они уже никак не связаны с тобой…

— Они и не были связаны. Просто мне реально понравилось, что они делали смешные мемы про группу, не обидные какие-то, ну, понимаешь — не стыдно репостнуть. И из-за того, что у них возник спрос, они стали не только шутками заниматься. Они делают всякие проекты, конкурс каверов. Мы никогда не делали и не планируем, например, конкурс каверов на наши песни. А они вот сделали, давали призы. Так что это прямо круто.

И это говорит о том, что если на ранних этапах наша аудитория была разрозненной, индивидуалистской, то теперь у нее появляется какая-то социальность. Они общаются, собираются, и мы просто повод для этих встреч. Я думаю, что они говорят там не о нас. Они знакомятся там, дружат, играют на гитарах.

— Ты хочешь сказать, что это все само пришло? Вы же все равно как-то нарастили эту публику. Вот вы выступили на «Вечернем Урганте» — это, без сомнения, расширение аудитории. Ваша песня попала на «Наше радио», вы даже фанатов агитируете за нее голосовать. Это тоже расширение аудитории. То есть вы все-таки работаете с ней.

— Я не занимаюсь продвижением. Для административных дел есть директор, который у любой нормальной группы должен быть. Во всех этих вещах я никак не участвовал, только делал контент. Но, знаешь, здесь путаются причины и следствия. Почему нас позвали на «Вечерний Ургант»? Потому что на нас люди ходят? Или люди стали ходить, потому что нас позвали на «Вечерний Ургант»? Это змея, кусающаяся себя за хвост. И ты у меня берешь интервью, потому что я собираю Stadium, или я собираю Stadium, потому что ты возьмешь у меня интервью? Это все взаимосвязано.

— Вы делаете презентацию альбома в два дня? 

— Да, потому что на момент нашего с тобой разговора ограничение таково, что зал можно заполнять только на 50%. Половина у нас давно заполнена. Мы ждали и надеялись, что ограничения снимут, но пока этого не произошло, и мы открыли продажи на второй день. Два дня подряд будем играть.

— А в тур планируете ехать? Какие там инсайды от промоутеров: зовут вас или все боятся, что будет новый карантин и опять все закроется?

— Я не общаюсь с организаторами, не знаю, чего они хотят, чего они боятся.

— Твой директор знает, наверное.

— Я не спрашивал. Я по-другому скажу. Думаю, вопрос про тур от наших слушателей, наверное, самый популярный — намного популярнее, чем «Откуда у вас такое название?». Мы действительно ни разу в жизни не ездили в туры.

— Ни разу? То есть, вы играли только в Москве и в Питере?

— Нет, мы ездили в какой-то конкретный город на один день, потом возвращались обратно. Таких городов было штук пять, наверное. Большого, широкомасштабного тура, как у многих наших коллег по хобби, мы еще не устраивали. Нам, конечно, очень приятно, что люди ждут. Но до недавнего времени я работал и с отпусками было сложно — про дефицит времени я уже рассказал. Некоторые ребята из группы продолжают работать. Поэтому вот так сорваться и поехать в большой тур мы не можем.

Думаю, начинать сразу с каких-то глобальных гастролей мы не будем. Но мы будем расширять географию по-любому. Я не хочу обнадеживать сейчас никакой город персонально, потому что пока ни в чем не могу быть уверен. Действительно, где-то еще не готовы организаторы, с учетом каких-то региональных ограничений, где-то не готовы мы.

— Мне кажется, ты довольно скромен по отношению к себе и своей группе, потому что уже есть обоснованный выросший спрос. В туры вполне успешно ездят группы, которые собирают и поменьше вас.

— А что такое успешный тур? Я же не за деньгами в тур еду.

— Ты, кстати, морально готов месяц, например, ездить по России-матушке? Посмотреть на нее, порадоваться, встретить своих поклонников, увидеть их, наконец, глаза в глаза.

— Конечно, я не готов. Но я постоянно делаю вещи, к которым я не готов. Я и выйти на сцену Stadium не готов.

— Каждый раз вызов, супер!

— Знаешь, я в прошлом году ходил, пытался заниматься вокалом. И мне очень понравилось высказывание моей преподавательницы. Художественно перефразируя, она сказала, что природа сделала все, чтобы я не был артистом. Я ни с точки зрения темперамента, ни с точки зрения физиологии не предназначен для пения или каких-то публичных выступлений. И пусть это будет моя изюминка. Так что к туру я не готов, но это не значит, что я в него не поеду. Мы уже весной планировали поехать в города, в которых никогда не были. Когда пришла весть об отмене всех массовых мероприятий, я ровно в тот момент сидел и делал афиши для двух городов.

— И ты вздохнул с облегчением?

— Нет, тогда я уже настроился и собрался с духом. Так что, наоборот, ошалел.

— Ты еще и афиши продолжаешь делать сам. Насколько вообще легко или сложно быть такой DIY-группой? Не слишком ли ты многое на себя берешь? Не пора ли какие-то полномочия делегировать?

— Безусловно, я беру на себя слишком много. Но какую задачу я пытаюсь решить? Если бы я хотел эффективно расходовать свое время и направлять энергию в наиболее выгодном направлении — мой текущий метод был бы иррациональным. Но это не моя задача. Я хочу получать удовольствие. Мне очень понравилось, как Рассел из группы «Спасибо» в беседе с Ваней Смирновым из группы «Краснознаменная дивизия имени моей бабушки» сказал, вот просто с языка снял: «Пытаюсь быть счастливым». Я очень люблю делать афиши и мерч, мне очень нравится снимать клипы, я получаю удовольствие от разных творческих процессов и жадно пользуюсь таким шансом.

— Звучит вдохновляюще. Считаешь ли ты «Дайте танк (!)» успешной группой? Есть ли какое-то для вас мерило успеха?

— Да, я почти всегда считал нас успешной группой. Мы очень долго играли по подвалам и все равно чувствовали себя успешными. Потому что вокруг нас были люди, которым это искренне нравилось. И мы верили, что мы классные. Окей, о нас не знает вся Россия, но это не мы виноваты, это про нас журналисты не пишут, потому что нет музыкальной индустрии, потому что нет каналов вещания, есть только интернет, а в интернете попробуй что найди, но мы же все равно классные. Когда мы были моложе, я себе представлял так: хочу, чтобы «Дайте танк (!)» были крепкой клубной бандой — как «Кирпичи», человек на 300, залы типа «16 тонн» казались оптимальными. Но мы не задержались в этом статусе. Каждый раз хотелось большего.

— А что стало триггером, когда вы резко перепрыгнули эту условную планку в 300 человек в «16 тоннах»?

— Ничего особенного, на самом деле, просто вышел один из альбомов. У нас не было статистического всплеска, который перевернул бы игру. Мы очень плавно растем, если смотреть те же графики «ВКонтакте». И я этим даже горжусь. Я считаю, что так и должно быть, что группа должна идти по своему пути, а не телепортироваться. Может быть, кто-то на этом пути успеет расстроиться, немножко разочароваться, это такой естественный отбор — это как-то высокомерно звучит, но я рад, что не бросил. Были моменты, когда мне уже казалось — ну, я вроде все так классно делаю, но другие группы сразу становятся известными, а моя нет. К счастью, я не сдался.

Теперь понятно, что популярность растет по экспоненте. Ты долго выступаешь в кафе, даже не в клубе, а просто где люди едят. И им на тебя наплевать. Потом ты как-то потихоньку входишь в «Джао Да», потом в China-Town — помнишь, на Китай-городе, прямо над «Джао Да» был такой? Вот в China-Town был первый раз, когда я увидел очередь на наш концерт. А там всего 100 человек вмещалось. Но для меня это было чудом, я как в кино попал. А потом очень быстро, раз-раз, клуб «Лес», «16 тонн», и вот дальше уже и тысячник, и «Главклуб».

— Хорошо, вот ты говоришь — хочется большего. Тогда следующий этап какой? 

— Я, конечно, не расскажу.

— Концерт в «Олимпийском», миллион долларов, премия «Грэмми»?

— «Олимпийский» закрыт на ремонт.

— Тогда «Мэдисон-сквер-гарден».

— Короче, я смотрел видео с Ильей [Барамией] из группы «Аигел» — очень классный электронный музыкант. Он там рассказывал, как у него устроен процесс в студии, и произнес примерно такую вещь: «Я уже давно, 20 лет назад, самовыразился. Сейчас у меня нет такой задачи. Я помогаю самовыразиться другим». Так вот, я — Дима — еще не самовыразился. Хочется большего именно с точки зрения самовыражения. Знаешь, в духе «а теперь, когда я привлек ваше внимание…».

Еще когда мы презентовали в клубе «Проект ОГИ» один из наших первых альбомов «Универсамка», мы готовили специальные декорации. Я печатал через друзей на больших листах эту женщину с обложки, и мы клеили ее изображения на картон, клейстером из муки с водой, и расставляли фигуры на сцене. Мне это казалось таким крутым, и было так обидно, что это видят всего 15 человек, понимаешь? В этом плане хочется большего. То есть я хочу пользоваться случаем, когда меня слушают, и показать, что я могу еще сделать.

Концертные презентации альбома «Человеко-часы» состоятся 23 и 24 октября в московском клубе Adrenaline Stadium и 15 ноября в петербургском клубе «Морзе»