Крестный дедушка панка Фрагмент книги «Берроуз, который взорвался» — о панк-периоде в жизни писателя, его возвращении к наркозависимости и смерти сына
В издательстве Individuum вышла первая русскоязычная биография писателя Уильяма Берроуза «Берроуз, который взорвался. Бит-поколение, постмодернизм, киберпанк и другие осколки», написанная Дмитрием Хаустовым — автором книг о Чарльзе Буковски, Джордже Оруэлле и бит-поколении. С разрешения издательства «Медуза» публикует фрагмент, в котором описан панк-период жизни писателя в Нью-Йорке — когда он снова оказался в центре внимания молодежи и вернулся к употреблению наркотиков.
В июне 1976 года Берроуз переезжает в Бункер — здание YMCA на Бауэри, 222 — огромное полупустое пространство, где раньше располагалась студия Марка Ротко. Бункер вошел в историю как одно из легендарных панк-мест Нью-Йорка 1970-х, а Берроуз неожиданно для самого себя стал центром молодежной тусовки, в которой Билли Ли почитался как некий священный объект, а джанк, им воспетый и им же проклятый, превратился в модный аксессуар. Бункер затопила волна панк-рока.
В фильме «Человек внутри» Джон Уотерс говорит, что Аллен Гинзберг воспринимался всеми как хиппи, а молодежь 1970-х терпеть не могла хиппи; сам Уотерс считал себя панком, и поэтому Берроуз был ему значительно ближе. Поупражнявшись, можно придумать немало способов подогнать жизнь и творчество Берроуза под зарождавшуюся панк-эстетику. В книге «Прошу, убей меня! Подлинная история панк-рока» Джеймс Грауэрхольц вспоминает: «Я жил в Бункере, это чердак Джона Джиорно на Бауэри, 222, который стал домом Уильяма Берроуза в Нью-Йорке. У нас с ним была любовь, а когда любовь закончилась, я начал на него работать. <…> В конце 1975 года я пристрастился ходить в „Фебу“. „Феба“ была местом антибродвейской театральной тусовки, рестораном выше по улице. „Феба“ стала моим вторым домом. И на моем коротком пути от Бункера до „Фебы“ я шел мимо столбов, на которых были наклеены плакаты: „Панк идет!“ <…> „ПАНК“ — мне это понравилось, потому что для меня это было короткое обозначение молодого, бестолкового говнюка. А потом еще в „Джанки“ Берроуза, ну, знаешь, потрясающая сцена, где Уильям и Рой, моряк, грабят синяков в метро и встречают двух молодых панков. Они подходят и начинают наезжать на Роя, и Рой говорит: »****** [чертовы] панки думают, что это шутка. Они не думали бы так после пяти-двадцати девяти на Айленде«», и далее: «Так что я знал, что панк — наследник жизни и трудов Уильяма Берроуза. И я сказал: „Я сведу их вместе ради общей выгоды“. И я это сделал».
Но дело не только в «Джанки», который в то время уже обрел культовый статус. Многие принципы панка соответствовали принципам берроузовской литературы. К примеру, Оливер Харрис упоминает призыв Берроуза «Сделай сам!» — то есть «Do It Yourself», DIY как основание панк-подхода к искусству (Малкольм Макларен, печально известный менеджер Sex Pistols: это «было то самое „сделай сам“, любительский дух рок-н-ролла»; кстати, Берроуз был воодушевлен хитом Sex Pistols «God Save the Queen» и отреагировал на него личным письмом группе и искрометной рутиной «Отпидарась королеву», Bugger the Queen).
Метод нарезок, о влиянии которого на Дэвида Боуи и Боба Дилана уже упоминалось выше, пришелся ко двору и в панк-тусовке: например, Джелло Биафра из Dead Kennedys вспоминает, как использовал cut up технику при работе над песней «The Man With the Dogs» с альбома «Give Me Convenience or Give Me Death». Игги Поп рассказывает, как под влиянием Берроуза он сочинил «идиотскую» песню «Gimme Some Skin» (в Париже Игги Поп общался с Брайоном Гайсином, и тот сказал ему: «Тебе надо обязательно познакомиться с Берроузом. Когда будешь в Нью-Йорке, позвони Джеймсу Грауэрхольцу»). В конечном итоге, панк был все тем же молодежным неогностицизмом ХХ века — как дада, как леттристы и ситуационисты, как Берроуз и Гайсин. Грейл Маркус в своей генеалогии панка «Следы помады» пишет, что клич «Истины нет, все дозволено» стал общим девизом дадаистов, ситуационистов и панков — тогда как мы знаем, что это девиз Хасана ибн Саббаха, Гайсина и Берроуза.
Сам Берроуз охотно шел на сближение с панками, узнав в их бешенстве те идеалы, которые он — в сильно утрированной форме — только что воспел в книгах о диких мальчиках. Впрочем, уже и «Голый завтрак» полнился карнавальными сценами, которые пришлись бы по вкусу и Сиду Вишезу (если бы тот умел читать): «На улицах всех стран буйствуют юные рок-н-ролльные хулиганы. Они врываются в Лувр и плещут кислотой в лицо Моны Лизы. Они открывают зоопарки, сумасшедшие дома, тюрьмы, разрушают отбойными молотками водопроводные магистрали, выдалбливают полы в туалетах пассажирских самолетов, меткими выстрелами гасят маяки, подпиливают лифтовые тросы, оставляя лишь тонкую проволочку, направляют в водопровод сточные трубы, бросают в плавательные бассейны акул и ядовитых скатов, электрических угрей и кандиру <…> они загоняют на Черный рынок стада визжащих свиней, они срут на пол в здании ООН и подтирают жопу договорами, пактами, альянсами». Осторожно, панк идет!
Чувствуя солидарность с новой молодежной модой, Берроуз даже поспособствовал ее становлению своим пером — у него была авторская колонка в популярном рок-журнале Crawdaddy! В фильме «Берроуз» солидный, остепенившийся битник Люсьен Карр спрашивает Берроуза: «Чем ты сейчас занимаешься?» — на что Билл отвечает: «Я читаю в панк-клубах, больше ничем».
При всем радикализме и нигилизме панк был все той же контркультурой, какой за двадцать лет до этого были битники: отрицанием буржуазных норм и высвобождением игры инстинктов. Биограф Виктор Бокрис прямо утверждает, что панк — это необит, а название, данное Ричардом Хеллом из Television панк-поколению — Blank Generation, пустое поколение — немногим отличается от Beat Generation, поколения разбитого (тут будто две части одного и того же жеста: сначала мы это разбили, а потом поняли, что оно было пустым). В «Человеке внутри» звучит мнение, что панк в чистом виде — это просто антитоталитарный демарш, сдобренный тоннами черного юмора. Лучшей характеристики для прозы Берроуза не придумать.
Панк-волна свела Берроуза с Патти Смит — одной из немногих женщин, к которым он испытывал нежные чувства. Этот прецедент, кстати, может служить аргументом против берроузовской мизогинии: ему были дороги некоторые женщины и некоторые мужчины, а все остальное — только слова, против которых Берроуз, как мы знаем, вел войну на уничтожение. В своих воспоминаниях Смит часто — и с неизменным пиететом — упоминает Берроуза: «Сегодня я — Майк Хаммер: смолю сигареты „Кул“, читаю грошовые детективы, сижу в холле и дожидаюсь Уильяма Берроуза. А вот и он, чертовски элегантный: темное габардиновое пальто, серый костюм, галстук. Несколько часов я дежурю на посту, кропаю стихи. И вот Берроуз выкатывается из „Эль-Кихоте“: подвыпивший, слегка растрепанный. Поправляю ему галстук, ловлю для него такси. Так уж у нас с ним заведено, по молчаливой договоренности».
Патти Смит называла Берроуза — наряду с Гинзбергом и Корсо — своим учителем. В конце 1970-х, когда Берроуз жил в Бункере, почти в эпицентре панка, они часто виделись. Смит — вместе с Филиппом Глассом и Фрэнком Заппой — принимала участие в The Nova Convention, Съезде Сверхновой, который проходил в театре «Интермедиа» в декабре 1978 года как празднование юбилея творческой деятельности Берроуза. На записях видно, как Билл, «чертовски элегантный», в сопровождении статного Грауэрхольца выходит из машины и раздает автографы молодым поклонникам на входе. Панк-патриарх, человек легендарного статуса. Крестный дедушка панка, как назвал его один журнал.
Патти Смит дает такой портрет Билла тех лет: «Уильям Берроуз был одновременно стар и молод. Немножко шериф, немножко сыщик. И с головы до пят — писатель. У него был шкаф с лекарствами, который он держал на замке, но если тебя мучила боль, он отпирал дверцу. Не мог видеть страдания людей, которые были ему симпатичны. Если ты заболевал, он приходил тебя накормить. Стучался в твою дверь, приносил рыбину, завернутую в газету, и собственноручно ее жарил. От девушек он, казалось, отгораживался неприступной стеной, но я все равно его любила. В „Бункере“ он жил точно в походе: всех вещей — пишущая машинка, дробовик да пальто. Время от времени он надевал свое пальто, шел горделивой походкой послушать нас, занимал свое место за столиком у самой сцены, который мы для него специально придерживали. Часто ему составлял компанию Роберт [Мэпплторп] в кожаной куртке. Вылитый ковбой Джонни и его конь».
Бункер Берроуза располагался неподалеку от CBGB, знаменитого клуба, в котором зарождался нью-йоркский панк, где выступали Television, Dead Boys, The Ramones, Blondie, Talking Heads и сама Патти Смит. Билл был завсегдатаем CBGB, тогда как публика из CBGB часто бывала «в гостях у Уильяма Берроуза, который жил несколькими кварталами южнее клуба „Си-Би-Джи-Би“, в здании, прозванном „Бункер“. Бауэри была улицей алкашей. Часто они разводили костры в больших цилиндрических мусорных баках и грелись, готовили еду, прикуривали от огня. Смотришь вглубь Бауэри и видишь, как костры пылают прямо у дверей Уильяма».
Проводя время с панками, с Патти Смит, с Энди Уорхолом (тоже своего рода дедушкой панка), Уильям Берроуз превратился в настоящую рок-звезду со всеми плюсами и минусами. «Я — Уильям Берроуз. Я не обязан никого ждать!» Панк-фаза Берроуза 1978–1980 годов не только принесла писателю популярность среди молодежи, но и вернула почти позабытые проблемы с тяжелыми наркотиками. Грауэрхольц рассказывает, как в конце 1970-х среди припанкованных нью-йоркских торчков считалось чем-то вроде высшего пилотажа вмазаться вместе с Берроузом. Они называли его наркопонтификом, the Pope of Dope.
В «Бункер» постоянно носили героин, и у Берроуза снова появилась сильная зависимость. В «Человеке внутри» Грауэрхольц говорит, что хотя, по легенде, Берроуз излечился от наркозависимости в 1956 году, на самом деле он на протяжении всей жизни бросал и вновь начинал употреблять наркотики. «Джанк — это улица с односторонним движением. Разворота нет. Ты уже никогда не сможешь вернуться». Но этот раз был особенным: он чуть не привел к болезненному разрыву с Грауэрхольцем и был отягчен смертью сына, Билли-младшего, который тоже был наркоманом.
Берроуз-младший был и писателем, то есть шел по отцовским стопам в самом главном, однако его книги «Speed» (1970) и «Kentucky Ham» (1973) остались малоизвестными, а наркомания и алкоголизм свели его в могилу в 33 года. Билли-младшему было четыре года, когда пьяный отец застрелил его пьяную мать, и они никогда не были близки. Билли рос с бабушкой и дедушкой и почти не видел отца, жившего в Европе. Редкие попытки пожить вместе и сблизиться так ни к чему и не привели. Так получилось, что Аллен Гинзберг, неоднократно помогавший Билли-младшему, был ему ближе, чем родной отец, — хотя в фильме «Берроуз» есть трогательная сцена, где Билли-младший, очень похожий на отца, разве что покрупнее, говорит, что с Берроузом-старшим у них тем не менее была некая ментальная связь, отец посылал ему книги Рембо и других авторов. «Я не выпускал из рук подарки, которые он мне присылал», — говорит Билли-младший, уставившись в пол.
Он ревновал Грауэрхольца к отцу: они были как братья, но вышло так, что один из них был плохим сыном, а другой — хорошим (конечно, хорошим был Джеймс). Билли жил быстро, много пил и принимал наркотики — Джон Джорно даже назвал его «последним битником». В середине 1970-х у Билли диагностировали цирроз печени. Он пережил трансплантацию, но продолжал пить. Он умер 3 марта 1981 года во Флориде. В последние дни с ним рядом был Гинзберг. Но не отец.
Берроуз тяжело переживал смерть сына, испытывая сильное чувство вины за то, что так и не стал Билли-младшему настоящим отцом. Чуть раньше, в 1980 году, от рака умер Энтони Бэлч; еще раньше, в 1976-м, в автокатастрофе погиб Йен Соммервиль. Теперь и Джеймс Грауэрхольц, фактически заменивший Берроузу сына, решил больше не мириться с безумной панк-фазой писателя, вновь прочно севшего на героин, и уехал из Нью-Йорка в родной Канзас.
Забрав с собой архив Берроуза и все его деловые бумаги, Грауэрхольц поступил очень мудро. Биллу пришлось навещать его в городе Лоуренсе, штат Канзас. Там ему понравилось, и он стал подумывать о том, чтобы уехать из Нью-Йорка и попытаться вылечиться от наркозависимости.
Последней каплей стало повышение арендной платы в «Бункере» почти вдвое. В 1981 году Берроуз собирает свои немногочисленные пожитки и перебирается в Лоуренс к Грауэрхольцу.