«Сериал HBO замечательный, но не дотягивает по смыслам» Режиссер российского «Чернобыля» Алексей Мурадов — об агентах ЦРУ, клише в проекте HBO и душе телезрителя

В конце мая закончились съемки российского сериала «Чернобыль» режиссера Алексея Мурадова. Двенадцатисерийный проект, предположительно, покажут осенью 2019 года на телеканале НТВ. По сюжету КГБ Украинской ССР узнает, что в Припяти находится агент ЦРУ Альберт Ленц. Чтобы предотвратить возможный теракт, на станцию приезжает советский контрразведчик Андрей Николаев. «Медуза» обсудила с Алексеем Мурадовым эту сюжетную задумку, отличия сериала НТВ от сериала HBO и предпочтения отечественного телезрителя.

— Ваш сериал — это прежде всего история о советском разведчике, который пытается остановить агента ЦРУ? Или он все же о самой катастрофе?

— Конечно же, он о самой катастрофе. Было бы странно пользоваться только этим сюжетным ходом [с разведчиком и агентом ЦРУ], хотя он там присутствует. Он не главный, но драматургически обоснованный. Потому что, как вы понимаете, атомная промышленность и все, что связано с мирным и немирным атомом, вызывает большой интерес у сопредельных разведок. Соответственно, этому противостоит контрразведка, и это не только в нашей стране, это по всему миру. Эта борьба всегда была очень активной, и я думаю, что она такой и будет, потому что там [в сфере атомной энергетики] очень много ноу-хау и всех остальных вещей. Поэтому, конечно же, была достаточно большая заинтересованность у разведок, в том числе и у американской. Мы воспользовались этой ситуацией и раскрутили вокруг нее всю историю. Но надо сказать, что это не детектив, это скорее драма, и очень мощная. Но элемент детектива там присутствует, конечно.

— Вы уже можете рассказать, взрыв на Чернобыльской АЭС по сюжету вашего сериала — это дело рук агента ЦРУ Альберта Ленца или нет?

— Понимаете, [в 1986 году] эта версия очень серьезно рассматривалась. Сегодня это называется терактом, провокацией, не знаю уж, как все это назвать. Такая версия была. И насколько я знаю, Горбачеву на стол легла записка, где было предложено несколько возможных версий, почему это дело произошло. И так как мы тогда очень сильно дружили с американцами, эта история была отодвинута. Но как оказалось в конечном итоге, слава богу, Америка не имеет к этому никакого отношения, как и любая другая страна.

— На какие источники вы опирались во время подготовки сценария? Использовали ли вы воспоминания академика Валерия Легасова или книгу Светланы Алексиевич «Чернобыльская молитва», на которые опирался сценарист «Чернобыля» от HBO Крейг Мейзин?

— Мы не использовали эти источники. У нас был контекст, в котором мы существовали, и мы не использовали прямые фразы из книг. И в этом нет никакой необходимости, потому что все [авторы] были в контексте того, что происходило. Но было перечитано большое количество разных публикаций — газетных, журнальных, книжных, документальных. Мы перелопатили огромное количество литературы. У нас работало достаточно большое количество людей, которые были непосредственными участниками событий чернобыльской катастрофы. Это очень большой труд, который провел сценарист Валентин Спиридонов. Он собрал факты, собрал документы — те, которые возможно было собрать, — и на основе этого написал сценарий.

— Вы его определяете скорее как художественный фильм или все-таки можете назвать его околодокументальным?

— Нет, я бы очень хотел, чтобы это был художественный фильм. Мы пользовались документами, старались максимально приблизиться к ним —визуально и по факту, но это не документальное кино.

— Вы снимали все сцены в Белоруссии?

— Мы не все снимали в Белоруссии, частично снимали в Москве. Те интерьеры, которые были нам необходимы: все, что касается Кремля, ЦК. В Белоруссии очень удобно снимать. Природа там очень похожа [на природу Чернобыля]. Города, в которых мы снимали, приблизительно такие же, как Припять и Чернобыль.

— Как вы искали реквизит?

— У нас были очень хорошие художники и ассистенты режиссера по реквизиту. Они искали по всей Белоруссии РАФы скорой помощи, старые «волги», «жигули», «москвичи» и тому подобное. Все восстанавливалось [точно] вплоть даже до приборов, которыми измеряли радиацию.

— Есть ли у вас личная история, связанная с Чернобылем? Как вы относились к этой теме, когда начинали проект?

— Я совершенно точно помню, что, когда авария произошла, я находился в городе Батуми. И мы были с детьми, купались очень часто, очень много на море. И в один прекрасный день нам сказали, что на море вы сегодня не пойдете, будете сидеть дома. Нам объяснили, что произошел какой-то взрыв и что идет радиация, — по всей видимости, перестраховались, это произошло на третий или четвертый день после взрыва. Но через три дня оказалось, что все в порядке, мы продолжали веселиться на берегу.

Вокруг меня [всегда было] достаточно большое количество людей, прошедших через Чернобыль. У большого количества моих сверстников родители были в Чернобыле, у меня были обширные связи с родителями однокурсников, одноклассников [побывавших там], так что у меня была возможность еще и в личном порядке все про это узнавать.

— Как вы думаете, как они оценят вашу работу?

— Очень сложно сказать. Мы пытались максимально приблизиться. Но не это важно, важно другое. Страна на тот момент, конечно же, поднялась, как и в каждой беде, которая происходит в нашей стране. И то, насколько отозвались разные люди (в частном порядке и не только), стоит того, чтобы об этом говорить. Особенно сегодня.

Мы рассказываем истории в диапазоне от людей, которые были во время взрыва в самом Чернобыле, их семейных и бытовых отношений, до Кремля и ЦРУ — рассматривается весь спектр, в разных пропорциях, но тем не менее. И надо сказать, что это драма, личностная драма — мы рассматриваем то, как они пережили катастрофу и как они с ней боролись, внутри себя и вокруг.

— Недавно закончился сериал «Чернобыль» от HBO, который побил все рекорды и набрал самые высокие оценки на IMDb. Смотрели ли вы его и что о нем думаете?

— Я смотрел только первую серию, остальное мне пока посмотреть не удалось, но посмотрю обязательно. В первой серии я заметил несколько замечательных вещей. Это, конечно же, картинка и абсолютно замечательный звук. Но мы не можем показывать объективно то, что происходит за границей, а они не очень могут показывать то, что происходит у нас. К сожалению, при всей картинке, при всем богатстве того, что я увидел, клише, которые использовали во время, условно говоря, холодной войны по отношению к нашим людям и к нашей ситуации, остались — здесь ничего не изменилось. Поэтому я бы не удивился, если бы мне сказали, что этот фильм снят лет 20 назад — по тому, как ведут себя актеры в тех ролях, которые они играют.

Все, что касается взаимоотношений — они для меня очень странные. Это как «Красная жара», когда Шварценеггер играл кагэбэшника (на самом деле Иван Данко, персонаж Арнольда Шварценеггера, простой капитан милиции — прим. «Медузы»), все это было чуть-чуть карикатурно. Сегодня в этом сериале чуть-чуть поспокойнее, но все равно мне кажется, что это не совсем правильная нота. Диалоги в этом сериале для меня очень странные, когда персонажи в быту называют друг друга полными именами. У нас же в быту такого нет! Это только один из мелких примеров.

— Какие еще клише вы заметили в этом сериале?

— Это касается взаимоотношений власти с народом, взаимоотношений людей между собой. Там все достаточно поверхностно. Это ведь очень тяжело. Как на английский перевести фразу «Косой косой косил косой косой»? Если не знать языка настолько и не понимать его со всеми переливами интонаций и смыслов, то диалоги получаются достаточно плоские, и мне это очень сильно не понравилось. Там люди даже не пытались с этим побороться. Саша, Шура, Александр — три имени, еще непонятно, мужское это или женское. Наверное, иностранцам сложно все это понять и осмыслить, очень сложно это до них донести. В этом есть минус.

— Что скажете про сценарий? Как вам решение сделать главным героем академика Валерия Легасова?

— Легасов — краеугольный камень всей этой истории. Абсолютно замечательный человек и очень большой профессионал, на которого пытались перевести стрелки. Это очень многозначный человек, взять его в центр картины — это, конечно, правильное решение. Но не под таким углом, это слишком широко.

— Вы много работали на телевидении и знаете аудиторию. Как думаете, если бы «Чернобыль» от HBO показали в российском эфире, какая была бы реакция? И как она отличалась бы от реакции на ваш сериал?

— Телеаудитория сильно делится на возрастные и социальные группы. Есть люди, которым очень важна картинка и развитие сюжета, а есть люди, которым очень важен смысл. Есть люди, которым важно и то и другое. То, что касается сериала HBO, он замечательный, абсолютно. Но он не дотягивает по смыслам. Хотя он, безусловно, хорош по картинке. Что касается нашего сериала — у нас акцент немного на другом, хотя картинка вроде бы тоже приличная. Мы рассчитываем больше на думающего и понимающего контекст происходящего на экране [зрителя].

— Хорошая картинка — это следствие только вложений или чего-то еще?

— Я так понимаю, следующий вопрос будет, какой бюджет был у них, а какой был у нас. У нас несравнимые совершенно бюджеты, поэтому, конечно, картинки разные. Но и канал, и продюсеры, и съемочная группа, исходя из того бюджета, который у нас был, попытались максимально улучшить картинку. Поэтому с точки зрения спецэффектов мы будем чуть-чуть отставать, но зато у нас будет все остальное.

— Многие говорят, что в России не может появиться такой сериал, как сериал HBO, просто потому, что на его производство нет денег. Это единственная причина?

— Как мне кажется, причины три. Первая причина — недостаточные бюджеты. Вторая — кинотехнологии, компьютерная графика и те чудеса, которые появляются на Западе на экране, там они впереди нас, к сожалению. Но надо сказать, что мы семимильными шагами идем в эту сторону, и надеюсь, что в ближайшее время, если не будем составлять конкуренцию, то хотя бы приблизимся к такому параду аттракционов. И третье — наш зритель сегодня, слава богу, все еще думает о душе. И в тот момент, когда у нас появятся хорошие бюджеты и технологические возможности, душа никуда не денется, и все сложится правильно для нашего кино.

— Чего требует душа российского зрителя?

— Зрителю сегодня надо давать надежду на то, что что бы ни случилось, мы все будем вместе. И что бы ни случилось, мы преодолеем все внешние и внутренние проблемы. Звучит пафосно, но мне кажется, сегодня не хватает именно этого понимания, что мы все вместе. Потому что какие-то вещи, на мой взгляд, на бытовом и социальном уровнях сильно размылись, но я думаю, что у нас есть потенциал это преодолеть.