Помимо адвоката нужны люди, которым небезразлична судьба подсудимого Как устроена работа общественных защитников

С 2001 года в России действует институт общественных защитников — это люди без юридического образования, часто знакомые или родственники подсудимых, которые помогают адвокатам представлять их интересы, в том числе и по уголовным делам. В последнее время общественными защитниками становятся гражданские активисты — они работают уже не только на близких, но и незнакомых людей. При этом, в отличие от адвокатов по назначению, такие защитники, во-первых, могут сами выбирать себе дела, а во-вторых, не связаны некоторыми ограничениями — например, они могут заявить в суде, что считают дело политически мотивированным. «Медуза» попросила трех общественных защитников рассказать, как и почему они начали этим заниматься — и чем защитник без специального образования, но зато прямо заинтересованный в деле может помочь профессиональному адвокату.

Петр Курьянов

Сотрудник фонда «В защиту прав заключенных»

В начале двухтысячных, когда я сам сидел в тюрьме в Саратове по сфабрикованному делу — [полицейские] мне подбросили наркотики и вменяли их хранение — изучал УПК. Наткнулся там на статью, где говорилось, что у обвиняемого и подсудимого есть право — ходатайствовать о допуске защитником по делу одного из родственников либо другого лица. В 2001 году был принят новый УПК, который делал это возможным. Буквально в то же время мой сокамерник одним из первых в Саратовской области тогда сумел добиться, чтобы его защитником по уголовному делу выступала в том числе его жена.

Вскоре я тоже добился, чтобы мою племянницу допустили в качестве защитника по уголовному делу наряду с адвокатом. Важно понимать, что закон предусматривает допуск родственника или иного лица только наряду с квалифицированным адвокатом, не вместо.

Адвокат тоже тогда хорошо мне помог, но в то же время я понимал, что за минимальную оплату труда — а у моей мамы не было денег, чтобы оплачивать его труд хорошо — ожидать какого-то эффекта и полноценной выкладки не стоит.

Племянница ходила ко мне и в СИЗО и участвовала в суде, очень много помогала. Я давал ей указания, она приносила мне судебную практику, конституционные постановления. Мы действовали в связке. Я воочию убедился, какой это, на самом деле, эффективный механизм защиты своих прав в наших судах при сфабрикованных по большей части уголовных делах. Только в результате совместных действий нам удалось добиться успеха в том деле — я отделался уже отсиженным годом в СИЗО. Связываю это именно с тем, что моей защитой наряду с адвокатом был близкий человек.

Вскоре после того, как я должен был выйти из СИЗО, у моего сокамерника начинался суд. Я составил ему тексты ходатайств и заявлений, которые он должен был подать в суд, чтобы уже меня назначили его защитником наряду с адвокатом. И, спустя неделю после того как я вышел из СИЗО, я защищал его в суде.

Я пришел в СИЗО с постановлением суда и выписал требование о том, чтобы ко мне — защитнику, допущенному судом — вывели моего подзащитного для беседы конфиденциально, как полагается по закону. Ко мне тогда выбежал заместитель начальника по режиму и говорит: «Курьянов, ты чего, угораешь? Я тебя здесь целый год водил в наручниках, а сейчас ты освободился, и я тебе буду выводить твоего подзащитного?» Закончилась эта история тем, что мы с адвокатом добились более-менее разумного срока для подзащитного и даже не пошли обжаловать приговор.

С начала 2012 года сразу после Болотного дела я перебрался в Москву и теперь работаю в фонде Льва Пономарева «В защиту прав заключенных» и регулярно выступаю защитником в уголовных процессах.

Важно добиваться того, чтобы кто-то из тех, кому не безразлична ваша судьба, был допущен судом наряду с адвокатом в качестве защитника на ранних стадиях возбуждения уголовного дела. Когда дела сфабрикованы, приходится активно доказывать свою позицию, писать жалобы на незаконные действия, разоблачать фабрикацию с самого начала, собирать огромный багаж в виде ответов прокуратуры, Следственного комитета, которые в своих ответах вступают в противоречие. Когда приходишь в суд с этими противоречиями, с отменами неполных проверок по твоим жалобам, то больше шансов убедить судью и заставить согласиться, что действительно: дело шито белыми нитками.

Александра Россиус

Студентка четвертого курса Института лингвистики РГГУ

Я заканчиваю бакалавриат по специальности «Фундаментальная и прикладная лингвистика», но уже на третьем курсе потеряла к этому интерес. К тому, что меня интересует именно защита прав человека, пришла постепенно. Я давно была политически активна, участвовала в акциях протеста, в проведении одиночных пикетов. Последний одиночный пикет, в котором я участвовала, был, когда арестовали Льва Пономарева.

В какой-то момент я поняла, что мне хочется заниматься помощью пострадавшим от несправедливой, на мой взгляд, судебной системы. Я прочитала на сайте фонда «Русь сидящая», что можно быть защитником, не имея адвокатского статуса. У них есть свое образовательное мероприятие «Школа общественного защитника», где есть курс лекций, который помогает понять, как можно защищать в суде. Зимой 2019 года я послушала эти лекции, и после этого на меня сразу посыпались дела, и я начала защищать. В обоих делах, в которых я участвовала к этому моменту, моих подзащитных оправдали.

Недавно я вместе с другой защитницей помогала женщине, задержанной на митинге [против изоляции Рунета] 10 марта. Там была совершенно жуткая история — очень много нарушений со стороны полиции. В отделении ее били, оставили на две ночи в обезьяннике, не давали еду и воду, не пускали в туалет. Это была совершенно дикая, пыточная история. Ей не показывали никаких протоколов, которые были на нее составлены. Обвинялась она в том, что после окончания митинга оказала сотрудникам полиции неповиновение, отказалась покидать место митинга и продолжала выкрикивать лозунги «Путин вор». В этом процессе главная моя заслуга — то, что я смогла найти доказательства того, что задержана она была не в 16:20, как было указано во всех рапортах, а самое позднее в 16:05, притом что митинг закончился в четыре. Понятное дело, что если человек через пять минут после окончания митинга не покинул место — это не то же самое, что через 20 минут.

Даже гипотетически я не допускаю, что защитник может брать с подзащитных деньги. Для меня важно, что со всеми людьми, которых задерживают и судят за митинги, я нахожусь в одной лодке. Меня саму задерживали, я была на их месте, а в ближайшие месяц-два ожидаю суда за акцию протеста, где защищать меня будет моя подруга, защитница Саша Баева (ее монолог читайте ниже — прим. «Медузы»). Это все для меня не просто волонтерство и благотворительность, это в большинстве случаев еще и помощь другу, потому что пусть даже я ни разу ранее не виделась с моим подзащитным, это такой же активист как и я, это человек, который проходит ровно через те же трудности, через которые временами прохожу я сама. Сегодня я кого-то защищаю, завтра меня кто-то защищает, и так будет продолжаться, пока Россия не будет свободной.

Кроме того, нужно понимать, что людям, которые в чем-то обвиняются, самим деньги очень нужны. Особенно это касается уголовных дел, а мне бы хотелось впоследствии защищать по уголовным делам.

Судьи, по большей части, к защитникам относятся с пренебрежением. Защитник может донести до судьи свои доводы, но адвоката судья все-таки скорее послушает. На одном из судебных заседаний вместе с нами защищал человека и адвокат. Он, по сути, ничего не сделал, на заседании впервые увидел материалы дела, но при этом все равно его судья слушала с гораздо меньшим раздражением, чем нас. При этом у защитников есть одно преимущество — они не ограничены адвокатской этикой. Например, если я считаю, что моего подзащитного преследуют по политическим мотивам, то адвокат этого сказать не может, потому что адвокат не имеет права лезть в политику. А меня как общественного защитника ничего не ограничивает, я могу это сказать. Например, если в деле участвуют адвокат и защитник, и при этом дело явно политически мотивировано, значит, всю политическую составляющую должен излагать защитник. В этом важное преимущество защитника.

Я могу в письменной форме заявить, что дело, к примеру, политически мотивированное, и судья не сможет это не приобщить к делу, а значит и не может это не учесть. Это может сыграть ключевую роль для высших судебных инстанций, прежде всего, конечно, для Европейского суда по правам человека, потому что такие вопросы, как политические преследования, прежде всего, идут в Европейский суд.

В дальнейшем я планирую получить юридическое образование. Наверное, буду работать в правозащитной организации и в свободное время бесплатно помогать людям как общественный защитник.

Александра Баева

Студентка четвертого курса истфака МГУ

Я с 15 лет хожу на митинги. Застала даже самые резонансные — 2011-2012 годов. 5 мая 2018-го я тоже приходила на митинг и писала потом о задержаниях статьи для «Медиазоны». Тогда в участках среди задержанных я встретила очень много своих друзей. Задержали человек сто, и все они ночевали по разным отделам. Им помогало очень много защитников, но их на всех не хватало. Мы тогда прямо на месте консультировались с адвокатами и правозащитниками о том, как нам быть, как защитить своих друзей. В тот раз помощь не понадобилась, потому что в итоге практически всех вскоре отпустили. Но идея стать общественным защитником у меня родилась.

Зимой 2019 года я ходила в «Школу общественного защитника», где правозащитники и адвокаты рассказывали, как работают наши суды и как они в этих условиях защищают людей.

Буквально через несколько дней после того, как я прослушала курс, моего друга задержали в аэропорту Домодедово якобы за неповиновение законному распоряжению сотрудника полиции по статье 19.3, и он обратился ко мне за помощью.

За это дело взялись я, моя подруга защитница, еще один знакомый и адвокат. Мы с подругой допросили дежурного полицейского (друг сам позвонил в полицию, чтобы составить заявление на контролера — прим. «Медузы») подавали много ходатайств судье, делали всю бумажную работу. Было несколько судебных заседаний, судья была настроена против нас [защитников]. Тем не менее после очередного заседания суд оправдал его.

Мне кажется, от защитников есть большая польза, и есть даже некоторые преимущества перед работой адвоката. Если для адвоката это зачастую рутина, потому что он уже поучаствовал в сотнях уголовных дел, он без энтузиазма берется за дело, где подзащитному грозит 15 суток, а не 15 лет, то для общественного защитника каждое дело — вызов. Он ближе общается с семьей, узнает у них все детали, в целом, глубже входит в процесс.

Дежурный адвокат должен защищать того, кто ему достался, просто потому, что выпала очередь. У защитника все не так: ты можешь сам выбрать себе любой процесс. То есть обычно это какие-то друзья, друзья друзей, не дай бог родственники. И ты можешь как общественный защитник помогать [подзащитным], имеешь право знакомиться с материалами дела, приходить к ним в СИЗО в любой момент и беседовать в отдельной комнате без прослушки.

Когда мне исполнится 25, я обязательно войду в ОНК. Официальный статус адвоката получать, наверное, не буду, потому что это все-таки другое. Но так или иначе продолжу заниматься защитой, потому что оказалось, что дел, где нужна помощь столько, что горшочек, не вари.