«У нас нет достаточной свободы, мы все очень сильно стесняемся» Актриса и режиссер Ольга Зуева — о своем первом фильме «На районе», работе моделью и Анджелине Джоли

Ольга Зуева прославилась в России как актриса в 2018 году — она сыграла главную женскую роль в режиссерском дебюте Данилы Козловского «Тренер». В июне на фестивале «Кинотавр» показали первую полнометражную картину самой Зуевой, над которой она работала и как режиссер, и как сценарист, — «На районе» (выйдет в прокат 27 сентября). Фильм рассказывает о жизни мелких и совестливых преступников из Владивостока, одну из главных ролей в нем исполнил Данила Козловский. По просьбе «Медузы» кинокритик Егор Москвитин поговорил с Ольгой Зуевой о том, каково было снимать в фильме родной Владивосток, как она из модельного бизнеса попала в кино и почему профессия режиссера больше подходит женщинам, чем мужчинам.

— У вас в фильме хорошо получился Владивосток.

— Это моя родина, я не могу в ней не разбираться.

— Все эти локации и декорации — это места детства, которые вы изначально держали в уме? Или вы что-то специально искали, выбирали?

— И да, и нет — я ведь давно там не живу. Но я понимала, что когда приеду в город, то сразу найду, что мне нужно, ведь там все знакомое и родное. Мы просто гуляли с оператором Федором Ляссом по улицам и пытались понять место города в нашем сюжете.

— От ребят из Владивостока часто слышишь, что это самый американский город России. И вы, и Федор Лясс много времени жили в Штатах. Согласны с таким сравнением?

— Я никогда этого не слышала. Но для меня он, конечно, американский, потому что очень сильно напоминает Сан-Франциско по ландшафту, Лос-Анджелес по цвету и Бруклин по текстуре. Там такие же мосты, подворотни, какая-то очень кинематографичная разруха.

— Вы слышали о существовании бойцовских клубов во Владивостоке или просто выдумали их для фильма?

— Существуют ли они в том виде, как показано у меня в фильме? Скорее всего, нет. Но то, что они есть, — и не только во Владивостоке — это факт. Просто в YouTube наберите «бои без правил/уличные бои». Там много всего. Обычно это выглядит очень просто: какая-нибудь подворотня, парковка, на ней парни дерутся, а вокруг стоит группа поддержки и кричит что-то типа: «Вася, давай, мочи его!»

— Сценарию «На районе» уже много лет, так ведь?

— Не знаю, что значит «много». Я написала его еще в университете. Так что лет семь точно есть. Но за эти годы сценарий сильно менялся.

— Я правильно понимаю, что фильм уже был снят, а потом вы провели фокус-группы, после которых решили удалить из него всякую «социалку»?

— Нет, знаете, я сделала один просмотр в вот такой фокус-группе и поняла, что это абсолютно бесполезно. Я собрала группу только потому, что мои американские друзья-кинематографисты все так делали и я знала их опыт. И мне советовали: «Сделай-сделай. Ты поймешь, где в фильме что-то идет медленно, где что-то не так. Сможешь потом в монтаже все переделать».

Но, видимо, в Америке другая система, и там фокус-группы помогают фильмам. А я поняла, что мне этот просмотр абсолютно не помог. Возможно, потому что у меня не комедия. Фокус-группы — это как раз про комедию: люди или смеются, или нет, и ты сразу понимаешь, какие сцены не работают. А драма переживается внутри, и реакцию зрителя не отследить по внешним признакам.

— То есть в будущем вы не будете проводить фокус-группы?

— Не буду.

— И вы поняли, что режиссер не должен спрашивать у зрителя ничего?

— Во всяком случае, на этапе монтажа. Лучше консультироваться с коллегами, которым ты доверяешь. Мой следующий фильм — тоже драма, даже мелодрама, поэтому я не думаю, что буду делать фокус-группы в ближайшее время.

— Здорово, что в «На районе» оба героя читают речитатив. Вы сами написали текст, или, может, это импровизация актеров?

— Нет, текст рэпа, естественно, я сама не писала. Его написал Владимир Афанасьев, также известный как рэпер Нигатив.

— Который играет авторитета Шамиля?

— Да. Он написал практически весь рэп в фильме.

— У вас ведь есть еще короткометражка «Marble and Flesh». Ее можно где-нибудь увидеть?

— Нет.

— Говорят, там очень хорошо сняты постельные сцены. Это результат того, что вы в Нью-Йорке кино изучали? Потому что в российском кино очень плохо с этим.

— Это потому что мы все-таки живем в постсоветском пространстве. Как известно, в Советском Союзе секса не было — и в нас все еще живет эта зажатость. У нас нет достаточной свободы — ни физической, ни духовной, — мы все очень сильно стесняемся. А так как я 15 лет не жила в России, у меня была возможность избавиться от всех этих зажатостей. Ну не от всех, конечно: у меня остались комплексы и какие-то вещи, которые меня стесняют и смущают. Но я хотя бы к этому отношусь более осознанно, чем другие люди.

И я очень сильно чувствовала эту зажатость в своих актерах. Например, когда я делала пробы и искала главного героя, мы разыгрывали сцену на лестнице. В ней ничего не происходит, я просто стою рядом с молодым человеком. Но когда мы это все пробовали, я не чувствовала ни разу, что какой-то парень сыграл так, будто на этой лестнице он был готов на все, понимаете? Просто ни один парень не смог мне это дать на пробах.

— С чего началось ваше увлечение кино, как вы в него попали? Вы ведь до этого работали моделью?

— Да, работала моделью. Потом, когда я поняла, что модельная старость не за горами — а она наступает очень рано — решила, что нужно как-то развиваться дальше. Я стала увлекаться актерским мастерством и пошла учиться в школу актерского мастерства Сьюзан Батсон. Там к концу обучения мне нужно было сделать шоурил, который бы представлял меня как актрису. И я написала небольшой отрывок, принесла его своему педагогу, этой Сьюзан Батсон — она очень известный американский acting coach (преподаватель актерского мастерства — прим. «Медузы»). Она работает с Жюльет Бинош, с Николь Кидман. В общем, прям мощнейшая такая женщина. Я даже боюсь подумать, сколько ей лет, — ей очень много лет. Она просто такой боец. Невероятно крутая.

Так вот, я показала ей этот отрывок, и вдруг она говорит: «Слушай, это отличная история. Но сделай ее сама, сними короткометражку». Я говорю: «А как я это сделаю? Я ничего не умею, ничего не знаю». Она говорит «Найми оператора. Ты уже написала. У тебя все получилось. Просто найми оператора и сними то, что ты написала».

Я посомневалась, а потом наняла оператора, нашла локейшен, выбрала монтажера, придумала музыку, решила, что я надену, и сняла этот фильм. Так я поняла, что хочу быть режиссером, и пошла этому учиться. Отучилась в университете, получила [степень] бакалавра. Обычно его можно получить там за четыре года, но я экстерном защитила за три.

— И в этот период вы снялись в роли мамы Анджелины Джоли в фильме «Солт»? Или это было до учебы?

— После того, как появилась моя короткометражка и я стала ее рассылать, все просто пошло-поехало само собой. У меня появился агент, меня стали приглашать на кастинги и вот я получила роль в фильме «Солт».

— Вам удалось познакомиться с Анджелиной Джоли или ваши сцены снимались параллельно?

— На площадке — нет. Мы познакомились уже на премьере.

— И какая она в жизни?

— Она невероятно красивая. Когда на нее смотришь, кажется, что она высокая, потому что у нее очень длинные ноги. А на самом деле она маленького роста, худенькая, такая вот прям тростиночка звенящая с фарфоровой кожей. Очень красивая. Я, когда ее увидела, чуть не одурела просто. И у нее такая энергия, которую редко встречаешь в людях, такая целостность. И вот ты смотришь на эту хрупкую девушку и понимаешь, что в ней есть такая сила — просто сила армии, а не одного человека.

— Вам нравится ее режиссура?

— Нравится. Она многим не нравится, знаю. Но, кстати, именно фильм, который ругают больше всего, — «Лазурный берег» — мне очень понравился. Я смотрела его дома, но каждую секунду как будто была там — с героями, с этой парой. И мне понравился фильм «В краю крови и меда». Я была на премьере, видела там Брэда Питта. Боже, какой он красивый! Я не могу сказать, что это совсем мое кино. Но я просто восхищаюсь женщинами, которые делают такие вещи. Поехать в такую страну с таким режимом и снимать кино на такие сложные темы — про насилие, про войну, — есть в этом божественное что-то.

— А почему вы мало в России играете? Я могу вспомнить только «Тренера» Данилы Козловского и короткометражку «Такое настроение, адажио Баха и небольшой фрагмент из жизни девушки Лены» Анны Меликян — и все. Часто отказываетесь от ролей?

— Ну смотрите, я не могу сказать, что ко мне в неделю приходит по 10 сценариев. А все, что приходило, было в лучшем случае средним. Было несколько фильмов, про которые я понимала: тут есть что сыграть, но я, если честно, переживала, что в итоге это будет не такое хорошее кино, как я себе представляю. У меня всегда есть очень сильное недоверие к чужому сценарию. Я читаю сценарий, и мне постоянно хочется переписать как минимум половину диалогов. А это неправильное чувство, когда тебе хочется переписать чужой сценарий. Но я никогда не откажусь, если мне дадут хороший текст.

— Прямо сейчас есть какие-то роли, за которые вы все же взялись?

— Сейчас нет ничего, что я хочу взять. Я ничего интересного после «Тренера» не читала. А это было давно.

— А в своем будущем сериале про моделей вы будете играть?

— Да, я написала под себя роль стареющей модели, которая живет в Нью-Йорке и понимает, что закат карьеры не за горами. В какой-то степени это когда-то была я. То есть я понимала, что скоро меня начнут списывать и нужно думать о будущем, как-то искать себя.

— Вы увереннее себя чувствуете в роли режиссера, актрисы или сценариста?

— Конечно, режиссера, потому что, если я написала сценарий и я знаю историю, то я могу точно сказать актеру, чего я от него хочу. Мне кажется, с языком у меня все в порядке, я артикулирую достаточно просто и уверенно то, что хочу получить от человека, причем не просто от актера. От любого. Я очень прямой человек. Если я что-то хочу, я об этом говорю. Если мне что-то не нравится, я об этом говорю. Это не граничит абсолютно ни с хамством, ни с надменностью, в чем меня нередко подозревают. Просто я говорю, что думаю. Мне кажется, это хорошо. Если бы каждый человек говорил, что думает, у нас в мире было бы больше взаимопонимания.

— Вы хотите снимать в Америке?

— Конечно, да.

— Это конечная цель? Или еще одна промежуточная?

— Да я не ставлю какие-то цели — это глупость, по-моему. Я помню, допустим, как мне было семь лет и я шла на школьные сборы со своей одноклассницей. Мы стали с ней говорить о сексе, потому что она летом поняла, что есть секс. И она говорит: «Твои родители занимаются сексом». Я говорю: «Твои тоже». Она говорит: «Мои только два раза — для меня и для брата». Я говорю: «У меня тоже только брат». Мы шли с ощущением, как это отвратительно, думали, почему взрослые вообще это делают. И я помню, как мы друг другу сказали, что мы этим заниматься никогда не будем.

Потом я помню, как в 14 лет говорила, что никогда не буду курить и пить. Я сейчас не буду перечислять, как много раз я говорила о каких-то «никогда», вы ведь меня поняли? Поэтому лет 10 назад я поняла, что ты никогда не знаешь, куда приведет тебя жизнь, и поэтому ставить какие-то цели, говорить, чем ты будешь заниматься через пять лет — это глупо. Так все спонтанно происходит в жизни. Что-то может случиться и раз — ты совершенно другой человек. Поэтому я стараюсь просто быть открытой и воспринимать осознанно то, что со мной происходит.

— И последний вопрос — про мир, где есть и Кэтрин Бигелоу, и Педро Альмодовар, и ваш фильм про пацанов. Существует все-таки «мужское» и «женское» кино с точки зрения режиссуры или нет?

— Я считаю, что нет. Это как спросить, существует ли мужская дружба. Кино — это кино, в нем нет гендерного признака. Кино в первую очередь — это владение системой, которая работает, нажимая на человеческие эмоции. Правильно?

— Да.

— Да, правильно. Спасибо, что согласились. Далее. Скажите, пожалуйста, у кого эмоциональный интеллект развит лучше: у мужчин или у женщин?

— Я думаю, уже нельзя это говорить, это немного стереотип.

— Это не стереотип. Хотя бы потому, что эмоционально женщина должна стать матерью. Не обязана, но сделана природой так, что она может ей стать. Поэтому в ней лучше развит инстинкт заботы, инстинкт сохранения и так далее. А мужчина лезет на рожон и занимается войной. Это не мое мнение — это как бы факт, да? Мальчики дерутся.

— Мне кажется, мы уже это искусственно сами меняем в себе.

— Что?

— Гендерные установки.

— Не, мы это, конечно, меняем, да. Но ведь есть просто физические вещи, которые что-то определяют. Если у меня есть живот, в котором может появиться жизнь, то я себя берегу намного больше, чем мужчина, который себя подставляет под драки. Правильно ведь?

Мальчики меньше боятся получить по морде. Вот, я, тьфу-тьфу-тьфу, по морде не получала. Я не представляю, как мальчики дают по лицу и получают по лицу. Это страшно. Я видела всю жизнь, как мальчики дрались, и меня это всегда приводило в ужас: как они подставляют свое лицо? Да я сделаю что угодно, чтоб мне по морде не дали, я скажу «извините», если я не права.

— Ну, слушайте, если вы говорите, что в этом мы разные — и тут невозможно спорить — то значит, что и в режиссуре мужчины и женщины должным быть разными? А вы ведь говорите, что они равны.

— А теперь смотрите. Работа с эмоциями женщине более доступна. Эмоциональный интеллект развит сильнее — это обусловлено природой. Это не мое мнение, чтоб вы понимали. Я это говорю не просто потому, что я так считаю, — я об этом читала. Простой факт: без отца трехмесячный ребенок может выжить, а без матери — нет. А теперь разберем режиссуру. Это профессия, которая построена на эмоциях и управлении эмоциями. Так что вообще-то она больше подходит женщине.