истории

«Надзиратели кидали петарды под окна наших камер» Обмен заключенными — одна из немногих хороших новостей за этот год. Мы спросили у вышедших на свободу политзэков, как они встречали 2024-й в заключении — и во что верят на пороге 2025-го

Источник: Meduza

Тяжелый 2024-й подходит к концу, и, скорее всего, у многих нет новогоднего настроения (уже который год). Но даже в самые мрачные времена важно находить поводы для радости и надежды. В уходящем году радостью стал обмен политзаключенных: в августе на свободу вышли Владимир Кара-Мурза, Илья Яшин, Андрей Пивоваров, Олег Орлов и другие россияне, оказавшиеся в колониях за свои убеждения и антивоенную позицию. Большинство из них встретили 2024-й в заключении, а провожают уже с родными и близкими. «Медуза» попросила их вспомнить, как они провели новогоднюю ночь год назад, и рассказать, с какими чувствами ждут новый, 2025-й. Надеемся, их истории напомнят вам о том, что все плохое когда-нибудь обязательно пройдет.

Алсу Курмашева

журналистка

В декабре 2023 года мне и моей семье было очень тяжело. Я находилась в тюрьме по обвинению, которое совершенно не имело под собой оснований и доказательств. Я не то что не могла планировать следующий год — я не знала, что меня ждет на следующий день.

Я проболела бо́льшую часть новогодних праздников. В тюрьме болели все, закончились самые базовые лекарства. А передать их никто не мог, потому что были праздники. Однажды прорвало батарею, на улице было минус 30… Не хочу об этом вспоминать, это было чудовищно тяжело. Никакого Нового года не было. 31 декабря и 1 января мы с сокамерницей просто лежали в забытьи с высокой температурой.

Когда я немного пришла в себя, начала писать письма. Хотя их невозможно было отправить до конца праздников, еще дней десять, я писала. Это помогло мне выжить в те дни. А после выходных я получила множество писем от знакомых и незнакомых людей. «Сегодня все празднуют, а я вот ушла в другую комнату, потому что хочу написать тебе», — написала мне одна девушка. Писала она это 31 декабря, я получила ее письмо в начале февраля. Но это не имеет значения. Главное — письма дошли. Эти слова навсегда останутся со мной. Именно тогда я почувствовала огромную поддержку свободного мира.

Сейчас я свободна и относительно здорова. Елку нарядили, подарки купили. Дома тепло и уютно. Я купила марки, конверты и открытки — теперь уже я буду отправлять письма коллегам-журналистам и другим политическим заключенным в России, которых несправедливо осудили. Среди них есть коллеги из «Радио Свобода» — Ника Новак в России, Игорь Лосик и Андрей Кузнечик в Беларуси, Владислав Есипенко в Крыму и Фарид Мехрализаде в Азербайджане. Я напишу их родственникам, расскажу о том, что сейчас происходит вокруг меня.

Не надо бояться писать в тюрьму о хорошем. Журналисты в тюрьме — такие же люди, как я, которых дома ждут семьи и дети. Они должны быть свободны.

Андрей Пивоваров

оппозиционный политик, бывший исполнительный директор движения «Открытая Россия»

Мой 2024-й Новый год трудно даже назвать Новым годом. Потому что режим [в колонии] от праздника вообще не меняется, разве что разрешают на час дольше смотреть телевизор. Помню, как спросил у сотрудников, будут ли на Новый год поблажки — может, дольше можно будет не спать? Или будет еда? Их прогноз был такой: «Ну, наверное, какую-нибудь оливьешечку вам сделают!» Но на ужин опять дали перловую кашу — самую мерзкую еду, какая у них была.

Согласно распорядку выходного дня, до девяти часов [вечера] мы смотрели телевизор. Обычно нам показывали какое-то кино (порой пропагандистские новинки, вроде «Воздуха», порой — нового «Аватара»), потом — клипы российских рэперов. А в тот раз вместо клипов включили новогоднее обращение начальника колонии. То есть вы смотрели Путина — а мы смотрели начальника колонии. Как он на фоне елочки рассказывает, что «сложные времена были и продолжаются, но вы должны работать над тем, чтобы выйти». В финале он пожелал всем поскорее покинуть колонию. В 21:00 выключился телевизор. В 21:55 я лег спать. А утром нам выдали по праздничному блину — одному — и сгущенку. Вот такой праздник.

На следующий день нам в записи включили выпуск КВН — такой отвратительный, что за него было стыдно. Он не был смешным: все участники старались «быть патриотами», шутки были очень выхолощенные и натянутые. А в конце [гендиректор Первого канала Константин] Эрнст встал и говорит: «Я хочу, чтобы в этом зале сидели наши мальчишки, которые защищают нас на фронте». И весь зал встает… А перед отбоем еще показали обращение Путина.

В Карелии у меня были строгие условия содержания: я всегда сидел один — только маленький телик по распорядку включался и выключался. Отмечать семейный праздник в таких условиях особенно болезненно. Хандра накрывает сильнее, чем обычно. Даже когда я сидел в [СИЗО в] Краснодаре, где у меня был сокамерник и возможность накрыть стол, чувство сытости не радовало. Потому что понимаешь, что ты в тюрьме — и ты здесь надолго.

Сейчас, на свободе, меня не оставляет ощущение, что до перемен в России остается не так много времени. Может, это просто потому, что я на свободе всего три месяца и только сейчас переживаю то, через что все остальные [эмигранты] прошли ранее. Но меня не покидает чувство, что мы на пороге перемен — вне зависимости от того, будет ли война закончена или заморожена. Долго такая система, как в России, существовать не может — что бы ни говорили серьезные экономисты. Процессы разложения [режима] не остановить. Что станет черным лебедем для Путина, сказать нельзя, но этот лебедь точно подлетает. Случится ли это в 2025-м? Искренне верю, что да.

В этот Новый год хочется собрать большую веселую компанию наших с женой друзей. Гулять будем не до 22:00, а до трех ночи.

Кевин Лик

самый юный осужденный по делу о госизмене в России

Ровно год назад, 28 декабря [2023-го], я получил свой приговор по делу о госизмене. Праздничного настроения не было. Я был, так сказать, расстроен — хотя мне и дали только четыре года.

Новый год пришлось встречать в четырех стенах — в СИЗО в Адыгее. Надзиратели кидали петарды под окна наших камер. Мы слышали звуки фейерверков (СИЗО находится недалеко от населенного пункта). У всех было праздничное настроение — у нас его не было.

После приговора мама хотела получить разрешение на короткое свидание со мной, но ей не разрешили, объяснив это тем, что лимит на месяц уже исчерпан. Меня поддерживали сокамерники: анекдоты травили. Грустные чувства быстро ушли. Я понимал, что нужно сохранять оптимистичный настрой. И старался не заглядывать далеко в будущее, не думать о том, что, возможно, и не случится.

Праздничного настроения у меня и сейчас нет. Уже давно нет — думаю, многие могут разделить мои чувства. Больше 1400 политзаключенных сейчас находятся там, где был я. Я думаю о них. То, что я почти полтора года провел в заключении, тоже накладывает свой отпечаток.

[Дома] мы даже елку не ставили. План — провести время с семьей и друзьями, если получится. Понятно, что, если запрещать себе радоваться, можно сойти с ума. Но в будущее я все еще стараюсь не заглядывать. Ожиданий от 2025 года у меня нет.

Олег Орлов

правозащитник, бывший сопредседатель центра «Мемориал»

Меня посадили только в феврале 2024-го, так что прошлый Новый год я встретил на свободе. На праздниках, ровно за месяц до ареста, я уже прекрасно понимал, что меня скоро арестуют. Не было никаких сомнений. Прокуратура уже постановила возобновить уголовное дело — и найти в моей деятельности отягчающие обстоятельства. Было очевидно, что найдут.

Это понимание ни мне, ни близким радости не прибавляло. Но мы с женой [Татьяной Касаткиной] специально не говорили об этом — хотя сумка с вещами для тюрьмы у меня в квартире стояла сложенной. Мы закупили все, что надо.

А тот Новый год мы справили у наших друзей, за городом. Очень хорошо походили на лыжах. Помню, мороз был жуткий! И было хорошо.

Сейчас, на свободе, настроение у меня смутное, потому что мы не дома. И потому что многие другие политзаключенные, в том числе мои друзья, в тюрьме. Смотрю в 2025-й с надеждами на новый обмен. Очень надеюсь, что он случится в недалеком будущем. Про это много говорят — и я сам говорю на разных встречах. Если хоть кого-то удастся оттуда вытянуть, я буду прыгать до потолка от радости!

Сам я в грядущем году планирую выучить немецкий язык. И надеюсь, что меньше станет всевозможных поездок, — тогда я смогу более спокойно и системно работать. И личная надежда есть у меня — я очень бы хотел порыбалить. Где-нибудь на севере, в Скандинавии. Потому что в Германии рыбалить невозможно: тут надо сдавать страшные экзамены, тут ограничения невозможные. В Германии с рыбалкой я даже не пытаюсь.

На этот Новый год, может, мы вдвоем [с Татьяной Касаткиной] дома шампанского выпьем. А может, нас кто-то к себе пригласит: у нас в Берлине много знакомых и друзей. Мы всегда встречали Новый год либо у друзей, либо у себя на даче — наряжали елку, стоящую во дворе, лампочками ее украшали, и другие деревья во дворе украшали мигающими гирляндами, и крыльцо… Все было очень красиво! Но это дома, в России. А сейчас мы не дома, поэтому никакую елку покупать не будем и ничего не будем украшать. Нет настроения. Вот вернемся домой — тогда елку и поставим.