«Скажу как есть: больше всего мне сейчас хочется вернуться домой» Историческая речь Ильи Яшина после высылки из России в Германию. Расшифровка
Илья Яшин, освобожденный из колонии в рамках большого обмена заключенными между Россией и западными странами, выступил на пресс-конференции в Бонне. Он заявил, что рассматривает свой обмен как незаконную высылку из России, и рассказал, что депутат Алексей Горинов, а также соратник Алексея Навального Даниэль Холодный были в списках на обмен, но их вычеркнули оттуда в последний момент. Яшин заявил, что хочет вернуться в Россию, но ему дали понять, что в таком случае дальнейших обменов заключенными не будет.
Я понимаю очень сложную этическую дилемму, перед которой оказался и канцлер Шольц, и все немецкое правительство. Я обратился к нему со словами, что я очень хорошо понимаю, в какой тяжелой ситуации он оказался, принимая решение о том, чтобы освободить убийцу — человека, который демонстративно стрелял, лишил жизни другого человека в центре европейской столицы и получил пожизненный срок. Я понимаю, какая это тяжелая дилемма. В обмен на освобождение одного убийцы на свободу вышли полтора десятка ни в чем неповинных людей, которые не совершили никаких преступлений, никакого криминала. Это сложная дилемма, в том числе и потому, что, конечно, это мотивирует Путина брать новых заложников. Конечно, это мотивирует Путина умножать число политических заключенных. Я прекрасно это понимаю. Я думаю, что и канцлер Шольц это понимает, и критики, которые сегодня буквально разносят его в СМИ, тоже это прекрасно понимают. Но я уверен, что независимо от реакции, от линии поведения западных властей Путин все равно продолжал бы брать заложников. Потому что диктаторы всегда так делают — диктаторы всегда берут заложников и публично их мучают, эксплуатируя чувство вины, гуманистические чувства тех своих оппонентов, лидеров других стран, которые ведут себя цивилизованно. Тираны и диктаторы всегда мучают людей, и Путин тоже демонстративно мучает людей, он будет это делать независимо от того, будут ли западные правительства спасать этих людей или будут их игнорировать. И тем не менее это тяжело: осознавать, что ты вышел на свободу, потому что убийца вышел на свободу — это сложно. Это эмоционально очень тяжело.
Признаюсь, у меня очень тяжелый груз на душе из-за того, что за решеткой остались мои товарищи, многие политические заключенные. По данным «Мемориала», в России сегодня больше тысячи политических заключенных. В том числе люди, которые должны были сегодня сидеть за этим столом вместо меня. Это Алексей Горинов, мой товарищ по совету депутатов Красносельского района. Депутат солидного возраста, у которого нет части легкого, которого мучают во владимирской колонии, где сидел Навальный, мотая между ШИЗО и лазаретом. Я знаю, в каком он состоянии находится, он очень мужественный человек, он никогда не жалуется, он никогда не просит никакой милости, никакой пощады. Но я прекрасно знаю, в каком он физическом и эмоциональном состоянии.
Здесь должен был сидеть Игорь Барышников — человек, который получил чудовищный срок за антивоенное выступление. Человек, который страдает от ракового заболевания. Человек, который буквально умирает в тюрьме, и которого, конечно, надо вытаскивать и спасать его жизнь.
Здесь должна была сидеть Мария Пономаренко — журналистка, над которой издеваются за решеткой. Здесь должен был сидеть Михаил Кригер. Здесь должны были сидеть адвокаты Навального, Даниэль Холодный, которого держат в качестве заложника. Они все должны были сидеть за этим столом. Это те люди, об освобождении которых и я, и мои товарищи — мы просили, мы умоляли, мы призывали их освободить. Это те люди, которые должны быть вызволены из тюрьмы.
При этом я с первого дня за решеткой говорил, что не готов ни к каким обменам. Я публично просил не включать меня ни в какие обменные списки. Это была моя публичная, абсолютно четкая, абсолютно искренняя и осознанная позиция. Я отказался покидать Россию под угрозой ареста, понимая себя как российского политика, российского патриота и гражданина России, чье место в России. Пусть даже и в тюрьме, но в России. Я понимал свое пребывание в тюремном заключении не только как антивоенную борьбу, не только как борьбу против агрессивной войны, которая развязана Путиным, но как борьбу за свое право жить в своей стране, как борьбу за право заниматься независимой политикой в своей стране, как борьбу за право говорить то, что я считаю нужным, то, что я думаю в своей собственной стране. Это была моя борьба, и каждый суд я превращал в политическую трибуну, отстаивая свое право жить и работать в своей собственной стране. Я до последнего боролся — и это правда — я боролся до последнего дня за свое право оставаться в России.
За несколько дней до обмена ко мне пришел начальник колонии в Сафоново под Смоленском и предложил мне написать прошение о помиловании. Я сказал, что не буду писать прошение о помиловании, потому что не считаю для себя возможным обращаться к президенту Путину, которого считаю военным преступником, которого считаю тираном, которого считаю убийцей. Я не буду просить никакой милости у этого человека, который, собственно, и посадил меня в тюрьму.
На следующий день ко мне приехало руководство управления ФСИН по Смоленской области и тоже продолжили меня уговаривать, что я должен написать прошение о помиловании, что я должен обратиться к Путину. Это, конечно, выглядело странно, но уже дало некие намеки на то, что происходит некая дипломатическая игра. И я, конечно, начал догадываться, что происходит и категорически отказался подписывать любые прошения о помиловании — с признанием вины, без признания вины. Я сказал абсолютно четко и недвусмысленно, что я не буду никогда просить никакой милости у человека, которого считаю убийцей и тираном, которого считаю врагом своей страны. Когда меня доставили в Лефортово — это тоже была спецоперация. Я сидел в своей камере, зашел сзади оперативник и попросил меня пройти в кабинет начальника колонии. И прямо по пути меня погрузили в автозак и буквально в одной робе без каких-либо вещей меня повезли спецэтапом в Москву.
И когда я понял, что нахожусь в Лефортово, буквально за день до обмена, когда сотрудники Лефортово начали говорить, что происходит, когда стало понятно, что происходит обмен, я написал письменное заявление на имя начальника лефортовского СИЗО. Вот оно у меня есть, я зачитаю его: «Начальнику ФКУ СИЗО-2 ФСИН России от осужденного Яшина Ильи Валерьевича. Заявление. Конституция России запрещает высылку из России граждан РФ без их согласия. Являясь гражданином РФ, настоящим заявляю, что я не даю согласия на высылку за пределы России. Настаиваю на своем законном праве оставаться на территории страны, в которой я родился». Вот этот документ, который сделал мою высылку из России абсолютно незаконной. То, что со мной произошло первого числа, я не рассматриваю как обмен. Я рассматриваю это мероприятие именно как незаконное выдворение из России против моей воли.
Скажу искренне. Скажу как есть: больше всего мне сейчас хочется вернуться домой. Первое желание, когда я оказался в Анкаре, когда я оказался в Германии, было немедленно поехать в аэропорт, взять билет и вернуться в Россию. Это искренне и это прекрасно понимали сотрудники ФСБ. Конвоир, представляющий спецназ ФСБ, который сопровождал меня, на прощание сказал мне буквально следующее: «Ты, конечно, можешь вернуться в Россию, как Навальный. Ты будешь арестован, как Навальный. И дни свои закончишь так же, как Навальный».
Но не это самое страшное. Самое страшное, что мне абсолютно четко и ясно дали понять, что мое возвращение исключит любые обмены политзаключенных в обозримой перспективе. Мне совершенно четко дали понять, что мое возвращение в Россию радикально усилит позиции тех противников обмена, которые сейчас говорят, что канцлер Шольц совершил ошибку. Которые говорят, что нельзя отпускать убийц. И конечно, у них есть аргументы. Если я вернусь в Россию, завтра они скажут, что мы отпустили убийцу, а Яшин, не успев выйти из путинской тюрьмы, снова вернулся за решетку, обнулив усилия переговорщиков. И конечно, это резко снижает шансы на переговоры, на обмены заключенных в ближайшее время. Я прекрасно это понимаю.
Я прекрасно понимаю, что Алексей Горинов, который до последнего момента был в списке обмена, я это знаю, что он был в списке обмена, и Даниэль Холодный, который был до последнего момента — и в последний момент их вычеркнули из списка. Они остаются в качестве заложников. Их мучают, потому что они заложники. Я прекрасно понимаю, что я во многом несу ответственность за судьбу своих товарищей. И это невыносимо. С эмоциональной точки зрения это просто невыносимо. И эта интрига, эта манипуляция, которую устроил Кремль — это действительно абсолютно иезуитское издевательство.
Когда человека, который говорит: «Я никуда не уеду из своей страны», в нарушение всех законов, в нарушение всех норм, в нарушение всех правил берут и вышвыривают из страны. А тех людей, которых действительно надо вытаскивать, и которые действительно должны сидеть за этим столом, которые испытывают большие проблемы со здоровьем, которые могут умереть в тюрьме — их оставляют и продолжают мучить. Это невыносимо. Я понимаю, что мои решения не должны быть импульсивными. Я понимаю, что сейчас мои усилия должны быть направлены на освобождение и Горинова, и Барышникова, и Пономаренко, и Кригера, и многих других политзаключенных. А также на то, чтобы в России была проведена политическая амнистия, чтобы все политические заключенные вышли на свободу.
И все же я хочу сказать, что я никогда не смирюсь с ролью эмигранта. Моей целью является возвращение в Россию. Я российский гражданин, я российский политик, я российский патриот. Моя цель — это свободная и счастливая Россия. Все мои усилия будут направлены на то, чтобы вернуть себе свою родину. Чтобы добиться мирной, процветающей, свободной и счастливой России. Я посвятил этому свою жизнь, и я продолжу посвящать этому свою жизнь.