истории

Что смерть Навального говорит о российской власти? Путин слабеет и боится? Или, наоборот, уверен в себе и готов ко всему? Отвечает исследовательница автократий Эрика Франтц

Источник: Meduza

Как именно умер Алексей Навальный, достоверно неизвестно. Как бы то ни было, ответственность за его смерть лежит на Кремле в целом и Владимире Путине лично. Значит, власти настолько уверены в себе, что готовы к любым последствиям и внутри страны, и за ее пределами? Что смерть Навального говорит о состоянии путинской системы? «Медуза» задала эти вопросы Эрике Франтц — доценту Университета штата Мичиган, которая больше 15 лет изучает авторитарные режимы разных стран и написала о них несколько книг. А также собрала в единую базу почти три сотни автократических режимов, действовавших по всему миру со второй половины XX века. Около года назад мы уже говорили с Франтц о том, какой может стать Россия после падения Путина — прочитайте это интервью, если вы его пропустили.

— Как часто автократы в разных странах мира убивают своих ключевых оппонентов и при каких условиях они на это решаются? Существуют ли научные работы по этой теме?

— Мне неизвестны такие исследования. Впрочем, мы, конечно, знаем, что это достаточно распространенная практика в авторитарных режимах — особенно когда они ужесточаются. Вы вряд ли увидите такие дерзкие репрессивные акты в не самых очевидных автократиях вроде Сингапура, но в таком контексте, как российский, это совершенно ожидаемо. Тем более что убийства оппозиционных политиков случались в России и прежде. Или, например, в прошлом году в Зимбабве был убит лидер оппозиционной партии — его нашли мертвым прямо на дороге. 

Принято считать, что диктаторы предпочитают избегать таких мер, ведь если убить лидера оппозиции, то будет шумиха в [международных] СМИ, власть окажется в центре внимания [мирового сообщества] и так далее. Так что они предпочитают действовать аккуратнее: сажать в тюрьму, арестовывать банковские счета — в общем, прибегать к самым разнообразным способам подавления оппозиции, но делать все это не слишком заметно и публично. Но время проходит, и во многих диктатурах лидеры начинают действовать решительнее — ведь они понимают, что им уже многое сходило с рук. В диктатурах слишком громкие события способны спровоцировать протесты — такое случалось и в России. Но как только диктаторы понимают, что последствий можно не опасаться, они становятся более бесстрашными. 

— Могут ли последствия на международном уровне в принципе сдерживать автократа, который готов убить лидера оппозиции?

— Они все же предпочитают тактику, которую часто называют «правдоподобное возражение»: то есть делают вид, что сами ни в чем не замешаны, чтобы снять с себя ответственность. Проблема в том, что в последние годы автократы, которые идут на убийства оппозиционеров, не сталкивались с действительно серьезными последствиями на международном уровне. Прежде всего я вспоминаю пример саудовского журналиста Джамаля Хашогги — ясно, что его убили саудовские чиновники, но даже со стороны США не было таких уж серьезных мер в отношении Саудовской Аравии, потому что многие считают эту страну важным внешнеполитическим партнером.

Знаете, утром [когда я узнала о смерти Навального] я сразу подумала: что теперь будет происходить в России? Как все это скажется на российской политике? Мне кажется, что если искать хоть что-то положительное, то случившееся напомнит международному сообществу, насколько бесчеловечен и жесток российский политический режим. Китай от России скорее всего не отвернется, но другое дело американские политики, которые постоянно спорят о [военной] помощи Украине и обсуждают, насколько опасен Владимир Путин. Теперь им об этом напомнили.

Это относится и к Европе, и ко многим другим странам мира. У многих мировых политиков антипутинские настроения в последнее время стали выдыхаться. Война продолжается, поддержка Украины обходится все дороже, и вот мы видим, как Дональд Трамп, которого на ближайших президентских выборах потенциально может выдвинуть своим кандидатом Республиканская партия, выступает в прессе с пропутинскими заявлениями, а Такер Карлсон берет у Путина интервью и таким образом создает площадку для его смехотворной пропаганды. Теперь всем напомнили: это отвратительный режим, который не стесняется убивать людей.

— Скептики могут возразить: какие еще нужны напоминания, когда эта власть развязала войну и убивает людей в Украине? А до этого не раз расправлялась со своими оппонентами.     

— В последнее время Путина уже не критикуют так яро, как в начале войны. Так что я все-таки считаю, что если и есть проблеск надежды на фоне этой ужасающей трагедии, то это возможная международная реакция и новые усилия мирового сообщества в противостоянии Путину и его системе. 

— Вернемся к мотивации диктаторов, которые решаются убивать оппонентов. Они делают это, потому что считают свое положение нестабильным и хотят укрепить власть? Либо, наоборот, из позиции силы, когда «уже можно все»?

— Автократам незачем было бы охотиться за своими противниками, если они бы ощущали себя неуязвимыми. А последствия их все же беспокоят. Конечно, если они без особых проблем подавляли протесты, сажали и убивали в прошлом, то они становятся более уверенными в себе. Но в то же время все-таки опасаются возможной реакции — именно поэтому пытаются по возможности не провоцировать людей на массовые выступления.

Кроме того, политические убийства часто происходят именно перед выборами. Ведь даже если можно со стопроцентной уверенностью сказать, что диктатор на них победит, таким лидерам все равно тревожно, и они готовы на многое пойти, чтобы заставить своих оппонентов замолчать. Я уже упомянула недавний пример из Зимбабве — там активиста убили как раз перед выборами. Здесь можно провести параллели с Россией: результаты ближайших президентских выборов вряд ли смогут кого-то удивить, но власти все-таки проще заранее предотвратить любые проблемы. Следует добавить, что часто диктаторы решаются на убийства оппонентов просто потому, что внезапно представилась удобная возможность — как с тем же Хашогги, который оказался в посольстве.

В России власть настолько репрессивна, информационное поле настолько зачищено, а всех несогласных так жестоко преследуют, что вряд ли можно рассчитывать на подъем протестного движения. Вы же не ждете, что в Северной Корее начнутся митинги, если их режим убьет кого-то выдающегося. [В РФ] возможностей публично выразить свое недовольство практически нет, так что в Кремле, скорее всего, думают, что никакой ответной реакции не будет. К тому же, часто опасность для диктатора в большей степени исходит от его ближнего круга, а убийства оппозиционеров не особенно тревожат элиты.

— Мне это кажется парадоксальным: с одной стороны, диктаторы идут на убийство оппонента, потому что ощущают себя слабыми. С другой, чтобы решиться на такое, они должны быть достаточно уверенными, что это вновь сойдет им с рук. 

— Да, это противоречивый момент. Я сама не диктатор, но если попытаться заглянуть в их голову, ход мыслей может быть примерно такой: допустим, есть человек, который мешает власти, она хочет от него избавиться. И при этом надеется, что успела сделать достаточно, чтобы протест против этого был бы невозможен. Тем более, исследования подтверждают: чем больше репрессий, тем меньше протестных акций. Люди умеют оценивать свои риски. 

Так что здесь основная ответственность ложится именно на международное сообщество. Сейчас ему пора подтвердить свои слова делами: если они говорят, что такое недопустимо, то они должны сделать так, чтобы политические режимы, которые убивают своих оппонентов, столкнулись с реальными последствиями. 

— Есть ли данные о том, как убийства оппозиционеров влияют на срок жизни политического режима? Скажем, они укрепляют его позиции на годы вперед или, напротив, приводят к скорому падению? 

— К сожалению, данные говорят о том, что чем более жестокие и массовые репрессии, тем дольше диктатор остается у власти. Тот факт, что он может себе это позволить, подразумевает, что он полностью контролирует свои спецслужбы и силовиков. Этим могут похвастаться далеко не все автократы. А спецслужбы — важный источник угрозы: лидеры всегда хотят держать этих вооруженных молодых мужчин под контролем — мало ли что они могут сделать.

— А что исследования говорят о том, как диктаторы выбирают между тюремным заключением и убийством своих оппонентов? Оппозиционные политики представляют для них реальную угрозу даже из тюрьмы?

— Данные это подтверждают: оппозиция — это опасность, даже если она за решеткой. Конечно, намного сложнее организовать общественное движение из тюрьмы, но людей может мобилизовать [на протесты] даже сам факт того, что оппозиционный политик в заключении, ведь это несправедливо. Так что самые продвинутые автократии вроде Сингапура предпочитают не сажать оппонентов: они доводят их до банкротства, пытаются ослабить оппозицию иначе. 

Но в таких жестоких политических режимах, как российский, где столько власти сосредоточено в руках одного человека, так не делают. Там у лидеров начинается «паранойя»: они ведь точно не знают, насколько на самом деле популярны, а сколько людей по-настоящему поддерживает оппозицию. И начинают все более открыто репрессировать оппонентов. Что-то похожее происходит сейчас в Китае. Совсем неудивительно, что репрессий в России стало больше, когда Путин настолько изолировался [от широкого круга людей].

— Год назад мы с вами говорили о том, что автократии, которые проводят выборы, живут дольше, чем политические режимы, где выборы отменяются. Президентские выборы 2024 года в России кажутся насмешкой. Но даже такие выборы способны продлевать жизнь политическому режиму? Или все-таки это источник потенциальных проблем — потери власти, недовольства в обществе?

— Логика здесь в чем-то похожа на ту, что я описывала применительно к убийствам оппонентов: лидеры в таких режимах понимают, что это [проведение выборов] может создать некоторые проблемы [в первую очередь внутри страны], но полагают, что серьезных последствий удастся избежать, и считают уровень риска приемлемым для себя. Любые выборы — риск для автократа, ведь на них вообще-то можно лишиться власти. Иногда самым неожиданным образом. Можно вспомнить Малайзию — конечно, там политический режим очень сильно отличался от российского, и все же проигрыш правящей партии на выборах был сюрпризом для многих. А самое удивительное, что она отдала власть [оппозиции]. Так что выборы все же могут представлять угрозу.

Но да, в странах, где регулярно проходят выборы, авторитарные режимы действительно живут дольше. Сегодня практически все диктаторы мира их проводят, некоторые даже допускают на них кандидатов от оппозиции. Выборы помогают продемонстрировать [своему окружению и всему миру], что народ их [якобы] поддерживает, а попутно они могут раздавать людям деньги или запугивать их. Выборы [при диктатурах] — это что-то вроде парада, на котором лидер демонстрирует, насколько силен его режим и как много людей его любит. Даже если до этого пришлось пойти на множество ухищрений. 

— Надежда — серьезная угроза для диктаторов? 

— Конечно. Любой авторитарный режим рассчитывает, что оппозиция отчается и опустит руки. Сейчас в Кремле наверняка ждут, что без Навального не будет никакого оппозиционного движения. Кстати, для оппозиции важно не полагаться только на популярность одного человека, иначе она не сможет долго продержаться на плаву. В этом видео, где Навальный рассказывает, что делать в случае его смерти, он в каком-то смысле выражает именно эту мысль: нельзя сдаваться, надо продолжать. Российской оппозиции сейчас очень важно не сбавлять обороты и попытаться передать людям еще более сильные эмоции. 

Проблема в том, что в России сейчас вряд ли появятся новые противники Путина. Он [до убийства Навального] уже сделал столько ужасного, что если вы еще не его оппонент, то явно просто живете в другой реальности. И многие люди в России как раз в другой реальности — усилиями пропаганды. Так что я не думаю, что убийство Навального прямо сейчас запустит большие перемены в России. Но надеюсь, оно не ослабит оппозицию и только подстегнет ее к большей активности. Хотя это безусловно очень трудно, когда с таким важным лидером случились настолько страшные вещи.