истории

На Брайтон-Бич много лет живут эмигранты из СССР и России — а теперь туда едут украинцы, бегущие от войны. Как они уживаются? Репортаж «Медузы»

Источник: Meduza

Из-за войны миллионы украинцев были вынуждены покинуть свои дома. Некоторые из них, проехав Западную Украину и Европу, оказались в нью-йоркском районе Брайтон-Бич, в котором еще с 1970-х годов селились украинские и российские эмигранты, со временем образовавшие большие диаспоры. По просьбе «Медузы» журналистка и писательница Светлана Сачкова рассказывает о том, как консервативный Брайтон принял новых жителей, бежавших от обстрелов и голода, что они сами чувствуют, находясь на стыке культур, и как на войну смотрят те, кто уехали из России и Украины десятки лет назад — и теперь не чувствуют себя ни русскими, ни украинцами.

Переместиться в советский курортный город начала восьмидесятых можно двумя способами: включив фильм, снятый в то время, или оказавшись на самом юге современного Бруклина, в районе Брайтон-Бич. На Брайтоне, правда, говорят по смартфонам и грохочет надземная ветка метро. Но все остальное до боли знакомо: с лотков продают жареные пирожки, на лавочках лузгают семечки и отвечают по-русски: «Не морочьте мне голову!» 

Жители Брайтон-Бич гуляют по променаду (на местном диалекте он называется «бордвок» — в переводе с английского «дощатый настил») или идут с пляжа в семейных трусах с полотенцем через плечо. Другие пьют холодное пиво за уличным барным столом. Из динамиков рядом звучит какой-нибудь «Айсберг» Аллы Пугачевой или «Дельтаплан» Валерия Леонтьева, и ощущение застрявшего во времени осколка Советского Союза становится непреодолимым.

Благодаря большому разнообразию русских магазинов и ресторанов, множеству русскоязычных врачей и социальных служб, английский язык здесь почти не нужен и многие жители Брайтон-Бич даже не пытаются его выучить. Газеты и радио на Брайтоне — тоже на русском. 

Анжела Кравченко успешный архитектор; вместе с мужем и сыном она живет на Кони-Айленд уже больше двадцати лет. Кони-Айленд — отдельный, соседний с Брайтон-Бич район, но в русскоязычной общине его вместе с Манхэттен-Бич и Брайтоном принято считать одним целым.

«Многие мои друзья относятся к Брайтону свысока, но я этого не понимаю, — рассуждает Анжела в разговоре с «Медузой». — Мы с мужем работаем на Манхэттене, а живем здесь. Нам тут нравится. Здесь действительно дешевле, но главное — есть ощущение, что люди друг друга знают. Это вроде бы [еще] город, но с ментальностью маленькой деревни. Когда мой младший сын идет гулять (ему сейчас двенадцать), я всегда знаю, где и с кем он находится. А если он неправильно перейдет дорогу, мне тут же кто-нибудь позвонит и скажет об этом».

«Когда говорят, что Брайтон «русский», это не совсем так, — говорит Анжела Кравченко. — Он русскоязычный, но объединяет много национальностей и этносов. Чистую русскую речь тут услышишь не так уж часто». 

Кравченко родилась в украинском Николаеве — административном центре одноименной области. В 1990-х вместе с мужем они перебрались в Америку и вначале поселились на Аппер Вест-Сайд в Манхэттене, где к тому времени уже жила большая украинская диаспора. Но влиться в нее им не удалось.

«Нам сразу сказали, что русский [на котором мы говорили] — это «язык оккупантов». Тогда мне это показалось диким. Я выросла в русскоязычной среде, только с мамой и бабушкой говорила по-украински. Русский для меня — родной язык, я никогда не считала его признаком того, что я не украинка, — говорит Кравченко «Медузе». — У меня есть подруга-ирландка, и она говорит по-английски, хотя это тоже «язык оккупантов». Но она не видит в этом проблемы».

После аннексии Крыма Кравченко, по ее словам, стало очевидно, что Путин «не остановится», но она даже не могла предположить, что будет читать в новостях о бомбежках Николаева, погибших, изнасилованиях и пытках украинцев российскими солдатами.

Анжела рассказывает, что когда Россия вторглась в Украину, она подписалась на телеграм-канал, который присылает оповещение, когда в Николаеве объявляют воздушную тревогу. «Это два-три раза за ночь. Я представляю себе, как люди вскакивают в три часа ночи, бегут в подвал», — говорит Анжела. Сейчас она устраивает благотворительные мероприятия и арт-проекты в пользу Украины и помогает украинским беженцам устроиться в США. 

По словам Кравченко, многие эвакуировавшиеся из Украины за последние месяцы отказываются говорить по-русски. «Недавно у нас появилась [субботняя] украинская школа, там уже больше 150 учеников. И народ начал жаловаться», — рассказывает Кравченко.

«Нормальный человек не может поддерживать войну»

67-летняя Ирина Челнокова выросла в советском Днепропетровске (в 2016 году власти Украины переименовали город в Днепр). В 20 лет Челнокова переехала в Петербург, позже эмигрировала в Германию, а в 2005-м — в США. На Брайтон-Бич она перебралась семь лет назад из города Спрингфилд в соседнем штате Нью-Джерси.

Среди жителей Брайтон-Бич много консерваторов: те из них, у кого есть гражданство США, в большинстве голосуют за республиканцев, и многие симпатизируют Путину. Челнокова объясняет консерватизм жителей Брайтона их возрастом: 

Отец Челноковой, Яков Некрасовский родился в 1901 году в еврейском местечке под Киевом, выучил русский язык, поступил в институт и, защитив докторскую, получил кафедру в Горном институте в Петербурге.

«Всю свою жизнь он отдал шахтам Донбасса и самую большую работу сделал по безлюдной выемке угля. Он награжден тремя почетными знаками «Шахтерская слава». То, что сейчас происходит, было бы его личной трагедией, ведь Донбасс почти полностью уничтожили», — говорит Ирина.

Брат Ирины, Юрий в советское время получил диплом инженера в том же Горном институте, где преподавал его отец, а после попал по распределению в Мариуполь и почти всю жизнь прожил там. В Мариуполе 84-летнего пенсионера застала война, начавшаяся 24 февраля.

В середине весны девятиэтажка, в которой жил Юрий, загорелась после попадания снаряда. Пенсионера вынесли из горящего здания два соседа и отнесли в военный госпиталь, где он, по его словам, стал «заложником россиян» и почти две недели голодал. Украинцам всего раз в день давали сто граммов хлеба и стакан супа с несколькими макаронинами и парой кусков картошки.

В больнице Юрия не лечили, и через две недели он ослабел настолько, что уже не мог ходить. Тогда его разыскали знакомые и вывезли в Запорожье. Позже с помощью волонтеров он сумел перебраться под Киев — к родственникам покойной жены. У Юрия остался только один комплект одежды: он потерял квартиру, свою библиотеку, филателистическую коллекцию, кошку и все имущество. Теперь, по словам Ирины, Юрий «ненавидит русских». 

«Мой брат всю жизнь проработал на «Азовстали», — говорит Ирина. — Ему хорошо и почетно жилось при советской власти, но после распада СССР у него не было ностальгии по тем временам. Никто по ним не скучал. Все с радостью приняли демократию, независимость Украины. Эта война — трагедия. Я каждый день читаю сводки, и у меня волосы становятся дыбом. Нормальный человек не может поддерживать войну». 

Ирина считает, что со временем и взгляды жителей Брайтона могут измениться. Когда украинцы, которые пережили то же, что и ее брат, переехав, расскажут им, что на самом деле происходит в Украине во время войны.

«Не понимаю, как люди могут так подло себя вести»

Маргарита Мельник заканчивает рабочий день: вытирает столик, относит лаки для ногтей на полочку, а маникюрные инструменты — в стерилизатор. Она работает мастером по маникюру в салоне красоты на Восьмом Брайтоне. Мельник 34 года, она родилась в Мариуполе и прожила в нем почти всю жизнь, работая бухгалтером. Заработала себе на машину и квартиру, в которой с любовью сделала ремонт. Когда в полпятого утра 24 февраля раздались звуки взрывов, проснувшись, Маргарита не придала этому значения.

«Мне показалось, что это машины шумят, — вспоминает Мельник. — У нас по дороге все время ездят грузовики, груженные металлом, и подскакивают на выбоинах. Поэтому я снова заснула, и только позже, открыв рабочий чат, узнала, что началась война».

По словам Маргариты, поначалу никто из ее знакомых не думал, что война продлится долго: уезжать никто не собирался, поэтому они с мамой, Светланой, тоже остались в Мариуполе. «В 2014 году нас тоже обстреливали, но все закончилось быстро. Мы подумали, что в этот раз будет так же», — вспоминает Маргарита.

В первые два дня вторжения, начавшегося 24 февраля, Маргарита и Светлана боялись выйти из дома из-за постоянной стрельбы, а когда решили сходить в магазин за едой, там уже почти ничего не осталось. На четвертый день, по словам Маргариты, магазины начали грабить: люди поняли, что впереди голод. 

Когда в начале марта в городе отключились электричество, вода и связь, Маргарита, по ее словам, запаниковала по-настоящему. Тогда же город начали обстреливать, чуть позже отключился и газ. «Мы с мамой переехали в квартиру к нашему другу, чтобы было не так страшно, и чтобы узнавать что-то о «зеленых коридорах» — ему удалось настроить старенький радиоприемник».

Следующие несколько недель они прожили в квартире без воды, электричества и газа; температура в квартире была чуть выше ноля. Чтобы получить воду, топили снег, но пить ее было нельзя. Такую воду использовали, чтобы хотя бы раз в неделю смыть все, что накопилось в унитазе. «Но это было почти бесполезно: весь стояк, начиная с нижних этажей, забился», — вспоминает Маргарита. 

Мне постоянно хотелось есть, — рассказывает женщина. — А от холода и осознания того, что еды нет, есть хотелось еще больше. Счастьем было выпить хотя бы полстакана горячего чая. Спали мы с 11 вечера до 4 утра, когда не было взрывов и артиллерийских залпов».

По всему району от обстрелов загорались дома, и 13 марта вспыхнула девятиэтажка Маргариты. «Мы с мамой успели забежать в нашу квартиру, чтобы собрать два чемодана вещей перед тем, как она сгорела. Удалось спасти ноутбук. Но альбомов с моими детскими фотографиями, с фотографиями моего покойного папы, больше нет.

Маргарита плачет, рассказывая о том, как она любила свою квартиру, как до сих пор помнит ее запах и страшно по ней скучает.

В середине марта после штурма и осады Мариуполя в город зашла российская армия. Спустя несколько дней Маргарите и Светлане удалось выбраться из города. По словам Маргариты, она была готова ехать куда угодно: «Представляете, как это — почти месяц не мыться? Все это время на нас было надето по шесть водолазок и свитеров, а еще колготки и лосины в несколько слоев, но все равно было холодно. Меня постоянно бил озноб, кожа шелушилась, ноги прели».

Узнав, что скоро будет эвакуация (тогда мирные жители могли выехать на оккупированные Россией территории), Маргарита и ее мать с двумя чемоданами пошли к остановке рейсовых автобусов и по пути увидели огромное количество новых могил во дворах. «Мы знали, что люди умирали, но не представляли, что погибших так много. Весь школьный стадион был заполнен могилами», — вспоминает украинка.

Через несколько дней им удалось добраться до Бердянска — с 28 февраля он находился под российской оккупацией. Тогда появилась мобильная связь, и Маргарита узнала о смерти своей близкой подруги Наташи, которая тоже жила в Мариуполе.

Рассказывая об этом, Маргарита снова плачет: «Мы созванивались с родными и знакомыми, узнавали, кто и как провел этот март. Я поняла, что наша история не самая страшная: мы хотя бы по четыре часа спали в кровати. А кто-то все это время жил в подвале с крысами». Маргарита добавляет, что непрерывно молилась, когда жила под обстрелами, но больше в бога не верит.

Еще несколько месяцев Маргарита и Светлана скитались: жили в Кривом Роге, куда на тот момент еще не успела добраться война, затем в Варшаве. Из-за постоянно менявшейся ситуации и трудностей в оформлении документов планы приходилось постоянно пересматривать. В конце апреля власти США запустили программу Uniting For Ukraine, и подруга Маргариты, живущая в Америке, взяла на себя роль спонсора для нее, ее мамы и еще нескольких человек. Так 13 июня Маргарита оказалась в Нью-Йорке. 

Десять дней спустя она устроилась стажером в салон красоты, где около месяца работала бесплатно, а теперь трудится неофициально, за наличные. Разрешения на работу у нее пока нет, когда оно будет — неизвестно.

«Сначала мы три месяца жили в двухкомнатной квартире у друзей: моя беременная подруга с мужем и сыном-девятиклассником в спальне, а мы на раскладном диване в гостиной, — рассказывает Маргарита. — Потом нас пустила к себе пожить в свободную комнату незнакомая женщина — за деньги, конечно, до тех пор, пока нам не удастся что-то найти».

Маргарита пытается снять комнату, но большинство арендаторов просят показать стабильный годовой доход, которого у нее нет. «Даже если я все-таки найду комнату, я не смогу ее оплачивать, потому что тех денег, которые я сейчас получаю, мне просто не хватит», — говорит мариупольчнка. В Мариуполе мама Маргариты Светлана была главным бухгалтером. Сейчас она берется за любую подработку, в том числе уборку квартир.

Жить на Брайтон-Бич Маргарите не нравится. Она говорит, что посмотрела видео о том, каким был этот район тридцать лет назад, и поняла, что ничего не изменилось.

К тому же, признается она, ее разочаровывают и живущие здесь люди. В сентябре на объявление Маргариты о поиске жилья откликнулась женщина, которая представилась Жанной. Она предложила сдать комнату в аренду. Комната Маргарите и Светлане понравилась, и они отдали Жанне три тысячи долларов из своих накоплений — в качестве залога и оплаты первого месяца, взяв у нее расписку и сфотографировав ее документы. Это не помогло: Жанна оказалась мошенницей. В квартиру Маргарита с матерью так и не въехали, отдавать деньги Жанна отказалась.

Вскоре Маргарите стало известно, что она обманула уже несколько человек, теперь офис городского прокурора, по словам Маргариты, собирает доказательства, чтобы подать на Жанну коллективный иск в суд. «Выяснилось, что она специально ищет недавно приехавших украинцев, — говорит Маргарита. — Я просто не понимаю, как люди могут так подло себя вести».

«Наш спонсор — против русских и даже русской речи»

В начале марта 41-летняя харьковчанка Марина Степул вместе сестрой Надеждой выехала на машине через Западную Украину в Польшу — после того, как рядом с ее домом разорвался снаряд. Узнав, что принадлежащий ей магазин, торговавший камуфляжной одеждой и берцами, полностью сгорел, Марина решила не возвращаться в Украину до окончания войны.

Надежда услышала о программе Uniting For Ukraine и написала в фейсбук-группе для беженцев, что они с сестрой ищут спонсора для отъезда в Америку. Уже на следующий день на ее пост откликнулся бизнесмен из Нью-Йорка, чья бабушка еще в советское время эмигрировала в США. Он оформил документы для двенадцати беженцев и сам купил им авиабилеты. Сейчас Марина и Надежда живут в его доме на втором этаже: в их распоряжении отдельная комната. В соседней живет семья из четырех человек из Львовской области. 

В Харькове Марина работала массажисткой. С помощью волонтеров в США ей удалось купить переносной массажный стол, чтобы работать на дому. Пока она, как и Маргарита, работает за наличные, но надеется получить разрешение на работу и открыть свой массажный кабинет.

Русский язык для Марины родной. Но недавно она побывала на украинской ярмарке на Брайтон-Бич, где из-за того, что она говорила по-русски, ей сделали замечание другие украинцы. «Я просто пришла в бешенство. Как это можно? Причем здесь язык, на котором я говорю?» — спрашивает Марина.

Она рассказывает, что один из посетителей ярмарки якобы пожертвовал 70 тысяч долларов в пользу украинских беженцев, но когда он вышел на сцену и стал говорить по-русски, его освистали. В то же время когда сын Анжелы Кравченко (она помогает Марине устроиться в США) — украинец по маме и доминиканец по отцу — купил на ярмарке желто-голубой цветочный венок и надел его на голову, до него, по словам Марины, «стали докапываться» другие посетители: «Мол, «зачем ты надел, кто ты такой, не надо нам вот этого». Какой позор! — вспоминает Марина. — Мне стыдно за этих людей». 

Иногда у нее случаются прямые конфликты с согражданами, бежавшими от войны на Брайтон: 

По словам Марины, она впервые столкнулась с дискриминацией из-за языка, на котором говорит, только здесь, в Америке.

Дорогие читатели! «Медуза» все еще заблокирована в России. Если вы хотите поделиться этим материалом со своими близкими, которые по какой-то причине все еще не умеют обходить блокировки, отправьте им PDF-версию статьи в мессенджере или по почте. Чтобы сгенерировать такой файл, найдите кнопку PDF — она расположена наверху этой страницы (если не получается, вот подробная инструкция).

«Споры о слове «Russia» на вывеске отнимали столько времени, что мы решили ее сменить»

Несмотря на то, что русский — по-прежнему основной язык Брайтон-Бич, многие местные бизнесы отказываются от упоминания слова «Россия» в названиях. 

Магазин Taste of Russia был одним из главных брайтонских продуктовых. За тридцать лет, что Taste of Russia существовал на Брайтон-Бич Авеню, его название стало знакомо каждому местному жителю. У витрины с готовой едой — рыбой в кляре, пирожками, голубцами, бефстрогановом — всегда стояла очередь. Однако недавно продуктовый переименовали: теперь он называется International Foods, в честь легендарного магазина русских продуктов, который с 1976 по 2014 год держали родители совладельца Taste of Russia Бориса Рахмана. Сам он признается, что не чувствует связи ни с Россией, ни с Украиной:

По словам Бориса, в магазине работают как русские, так и украинцы, в том числе те, кто приехал в Америку совсем недавно, и напряжения между ними нет.

Хотя большинство новых эмигрантов из России предпочитают селиться в других районах Нью-Йорка, некоторые все же остаются на Брайтоне. Дмитрий Сорокин переехал сюда в 2016 году, он сразу поселился на Брайтон-Бич. Сорокин родился в семье русских геологов в Казахстане, учился в Киеве на пчеловода, работал в Крыму заведующим пасекой, а в 1999 году переехал в Псков и открыл там свой бизнес.

Он говорит, что, впервые увидев Путина по телевизору в том же году, «сразу понял, что будет дальше». 

«Я никогда не ходил на митинги, — говорит Дмитрий «Медузе». — Я понимал, что они ровным счетом ничего не меняют. Но свою точку зрения я открыто выражал в соцсетях, и довольно жестко. Когда убили [Бориса] Немцова, Лев Шлосберг, с которым я познакомился незадолго до того, позвал меня на митинг его памяти, и туда я уже не мог не пойти. Увидев трех операторов с камерами, я спросил, кто это. Лев ответил: «Одна камера наша, партии «Яблоко», а другие сам понимаешь, кто». Получается, я «засветился»». 

В 2015 году Сорокин собрался ехать на свадьбу дочери в Германию и выяснил, что стал невыездным: согласно решению суда, о котором он ничего не знал, он остался должен налоговой за ИП, которое, по его словам, «по всем правилам» закрыл за год до этого. «То есть меня судили, не поставив в известность и лишив права защиты в этом суде. Налоговая не уведомила меня об этом якобы долге ни до, не после. По факту, меня просто лишили права выезда».

Дмитрий говорит, что даже это не заставило его замолчать: он продолжал писать в соцсетях все, что он думает о режиме, и ему стали приходить угрозы. «Мне клали записки под дверь, например, «Либералы должны сдохнуть». Или рисунок веревочной петли и мыла с надписью «Мы уже идем к тебе».

Тогда Дмитрий понял, что ему пора покинуть Россию и в июле 2016-го впервые оказался в Америке:

Дмитрий рассказывает, что начать зарабатывать в Америке оказалось непросто: он прошел через огромное количество профессий, начиная от строителя и заканчивая работой дезинфектора: уничтожал клопов и тараканов в квартирах. Полтора года он проработал на радио «РусРек» — ведущим.

Документы на политическое убежище Сорокин подал почти сразу, но его дело до сих пор находится на рассмотрении. «Разрешение на работу у меня есть, в этом смысле все нормально. Но я не могу выехать из страны. За эти шесть лет у меня выросли внуки, которых я не видел живьем», — говорит Дмитрий.

Сорокин говорит, что пытался доказать своим американским друзьям, что Путин — не только самый богатый, но и самый опасный человек на свете, но до 24 февраля они не понимали Дмитрия. Таким человеком знакомые американцы считали Трампа. Но за последние месяцы Сорокин уже несколько раз выступал на антивоенных митингах на Брайтоне — и, по его словам, ни разу не слышал, чтобы кто-то вслух выступил в поддержку Путина или его войны.

«Оправдать эту войну нельзя, но ее можно объяснить»

Однако судя по ожесточенным спорам в группе «Брайтон Бич — наш район» в фейсбуке, среди жителей Брайтона хватает тех, кто поддерживает российское вторжение в Украину. Например, под постом, сообщающим, что 24 августа часть Брайтон-Бич Авеню получила название Ukrainian Way, больше восьмисот комментариев, и значительная их часть оправдывает войну (комментарии незначительно отредактированы «Медузой» с сохранением смысла): 

Общаться с журналистами люди, придерживающиеся такого мнения, категорически не хотят. Лишь один человек, считающий, что украинские власти несут часть ответственности за то, что война была начата, согласился поговорить с «Медузой» — это ведущий брайтонского радио Davidzon Вадим Ярмолинец. Он объяснил, почему люди остерегаются открыто говорить о своей позиции: 

Вадим — открытый сторонник Трампа и охотно объясняет свою позицию. Он прекрасно знает обо всех человеческих изъянах бывшего президента, который, по мнению ведущего, тем не менее сделал для своей страны много хорошего: жизнь при нем якобы была значительно лучше, чем сейчас. Например, Трамп открыто выступил против критической расовой теории, которую назвал расизмом, а также против гендерной политики.

Вадим считает, что именно поэтому Трамп близок простым людям, и совершенно не согласен с тем, что сторонники Трампа обязательно симпатизируют Путину и его военной кампании:

По мнению Вадима, те, кто говорит, что в Украине их не притесняли за использование русского языка, просто не работали в тех сферах, где можно было столкнуться с этой проблемой. Сам он переживает из-за того, что с января этого года фактически прекратила свою деятельность русскоязычная пресса, так как ей были поставлены «невыполнимые условия существования». Таким образом, по словам Вадима, в Украине идет «мягкое выдавливание» русского языка:

Ярмолинец считает, что Владимиру Зеленскому надо садиться за стол переговоров, несмотря на то, что это приведет к потере территорий.

* * *

На вопрос о том, какую роль в его жизни занимает русский язык, Вадим отвечает: «Это моя жизнь. Недавно я читал интервью Светланы Алексиевич «Новому журналу», где она сказала: «Моя родина — русская культура». То же и у меня. Сегодня Украина занимается ликвидацией русской культуры на своей территории, и это меня, безусловно, беспокоит». 

Архитектор Анжела Кравченко понимает тех украинцев, которые после начала войны отказываются говорить по-русски, хотя ей самой эта позиция не близка. По словам Анжелы, она не перестанет говорить на русском и читать русские книги, но ощущение того, что «русские — враги», по ее мнению, останется в поколениях надолго:

Марина Степул не считает, что все россияне виноваты в том, что в Украине сейчас идет война. По ее мнению, они сами находятся в «западне»:

«Я все не могу понять, зачем была начата эта война? О каких нацистах в Украине они [российские власти] говорят? Почему люди в это верят?» — задается вопросами Маргарита Мельник.

Маргарита видит, что российская пропаганда работает. По ее словам, соседка, вместе с которой Маргарита пряталась от авианалетов в одном межквартирном тамбуре, эвакуировалась в Россию и, пробыв там полтора месяца, вернулась в Мариуполь. Когда Маргарита позвонила ей, соседка стала говорить, что никаких налетов не было: «Я говорю: «Как не было? А от чего мы тогда прятались?» Но она продолжает гнуть свое — до такой степени ей промыли мозги». 

Несмотря на пережитое, она не считает всех россиян виновными в войне. «Тех, кто давно не живет в России, винить вообще глупо. За что? Просто за то, что они родились русскими? А те, кто сейчас там, не могут ничего сказать против войны, потому что уже завтра у их дома будет стоять полиция».

Но при этом, добавляет она, среди россиян есть и те, кто одобряет войну. «У нас много двоюродных и троюродных родственников в России, — говорит Маргарита. — Но ни один из них нам не написал».