«Даже когда ты тонешь, всегда можно немножко эволюционировать и выйти на берег» Почти все сотрудники «Медузы» работают анонимно. Но мы придумали, как немного рассказать вам о себе
Вы, наверное, догадываетесь, почему многие тексты на нашем сайте подписаны просто «Медуза». Российские власти объявили нас «нежелательной» организацией и преследуют тех, кто с нами сотрудничает. Лишь немногие журналисты продолжают работать под своими именами. И все же мы хотим, чтобы вы узнали нас поближе. Поэтому мы решили показать вам вещи, которые помогают нам не забыть, кто мы такие и почему продолжаем наше дело. Если вы поддержите «Медузу», обещаем: мы не остановимся.
Разумеется, в этом тексте есть мат. Но если для вас это неприемлемо — не читайте его.
Аналитик — кулон «Рыба с ногами»
Моя памятная вещь — кулон «Рыба с ногами». Его подарила мне на день рождения дочка. До нашего отъезда оставалось меньше года, но мы об этом еще не знали.
Это шедевр примитивизма. Кулон дочь сделала из куска деревянной линейки. Чтобы было на что повесить — обмотали медной проволокой. А изображение — это та рыба с ногами, которую я рисовал еще в школе.
Я никогда не носил никаких украшений, но рыбу с ногами не снимаю. Кулон везде путешествует со мной. Он придает мне силы. И позволяет верить, что даже когда ты тонешь, всегда можно немножко эволюционировать и выйти на берег.
Ответственный секретарь — диктофон
Этому диктофону примерно 20 лет, и он до сих пор работает. Он дорог мне не только как символ — на него я записывала интервью с самыми первыми своими героями во время практики в маленькой сибирской газете. Как сейчас помню, это были люди, пережившие Чернобыль, и меня отправили к ним за комментариями к очередной годовщине трагедии.
Если бы кто-то тогда сказал, что много лет спустя мне придется уехать из России, потому что иначе не получится работать там, где хочется, и с теми, с кем нравится, я бы покрутила пальцем у виска. И вот мы здесь. И диктофон тоже здесь, со мной, потому что оказалось, что на кассете кроме каких-то незнакомых голосов сохранился голос моего папы.
Папа умер несколько лет назад, и мне от этого до сих пор очень грустно, но хотя бы не пришлось объяснять, почему я так далеко от него уехала. Слушать запись мне тяжело, но сам факт того, что этот доисторический журналистский девайс хранит папин голос, и я могу в любой момент достать его из ящика рабочего стола — очень поддерживает.
Редактор отдела новостей — Тигрик
Это Тигрик. Его связала и подарила моему сыну соседка на новый 2022 год (это был год тигра). Через три месяца мы спешно уехали из России. Почти все игрушки сына пришлось оставить. А Тигрика я на автомате сунул в рюкзак в последний момент. В итоге он с нами кочует уже три с лишним года, сын обзавелся новыми игрушками, но Тигрик по-прежнему всюду стережет его сон.
Дизайнер — дивандек
Это дивандек моей бабушки, который лежал, кажется, на кресле или диване у нее дома. В детстве я совсем не понимала, что это за странное слово. Так называли и покрывало, и скатерть, и ковер на стене. И звучало это слово не только у нас в семье, но и в принципе в том городе, где я проводила почти все свои каникулы.
Когда я была подростком, этот дивандек казался мне ужасной аляповатой безвкусицей. Я не знала тогда — да и особо не интересовалась, — что для бабушки это была ценная вещь: покрывало досталось по талону, который выдали им с дедушкой после двух лет ожидания в очереди. В начале 70-х они жили под Берлином, дедушка служил в армии.
Позже, когда я приезжала к бабушке, дивандек уже переехал на дачу. Там все было пестрое: пестрое покрывало на кровати, пестрый ковер, пестрый линолеум с ярким узором — все это смешение орнаментов и тканей в итоге мне полюбилось именно потому, что напоминало о доме и семье. Настолько, что я решила забрать дивандек с собой в Ригу.
В Ригу я переехала из России еще в 2015-м. Тогда не нужно было собирать всю жизнь в чемодан за один час: я думала вернуться через год. Но все вышло иначе. Дивандек появился у меня только на шестой год эмиграции, а сама я в Россию так и не вернулась. Теперь живу в Берлине, учу немецкий и наконец узнала, что «дивандек» — это просто диванное покрывало (от нем. Decke — «покрывало»). И выходит, что спустя полвека оно вернулось туда, где оно впервые появилось в нашей семье.
Директор по коммуникациям — татуировки
Первую татуировку, jūra, я сделала на год жизни в Риге. Для меня это была важная зарубка. Первый год эмиграции дался непросто. И море (jūra по-латышски) — единственное, что помогало. Ездила к берегу гулять с собакой в любую погоду. С началом вторжения мы стали думать, что для безопасности и устойчивости нам надо рассредоточиться — и открыть бюро в Берлине. Я была сильно погружена в этот процесс, за многое отвечала и тоже поехала в Берлин, хотя в тот момент не собиралась еще раз переезжать. На год жизни в Берлине решила повторить традицию. Мне очень нравится берлинская телебашня, я вижу ее на всех моих основных маршрутах, поэтому сразу решила, что это будет именно она. Эскиз и саму татуировку сделали мои коллеги по «Медузе».
Ведущий шоу «Мы не знаем» — капибара-копилка
Капибару-копилку мне прислала подруга из Берлина. Только благодаря работе над рубрикой «Шапито» в «Медузе» я узнал о существовании капибар — самых больших и милых грызунов на планете. Я много писал о них, а однажды читатели «Медузы» даже приложили руку к выбору имени для новорожденного капибаренка из Калининградского зоопарка (неловко вспоминать — его назвали Илоном). Какое-то время «Медуза» даже выступала опекуном этой капибары, но потом животное из-за конфликтов решили переселить в другой зоопарк. По пути его следы затерялись — я так и не узнал, куда же он делся. Илон, напиши мне!
Редактор отдела фичеров, соведущий телеграм-канала «Плот» — татуировка
Это моя первая татуировка (но далеко не последняя). Я сделал ее в 2020 году, когда внештатно писал в «Медузу». Когда я описывал идею татуировщице, она уточнила: «Знак рубля?» «Не, так и напишите: рубль знак. Я журналист, это средняя расценка за тексты». К тому времени я уже много лет определял себя через профессию и продолжаю по сей день. Но теперь, в Германии, в вынужденной эмиграции, все мои татуировки на кириллице сообщают окружающим уже другое: я Ausländer, то есть иностранец, иммигрант. В принципе, я оказался в этой точке во многом из-за того, что я писал в статьях и где я их публиковал. Ни о чем не жалею.
Редактор отдела «Разбор» — Саулкрасты
Когда «Медузу» объявили «иноагентом», дружественные компании стали отчислять нам проценты от продаж своих товаров. Тогда я жила в Москве и купила свечу «Саулкрасты» — она появилась в результате одной из наших коллабораций. Мне понравился ее терпкий запах.
Я зажигала ее по вечерам, чтобы отделить свободное время от рабочего. Свечу назвали в честь города на берегу Рижского залива — очень красивого, судя по фотографиям. В 2022-м я уехала в вынужденную эмиграцию — кажется, одной из последних — и где-то через месяц у меня был день рождения. Мы с молодым человеком отметили его поездкой в Саулкрасты. Было холодно, ветрено, но правда красиво, и мы отлично погуляли. Я даже распечатала одну фотографию оттуда — и смотрю на нее, когда понимаю, что меня засасывает тревога и рабочий стресс.
Вместо закончившейся свечки «Саулкрасты» я купила похожую — от того же магазина, но уже созданную в поддержку благотворительной организации «Ночлежка». Она тоже помогает мне немного переключиться и расслабиться.
Фоторедактор — антистресс-голубь
На новый 2022 год тайный санта подарил мне антистресс-голубя: это такая мягкая игрушка размером практически с живого голубя, которую можно и нужно мять в руках, когда нервничаешь. Мы тогда только закончили ремонт в квартире, где собирались еще долго и счастливо жить — и устроили праздник, который объединил новоселье и новогодний сбор друзей.
Через два месяца началась война, еще через неделю я эмигрировал — после звонка из полиции с угрозами по поводу моей журналистской работы. Голубь тоже уехал со мной из России, теперь уже не вспомню, почему я положил его в чемодан перед вылетом. Теперь он постоянно живет рядом с рабочим столом, напоминая мне, в какой панике я уезжал, как сумбурно прошли эти три года и как легко меня оказалось выгнать из страны — хотя профессию я все-таки не оставил. В отместку я неистово жму голубя, когда нервничаю из-за работы и из-за происходящего в мире. А нервничаю я, признаюсь, часто.
Сотрудница издательства — связка ключей
Иногда я иду по улице и обнаруживаю, что держу в руке связку своих ключей. Я снова незаметно достала их из кармана, и приятная тяжесть внушает мне уверенность в себе. Ключей много, значит, много дверей я могу открыть, значит, много где меня ждут. Это греет. На связке подаренные друзьями брелки — на клюв утенка я часто нажимаю, что-то обдумывая, а брелок от «Медузы» помогает заполучить тележку в супермаркете в отсутствие монеты.
Эта связка ключей «связывает» меня с миром, если я вдруг растеряюсь посреди улицы.
Главный редактор — матрешка Sad Face
У меня есть несколько вещей из Перми, которые я привез с собой в эмиграцию: в основном книги, фотографии, какие-то мелкие предметы, связанные с детством (в Перми я родился и прожил, страшно представить, 28 лет). Но я продолжаю следить за тем, что там происходит. Я подписан на все местные медиа, инстаграмы новых баров и ресторанов, галереи и культурные институции. Если в Перми выходят интересные книжки, я стараюсь их заполучить. Я все время головой остаюсь там; в каком-то смысле даже больше, чем, например, в Москве, где чаще происходят события, которые меня интересуют.
Только недавно ко мне приехала матрешка Sad Face — это работа Алексея Илькаева (тот самый стритарт-художник, который превратил «Счастье не за горами» в «Смерть не за горами»). Как раз в те годы, когда я уехал из Перми в Москву, он покрыл весь город своими граффити с одним и тем же печальным лицом. А потом и другие города. Всегда было приятно на эти рисунки наткнуться — в Краснодаре или где-то еще, далеко от Перми. Эта печальная физиономия чем-то похожа на мою, а помимо прочего, у меня этот Sad Face стоит на юзерпике в слэке уже много лет — так что мы как будто срослись.
Матрешку я купил давно, она долго хранилась у моих близких в Перми, и почему-то не удавалось ее оттуда вывезти. И это была огромная радость, когда она доехала до меня — как будто я воссоединился с кем-то из своих любимых. А самый восторг в том, что это настоящая матрешка: ее можно разобрать вплоть до самой маленькой матрешечки. Я не имею в виду никакие метафоры про путь к себе, просто матрешка — это супер!
Это грустная матрешка, которая дарит много радости.
Редактор отдела новостей — ключи от московской квартиры
Это ключи от моей квартиры в Москве. Я уехала из России в 2019 году. Тогда это была интересная возможность пожить какое-то время в другой стране. Думала, огляжусь, если ничего не выйдет — вернусь домой (ха-ха-ха). Тогда еще можно было часто ездить в Москву. Рейс Рига — Москва был практически маршруткой до дома. Так и жила на две страны какое-то время — но по сути ни тут, ни там.
Последний раз я была дома за несколько месяцев до войны. Тогда же начала работать в «Медузе». Больше я в Россию не ездила.
Не то чтобы эти ключи висят или лежат у меня в каком-то знаковом месте — скорее, валяются среди безделушек. Иногда натыкаюсь на них и думаю, стоило ли это все того. Иногда ответ: твердое «да». Иногда: «да хер его знает, но что уж теперь». Но зачастую просто стараюсь забросить эти чертовы ключи подальше, чтобы не думать вовсе и не спрашивать себя, буду ли я еще когда-нибудь дома. И где теперь вообще мой дом?
Сотрудница издательства «Медузы» — кабанчик Вудро Вилсон
Это Вудро Вилсон, маленький и очень дорогой мне кабанчик. Прилетел ко мне в Сербию от самого родного человека, которого из-за новой работы в «Медузе» пришлось оставить в другой стране. Кабанчика зовут в честь белградского бульвара Vudroa Vilsona. Первые месяцы моей работы в «Медузе» он сидел у меня на коленях на всех летучках, а потом вместе со мной сменил несколько стран и более десяти квартир, умудрился даже повидать своих диких сородичей (не плюшевых!), а главное, воссоединился с тем самым родным человеком.
Редакторка отдела фичеров — ваза
Так вышло, что я довольно спешно улетела из России, собравшись буквально за час. Я помню, как металась по квартире и скидывала в чемодан все подряд — на случай, если не вернусь. Так я полетела в Ереван с этой вазой, очень переживала, что она разобьется. Я называю ее бабушкиной вазой, хотя в действительности не знаю, как она появилась в нашей семье — знаю только, что это было еще до моего рождения, и ваза эта со мной всю жизнь. Смешно было через неделю в Ереване в одном из ресторанов встретить точно такую же. Потом я поехала дальше, снова забрав ее с собой. Стекло оказалось крепким — не один переезд она пережила. Дома за последние три года я так и не побывала. Рада, что эта подружка со мной — и связывает меня с прошлой жизнью, напоминая в трудные моменты, кто я и откуда.
Редактор отдела новостей — пластинка Siouxsie and the Banshees
6 марта 2022 года я улетел из Москвы с одним чемоданом. Намеренно не брал с собой ничего важного, специального или дорогого сердцу — наивно полагал, что лечу на пару месяцев, перекантоваться, пока не уложится ситуация.
Первой точкой на карте еще не осознанной эмиграции оказался Белград. Там меня встретил лучший друг, что значительно скрасило первые дни изгнания и неопределенности. Мы бросились исследовать сербские бары и кофейни, заводили знакомства с местными экспатами, такими же растерянными, как и мы, посетили могилу любимого писателя, и однажды попутно набрели на виниловый маркет. Дома я увлеченно собирал пластинки, но сейчас не хотел нагружать себя лишними вещами. Да и не до музыки совсем было. Но друг все настаивал: купи на память, будет радовать глаз стоя на полке (он так и сам часто делает).
И тут на развале попалась она: семидюймовый сингл лучшей, на мой вкус, постпанк-группы всех времен — Siouxsie and the Banshees. Записан в Стокгольме в 1983 году. Кавер на битловскую «Dear Prudence» (с великого «Белого альбома» 1968 года), на гитаре — сам Роберт Смит из The Cure. По иронии судьбы, этот трек стал главным хитом Banshees, заняв третье место в британском хит-параде. На обложке — неизвестная женщина с белым цветком, работа японского фотографа Сакаэ Тамуры 1931 года. Приобретено за 500 динаров весной 2022-го в Белграде.
То, что я в эмиграции, я окончательно понял, наверное, год спустя. И тогда решил, что в каждом новом месте буду покупать какой-нибудь винил на память. Как музыкальную зарубку-открытку о еще одном прекрасном городе — но все еще не том, где твой дом.
Сотрудница отдела коммуникаций — крокодил
Я уехала из Петербурга 2 марта 2022 года. Это был мой моральный протест против вторжения России в Украину. Никаких сомнений в этом решении у меня никогда не было, и уже тогда я чувствовала, что уезжаю навсегда (или очень надолго). Но, конечно, в тот момент ничего не было понятно. Да и я была в полном оцепенении, онемении, плохо соображала. Стремительно попрощалась с родителями вечером 1 марта и наспех собрала маленький рюкзак с вещами. Самыми важными, как мне тогда казалось. Среди вещей было три любимых бархатных платья (ни разу не пригодились мне в эмиграции), несколько любимых книг (естественно, тяжелых), ракушки и камни, привезенные из поездок, и вот этот игрушечный крокодил, которого мне подарил любимый человек.
Помню, как первые месяцы эмиграции я часто смотрела на этого крокодила и спрашивала себя, как так вышло, что вот его я взяла, а важные документы, выносные диски с фотографиями и по-настоящему необходимые вещи забыла. Но тут же одергивала себя мысленно: ну, а как я могла его не взять, он же мне очень дорог, это же мой любимый игрушечный крокодил. С тех пор он так и живет на моем рабочем столе, я каждый день смотрю на него, и он по-прежнему придает мне сил.
Издатель — швейная машинка
Когда я в 2014 году уезжала из России, я понимала, что скорее всего уже не вернусь. Стояла посреди квартиры и думала: «Ну как упаковать всю жизнь в багажник одной маленькой машины?» С книгами решалось особенно тяжело: часть я раздала друзьям и коллегам, но библиотека была большая и я никак не могла решить, что же я могу взять с собой, пока Иван Колпаков не дал бесценный совет. Он сказал: «Забери те книги, которые для тебя — дом. Те, которые ты видела каждый раз, когда ты поднимала глаза». И тут я поняла: я возьму с собой только то, что нельзя возместить. Одежду можно купить, книги скачать, посуду и прочие мелочи вообще не стоит брать в расчет. Но есть вещи, которые были у меня всегда, сколько я себя помню. Которые всегда были в доме, и сами они стали для меня домом.
И эта крошечная швейная машинка была у нас всегда. Она принадлежала моей бабушке, я в детстве торчала перед ней, рассматривая орнамент из земляничных кустов. С тех пор как бабушки не стало, машинка всегда стояла у меня просто как память о ней. Бабушка любила ее — Vesta 1913 года шила все от батиста до брезента, и кажется, ни разу не ломалась. По-моему, она и сейчас работает.
Сотрудница бэк-офиса — татуировка и браслет
Чтобы не сойти с ума летом 2022 года, мы с моей подругой и коллегой Настей на все возможные неприятности говорили «А, похуй!» Осенью замечательная рижская татуировщица нарисовала и набила мне эту татуировку-ребус. Моя бабушка уверена, что это пуговка с ниткой, например.
Тем же летом я летала в Испанию на встречу с подругой и в какой-то лавке в Валенсии я купила браслет PEACE. Он довольно быстро порвался, и я подумала, что это плохой знак. Но через несколько месяцев Настя собрала мне новый браслет, оставив буквы от старого. Пусть это будет хорошим знаком!
Сотрудник технического отдела — бас-гитара
Этот бас я купил в далеком 2008 году. Я тогда работал на своей первой работе, и у меня была очень маленькая зарплата. Хотя по меркам музыкальных инструментов гитара стоила не очень дорого, а у меня были некоторые накопления, я все равно не мог себе ее позволить. Пришлось занимать деньги у мамы друга и отдавать в рассрочку за три месяца.
Это японский Fender Jazz Bass Special 85-го года выпуска, который сочетает в себе две сигнатурные модели Fender — Jazz Bass и Precision Bass. Насколько я знаю, такие выпускают только в Японии. Я влюбился в эту гитару сразу же, и она служила мне верой и правдой на репетициях, концертах и записях долгие годы.
Когда я уезжал из России, у меня не было возможности сразу забрать ее с собой. А через некоторое время началась война — и забрать гитару стало еще сложнее. В начале прошлого года моя подруга ездила на машине в Москву, смогла забрать у моих родственников гитару и привезти ее мне, за что я ей невероятно благодарен. Этот инструмент до сих пор великолепен, но помимо этого, он много значит для меня как память о беззаботной юности, крутых концертах и хороших друзьях, которых я давно не видел.
Редактор отдела репортажей — пропавший браслет
Я уезжала из России летом 2021 года, после того, как издание, где я тогда работала, объявили «нежелательной организацией», а меня саму — «иноагентом».
До отъезда, в первые дни после того, как все случилось, никто не понимал, что будет дальше. Война тогда еще не началась, но журналистов уже преследовали, Иван Сафронов уже стал узником «Лефортова», у Романа Анина («Важные истории), Романа Баданина, Марии Жолобовой, Михаила Рубина («Проект») прошли обыски. Несколько дней я пыталась решить, что делать — уходить из профессии, уезжать, оставаться?
Первый твит, который я написала после объявления «иноагентом», с той самой ебалой, был таким: «Все пиздец, но мы прорвемся». Мне очень хотелось в это верить.
Перед отъездом я устроила прощание с друзьями. Подруги в тот вечер подарили мне браслет с гравировкой — собственный твит на нем я сначала не узнала. А потом было много переездов. Я редко теряю вещи, но браслет куда-то пропал. Подруги, которые его подарили, всего через полгода тоже оказались в эмиграции: все они журналистки и каждый день освещают войну и репрессии. Я не расстроилась из-за того, что потеряла браслет. Я верю, что он, как и мы, прорвется — и скоро вернется домой.
Сотрудница издательства «Медузы» — кольцо
Последние несколько лет каждое утро я беру в руки смартфон и мысленно произношу эти слова. Но что бы ни случилось, я точно знаю — надо оставаться человеком и помнить о солидарности. Переживем.
Больше всего на свете мы хотим продолжать делать «Медузу» — такую как сейчас и даже лучше. Но без вашей помощи мы не справимся. Если вы за границей, и вам ничего не угрожает — пожалуйста, подпишитесь на донат «Медузе». Это поддержит не только нас, но наших читателей в России.
«Медуза»