«Я сделал это из-за собственного осознания близости смерти» Художник Sad Face превратил пермский объект «Счастье не за горами» в «Смерть не за горами» — и сдался полиции. Мы с ним поговорили

В ночь на 11 октября в самом знаменитом пермском уличном арт-объекте — инсталляции Бориса Матросова «Счастье не за горами» — изменили одно слово; получилась «Смерть не за горами». 16 октября полиция завела уголовное дело по статье о вандализме, сообщив, что личность предполагаемого виновника установлена, а сумма ущерба составила 45 тысяч рублей. А 17 октября стало окончательно ясно, что автор «Смерти» — уличный художник Sad Face (Алексей Илькаев), причем он сам сдался полиции. «Медуза» обсудила с Илькаевым, в чем смысл его акции, во сколько она ему обошлась — и заметны ли еще в Перми следы «культурной революции».

— Расскажите по порядку, как все было. Вы сначала заменили буквы в надписи «Счастье не за горами», выждали несколько дней, а потом пошли в полицию и признались, что это вы?

— Да я особо и не скрывался. Я практически моментально выложил в свои соцсети эту работу. Я до этого делал какой-то мерч, сувениры с похожей надписью. Нетрудно было догадаться, что это тоже я сделал. А потом, видимо, [пермский краевой] центр охраны памятников обратился в полицию, начали искать. На меня тогда не завели дело, а просто хотели, видимо, допросить. И через родственников я узнал, что про меня уже кто-то спрашивал. Поэтому я понял, что рано или поздно мне повестку пришлют и будут допрашивать.

Я сразу хотел решить для себя: или мне прятаться, уходить в отрицание, что это не я, или сознаться. Я встретился с адвокатом, мы все обсудили, и он мне помог написать явку с повинной. И мы пришли в какое-то отделение в центре Ленинского района [Перми]…

— И заявление там написали?

— Да. Адвокат знает, как все надо составлять. Я пошел просто в полицию, заявил, что это я. Когда я пришел, на меня не было [заведено] никакого дела. Может быть, я проходил там как подозреваемый, но нигде мое имя не фигурировало. А теперь все: завели на меня дело. На тот момент прошло дней пять или шесть с момента [появления] работы. Сейчас какие-то СМИ, паблики «ВКонтакте» пишут, что полиция поймала вандала. Все так представлено, что полиция — молодец и сделала свою работу. А я представлен как преступник, вандал. А на самом деле я сам пришел, сам для себя это решил. Я сейчас мог бы скрываться без проблем и вообще не приходить туда.

— Но теперь же придется и все остальные стадии пройти — суд, наказание какое-то.

— На самом деле, меня не очень беспокоит, что будет судебный процесс, что будет штраф какой-то, наказание. Для меня самое главное, что я сделал работу. Мне было бы обидно, если бы меня поймали на месте ее создания.

— Как вы это делали, чтобы вас не поймали? Ночью меняли буквы?

— Даже утром уже, пять утра было. Ну я и под камерами не проходил, и дождь тогда шел. Очень много факторов совпало всяких, что мне удалось эту работу сделать и вызвать этот общественный интерес. Я же не вандал, а прежде всего художник, участвую в международных выставках, мои работы есть в коллекциях музеев. Понятно, что под эту статью [Уголовного кодекса России] 214 [о вандализме] я частично попадаю.

— Вы эту статью читали до того, как сделать работу?

— Я и раньше был с ней знаком. Просто я к каким-то конкретным словам в ней после [создания] работы присматривался. Например, там есть такой момент про мотивы: что вандализм — это если я хотел осквернить памятник или испортить его. У меня не было мысли портить его или осквернять. Не было у меня и мысли поглумиться над памятником — ничего такого. Я просто хотел сделать художественный жест.

В разговоре с полицией я понял, что это им не очень интересно. Им интересно, чтобы я пришел, все рассказал и попал под эту статью. Может быть, им звездочки за это дополнительные [дадут] или грамоты.

— А вы не боитесь, что кому-то грамоту дадут, а вам могут три года заключения дать?

— Нет. Меня вряд ли посадят, скорее всего, я заплачу штраф. Это не такая серьезная статья. Было бы серьезно, если бы в моей работе был какой-то политический подтекст или религиозный. А у меня такого ничего не было. Я вообще в своем творчестве стараюсь избегать этого. Меня больше интересуют какие-то социальные или личные темы, связанные с человеком и вообще с видом человеческим. Я даже написал у себя в социальных сетях небольшой текст на тему смерти, чтобы как-то пролить свет на мою работу. И если кто-то туда заходил, искал, то наверняка натыкался на этот текст о пользе осознания и принятия смерти. Со здоровым смыслом, без призывов к суициду.

— Как вам кажется, люди, которые увидели просто надпись «Смерть не за горами» на улице в Перми или на фотографии в интернете, но не заходили в ваши соцсети, считали этот смысл?

— Я читал комментарии — многие считали. Я удивился даже: большинству увидевших понравилась работа. Многие нашли даже, что она более правдивая, более точная, чем оригинал. Я видел даже какие-то голосования, там тысячи человек участвовали.

— Где это голосование было, тоже в соцсетях?

— Да, «ВКонтакте». Ну и вообще я читал комментарии. [Их оставляли] даже не люди из искусства, а простые зрители. Единственное, может быть, был какой-то негатив от некоторых жителей Перми, потому что этот объект в городе прижился уже — многие приезжают фотографироваться на него.

— Но его же тоже сначала пермяки не любили.

— Да, у нас в городе много такого было. Но это и не только у нас в городе, это в принципе так работает, что люди сначала все новое отторгают, а потом, когда это новое становится «своим», они уже, может, и бороться готовы за то, чтобы его отстоять. Поэтому пермяки некоторые это могли негативно воспринять — у них все-таки связаны воспоминания с этим объектом, — а в других городах люди положительно работу эту восприняли, и даже в том контексте, который я и задавал.

— Буквы из «Счастья не за горами», кажется, все восемь лет, что этот объект существует, регулярно ломали или вырывали. Почему до этого никого не привлекали к ответственности?

— Да потому что на учет в этот центр охраны памятников его поставили буквально полгода назад, а раньше он городу не принадлежал.

— Получается, что истцом на суде против вас будет как раз этот центр охраны памятников?

— Скорее всего, да. Это они писали заявление в полицию, и иск будет с их стороны.

— А вы с Борисом Матросовым не общались? Он говорил, что ему обидно, что с его искусством так поступили.

— Лично от него я комментариев не слышал, но мне звонила Наиля [Аллахвердиева], арт-директор музея [современного искусства] Permm, и в день, когда я сделал работу, она с ним общалась. И она говорила, что Борис на самом деле ничего плохого про работу не сказал.

— Почему вы решили вообще самый популярный пермский объект взять как основу для своей работы? Почему, например, свой не сделали и рядом не поставили?

— Я думал об этом, но, во-первых, я понял, что власти это не дадут сделать. То есть я мог бы это сделать, но это тоже вышло бы в круглую сумму, например, те же 45 тысяч штрафа за несанкционированную установку объекта. Мне этот штраф и так теперь выписывают. А потом объект все равно снесли бы. Никто же не даст тебе в городе просто так установить надпись «Смерть не за горами» — это и ежу понятно.

К тому же мне хотелось вызвать общественный интерес, дискуссию на тему смерти. Потому что художник — это не тот, кто сидит у себя в мастерской и малюет, — прежде всего он должен делать какие-то художественные жесты, социальные темы поднимать, создавать какие-то работы, часто спорные, — чтобы многие даже задавались вопросом, искусство это вообще или нет.

— Вы говорите, что если бы вы делали целиком отдельную работу, то это вам обошлось бы в 45 тысяч. А сейчас это вам во сколько обошлось?

— Да я же там действий произвел минимум. Вырезал две буквы и купил немного краски — это мне в две тысячи рублей обошлось.

— Из чего вырезал, из пластмассы?

— Из фанеры. Там же фанера, арт-объект этот очень старый. Я когда его менял, пару букв там переставил и всего две добавил. И когда я работал над ним, увидел, что эти доски достаточно гнилые были. То есть их вообще уже надо было менять. За что мне там вообще 45 тысяч насчитали, непонятно. Там у них в протоколе — я его читал — написано, что краска была за 10 тысяч какая-то. Ну это, может быть, исходя из того, что они всю работу хотели покрасить. Потом тысяч 10 на транспортировку, снятие работы, хотя это все можно в одной «Газельке» увезти за 600 рублей. Тоже непонятно.

— В сентябре в другом пермском уличном объекте «Место, где вместе» изменили на «Место, где смерть». Вы к этому тоже имеете отношение?

— Нет-нет, «Место, где смерть» — это совсем не мое, хотя мне его тоже приписывают. Понимаете, у нас в Перми после вот этой «культурной революции», которую совершил Марат Гельман, многие вещи теперь называют арт-объектами. Вот, например, это «Место, где вместе». А его жилищно-коммунальные службы установили или какие-то активисты — но вообще не художники, и никакой художественной ценности или дополнительного смысла в этой работе нет. И она не числится как памятник, не имеет авторства художника, это просто кусок фанеры.

А вообще тема смерти — это не новая тема в искусстве. Это здоровая тема, никогда она не была какой-то суицидальной — это, скорее, профилактика. В моих работах она появилась из-за того, что я в аварию попал.

— Когда?

— 13 мая 2017 года. И вот из-за этой аварии я понял, что время убывает, и хочется что-то в искусство еще привнести, какой-то оставить след в культуре города и России в целом. Это был такой пиковый момент, когда я понял, что надо сейчас что-то делать. И я снова стал делать серьезные работы.

— Что значит снова?

— Ну у меня был переломный момент, когда мне хотелось отказаться от всего своего искусства, все уничтожить. И я действительно сжег большое количество рукописей. С 2013 до 2018 года вообще никаких новостей про меня не было, потому что я не делал ни выставок, ничего абсолютно. Разве что у нас была мастерская, «Дом грузчика», там была одна моя выставка, и то на нее человек 10 пришло. А потом случилась авария. Никто не задается вопросом, почему я эту работу сделал, а это как раз из-за моего собственного осознания близости смерти.

— Вы так сильно пострадали в этой аварии?

— Да, сильно, я чуть не умер в ней. Несколько переломов у меня на лице было, кровоизлияние в мозг, перелом свода черепа. Операции всякие делали. Сейчас уже у меня вроде бы стабильное состояние здоровья. Бывает, голова часто болит, но я стараюсь об этом сильно и не думать. Я просто по врачам особо не хожу.

— Сейчас надпись вообще убрали с набережной?

— Да, там сначала сняли одно слово — тоже непонятно зачем. Можно было просто старые буквы поставить на место, и все. А потом вообще все сняли. Видимо, хотят более или менее отреставрировать, потому что там большая часть фанеры сгнила. Да и конструкция была уже плохая, ветром ее иногда отрывало.

— В общем, что с надписью будет, понятно. А что в ближайшее время будет с вами?

— Я все показания уже дал, все у полиции есть. Теперь ждем суд. Я ничего не загадываю, мне самому интересно, как эта история закончится. На случай, если все-таки придется платить штраф, я думаю в ближайшее время устроить выставку-продажу своих работ и мерча. Но главное, я рад, что не посмертно эта моя идея всплыла, что мне лично удалось ее реализовать. Я считаю, что я свою задачу как художник выполнил. Теперь пусть полиция выполняет свою работу.