«Люди тут делятся на Питомцев и Сотрудников. Питомцы живут в своих клетках» Публикуем фрагмент «тюремной сказки» режиссерки Жени Беркович — она вышла в издательстве Babel Books Berlin. Вы можете купить ее в нашем «Магазе»

Действие сказочной повести Жени Беркович разворачивается в московском женском СИЗО-6 — Тюрьмяу, как называют его живущие там звери. У них, как и у заключенных и сотрудников, тоже есть свои порядки и правила. В Тюрьмяу друг с другом уживаются коты — безымянные Вольные Котаны, верные начальству собаки с кличками из тюремного канцелярита — Протокол, Централ, Продленка, крысы с именами из турецкого сериала и тараканы с должностями — эксперты, адвокаты, следователи. Устоявшийся распорядок Тюрьмяу нарушают эксцентричная ворона Ира и домашняя кошка Шаня, оказавшиеся в СИЗО-6 совершенно случайно. С любезного разрешения Babel Books Berlin «Медуза» публикует фрагмент книги Беркович, в котором рассказывается о знакомстве Вольного Котана с Ирчей (так ворону звали «друзья в прошлой жизни»).

Книгу Жени Беркович «Питомцы» можно заказать в нашем «Магазе» уже сейчас. Купив ее, вы поддержите не только «Медузу», но также Женю Беркович и ее семью.

Ну что, давайте по-честному: 

Ворона Ира была дурой. Хотя нет, давайте сначала по порядку: дура Ира была вороной. А что дура ворона была Ирой, это вы уже поняли.

Однажды Котан подслушал разговор двух женщин на прогулке. Та, которая помладше, жалобно повторяла: «У меня стадия отрицания. Никак не могу поверить, никак не могу принять, что я здесь». 

Так вот, у Иры стадия отрицания наблюдалась в полную силу. Она категорически отказывалась понимать, что находится в Тюрьмяу. 

Они сидели у церкви уже незнамо сколько часов. Мимо прогрохотала тележка с обедом, потом с посылками, потом с ужином. К ужину Котан так устал, что даже не побежал за Хозками клянчить кусок того, что здесь называлось «плов». И очень хорошо, что не побежал, а то Ира опять завела бы свою веселую (нет!) песенку на тему: «Это плов?! Вот у нас, „У Амирчика“, был такой плов, что мухи дохли от восторга и падали прям туда!»

Котан смутно догадывался: что мухи в плове — это небольшой комплимент плову, но спорить у него уже сил не было. 

Ирча́ — так ворону звали друзья в прошлой жизни — была настолько тупая, что жрать ее окончательно расхотелось на второй минуте беседы. Мало ли, может, это заразное… Но и уйти от нее он никак не мог. Правила есть правила: видишь новенькую, объясни, что к чему, и расспроси. Мало ли кто сюда может попасть и что этот «кто» может наворотить, не зная правил и законов. Слушать Ирча́ категорически не умела, но свою историю рассказывала охотно, вот уже часа три. 

Если коротко, а не как ворона сама излагала, то история ее бурной жизни выглядела так.

Ирча́ вылезла из яйца на белый свет примерно полгода назад. Удивительно, как она умудрилась не сломать при этом клюв, шею и лапы, не выпасть из гнезда и не подавиться первым же червяком, который Маман сунула ей в клюв. Второго червяка уже не было. Маман и Папан посмотрели на дохлую тушку, почти лысую, с тремя жалкими перьями на круглой башке, проводили строгим взглядом кривой клювик, который тянулся к обрывку веревки, торчавшей из края гнезда: дитя решило, что это еда. Покачали головами, когда птенец попытался каркнуть, но, кроме сиплого писка, ничто не получилось. Жилец был явно не птенец. То есть птенец был явно не жилец.

«Дуррра. Неоперррабельная», — изрек Папан и подцепил когтем мощной лапы неудачную дочь. Через секунду дочь уже летела вниз, не имея ни малейшего шанса выжить в мире, где не выживают и куда более сообразительные особи.

Но дуракам, как известно, везет. Иногда. Тушка спикировала вниз, но не вмазалась в асфальт, а угодила прямехонько в ведро, которое именно в эту секунду несла от помойки к соседнему кафе какая-то баба. Баба вскрикнула, ворона каркнула (вот может же, когда надо!) потом ее накрыло теплой волной мыльной воды, и дальше она ничего не помнит. 

Очнулась Ирча́ — тогда еще безымянная — в обувной коробке, в темной и вкусно пахнущей подсобке кафе «У Амирчика». 

«Я ее убью, — думал Котан, дергаясь от омерзения. — Перекушу ее тощую шею, там как раз краска отслоилась, не так противно кусать. А потом проберусь в душевую и вымою там рот с мылом. Я больше не могу это слушать!»

— А еще у Амирчика всегда был свежий фарш! Мне его давала наша повариха Амина вместо вкусненьких червячков! А потом я уже сама брала этот свеженький вкусненький фаршик…

— Свеженький фаршик сейчас будет из тебя, уродище ты тупое! Клюв закрыла, быстро! — заорал Котан, плюясь слюной. Кажется, ядовитой. — В карцер захотела? Я уже все понял! Я должен объяснить тебе правила!

— …и катала из него такие шарики, как фрикадельки, только без муки и без соли с перцем, потому что соленое и острое нельзя, мы же птицы, а ты чего ругаешься?

«А в самом деле, чего я ругаюсь?» — вдруг с облегчением подумал Котан и даже встряхнулся. И не надо мне ей горло перекусывать. Достаточно просто свалить. С такими умственными способностями и навыками выживания она в Тюрьмяу проживет без меня минут двадцать. Вон уже пристроились за крыльцом, облизываются. Эти сожрут и не почешутся. Хоть с краской, хоть без. С краской даже лучше, похрустывает. А я сделал что мог!

— Ты зачем в краску влезла, курица? Соскучилась у своего Амирчика по русским березкам, решила обнять?

— Я хотела быть белой.

— Че?

— Белая ворона. Я в душе белая ворона. Хотела, чтоб это самое. Совпадало. Снаружи и внутри. Понятно же, нет?

«Все, — громко сказал себе Котан. Мысленно, но очень громко. — Это точно неоперабельно».

— Значит, слушай сюда последний раз. Ты попала в Тюрьмяу. На фига ты сюда попала, я так и не понял, но мне, честно, вообще по барабану. Здесь есть Правила. Объясняю по пунктам для особо уникальных и ухожу. 

Ворона приоткрыла один круглый глаз и вяло глянула на Котана. Он явно отрывал ее от мыслей о собственной уникальности.

— Да я все равно ничего не понимаю. Я тебя ближе к делу лучше спрошу, подскажешь, — ласково затрещала Ирча́.

— Угу, щас. А потом догоню и еще раз подскажу. Я тебе тут кто, ПВР ходячий?!

— Че?

— Ниче. ПВР. Правила Внутреннего Распорядка, так переводится. У питомцев свои, у нас, вольных, свои.

— Я думала, это мы — питомцы…

— Рыба Путассу тоже думала, да в суп попала. Короче, люди тут делятся на Питомцев и Сотрудников. Питомцы живут в своих клетках, их водят туда-сюда, им все запрещено, и толку от них ноль. Питомцы думают, что Тюрьмяу существует ради них, но это потому, что они придурки. На них всем плевать, скоро заметишь, если доживешь, конечно. Все решают Сотрудники. Они приходят и уходят Оттуда. У них тоже куча всяких заморочек: кто сильнее, кто слабее, но тебя это волновать не должно. Ни к кому из них близко не подлетать, на головы не гадить, заколки у баб не тырить. Знаю я вас…

Из чахлого куста за церковью раздался негромкий, но очень отчетливый вой. Ну вот, началось.

Котан подобрался, вздернул хвост и мотнул башкой. 

— Летать можешь хоть как-нибудь?

Ирча́ гордо кивнула и махнула крыльями. С них мерзкими хлопьями прямо в морду Котану полетели ошметки подсохшей краски. Пока Котан чихал, Ирча взмыла — она бы так это назвала — в воздух метра на два и болталась там, в воздухе, как мешок с тухлыми носками, гордо оглядывая двор. Потом плюхнулась на землю.

— Вот! Эффектно?

— Блестяще. Теперь забирайся вон туда, под крышу, и сиди там тихо, пока всю эту дрянь не счистишь. 

— А я бы хотела еще покраситься! Нет? — Вой в кустах усилился. Теперь в нем явно слышались нотки веселого смеха. Веселого для тех, кто смеется. Тому, над кем смеются, было бы не очень, если бы этот «кто-то» разул уши и услышал.

— Я тебе все сказал. Хочешь краситься — вперед, только не в мою смену. Пока.

И Котан ушел, просто взял и ушел, без всяких там. 

Кот брел и, чтобы успокоиться, — пел. Свою любимую Вольную Песню. Сам написал! 

• Не знают Вольные Коты
• Тоски по дому.
• Эх, про меня забыла ты,
• Ушла к другому.
• Несутся кони по степи.
• Врачи над пашней.
• Его ты больше не люби, 
• Ведь он домашний!

Котан не был до конца уверен в строчке про врачей, но уж больно хорошо рифмовалось с гнусным воображаемым домашним соперником. Врачей-то он знал, они на Медке работали. Летать не летали, но он точно слышал, как весной все повторяют: «Врачи прилетели!» А пашня — это, видимо, где-то там же, где и степь. То есть далеко, и по этому можно скакать. И над этим — летать. 

(Что такое степь, Котан тоже не знал. Но про степь пели в разных патриотических песнях по радио, а радио кот любил и слушал внимательно.)

• По сердцу бьет, как молоток,
• Минута боли.
• Я не хочу ходить в лоток,
• Хочу на воле!
• Пусть этот мир совсем не нов,
• Ничто не ново.
• Любите Вольных Котанов…
• И дайте плова!

Последняя строчка вырвалась как-то сама. Потому что из-за этой идиотки Ирчи́ он весь день не ел. Ну и денек, спасибо, больше не надо.

Котан отряхнулся, помахал хвостом и, убедившись, что никто его не видит, слегка постучал башкой о стену.

Пора выходить на охоту. И корм сам себя в голубой мисочке не принесет. Но сначала придется все-таки пообщаться с сородичами. Порешать, так сказать, вопросики. А если конкретно, то поставить на место парочку зарвавшихся любителей посмеяться в кустах. Физически поставить, если иначе не понимают.

Все книги издательства «Медузы» — бумажные, электронные, аудио — можно купить в нашем «Магазе». Каждая ваша покупка помогает «Медузе» выжить.