Сумы — украинский город, расположенный всего в 30 километрах от границы с Россией. Армия РФ регулярно наносила по нему удары с самого начала полномасштабного вторжения — а когда ВСУ перешли в наступление в Курской области, обстрелы резко усилились (украинские военные используют город как тыловой район для продвижения по территории Курщины). Для жителей Сум война давно — часть повседневной жизни. Но это не делает ее менее страшной. «Медуза» побывала в Сумах, чтобы снять, чем живет город, — а также поговорила с тремя местными жителями о том, как проходят их дни и ночи под российскими обстрелами.

You can read this story in English here.

Екатерина (имя изменено)

медсестра

Район [Химгородок в юго-восточной части города] у нас небезопасный, обстреливали несколько предприятий, которые находятся в непосредственной близости от нашего дома. Объекты энергетической инфраструктуры тоже рядом — они разбомблены «Шахедами». Так что нам достается достаточно сильно. 

Тот же Бездрик (село, входящее в состав города, — прим. «Медузы») с нами совсем рядом находится — это куда прилетел «Искандер» и где погибли наши военнослужащие. Мы этот прилет слышали — правда, не помню точную дату, потому что прилеты, удары, бомбежки у нас каждый день и даты стираются [из памяти].

Когда наши [военные] зашли в Курскую область, бомбардировки и обстрелы сильно участились. Конечно, мы понимали, что так будет. В области вообще ситуация сложная: сначала у нас считалась приграничьем пятикилометровая зона [Сумской области рядом с российской границей], теперь ситуация намного хуже: принудительная эвакуация людей началась уже из 10-километровой зоны, а потом расширилась до 20-километровой. 

Сумы обстреливают уже не только из РСЗО [реактивных систем залпового огня], но и «Шахедами», каждую ночь: иногда их бывает 15, потом — 20, а порой — 50. Они залетают по всей линии границы нашей области, а затем уже «рассеиваются» по всей Украине. Продолжается это примерно с полуночи до десяти утра. Ночью смотришь в местных чатах — люди не спят, переговариваются, обсуждают, в каком направлении летит. В полете «Шахед» издает очень громкий гул, а когда планирует удар, то слышен сильный свист. Плюс ко всему слышится стрельба — это наша ПВО пытается сбить. Стрельба ужасная.

Власти просят закрываться где-то — например, в ванной, — чтобы быть подальше от окон, если случится взрыв и посыпятся стекла. Либо же просят спуститься в укрытие: подвал или стационарное убежище. Но зачастую в убежище люди не бегут, либо в подвал спускаются, либо дома остаются, где две стены (это или коридор, или ванная). Мы с мужем в ванной укрывались. Вот так сидишь и слушаешь эту стрельбу. Я просто закрывала руками уши и сидела, сжавшись, на табурете в этой ванной.

Некоторые пользуются убежищами, но дело в том, что воздушная тревога может длиться по 19–20 часов — иногда и сутки. Ты не будешь сидеть все это время в сыром подвале, там комары и другие насекомые. Поэтому люди в убежища не особо ходят. 

У моей подруги есть кот, и он чувствует опасность. Примерно за три минуты до взрыва прыгает с подоконника, где до этого сидел спокойно, и прожогом [стремглав] бежит в коридор, сидит там в уголке. У другой знакомой — собака, огромный ротвейлер, тоже чувствует взрыв немножко заранее и бежит прятаться под кровать.

Некоторые сумчане говорят, что переживают то же, что и в 2022 году. Тогда ствольная артиллерия била очень сильно. Но до города не долетало особо. Да, были налеты авиации, и это страшно. Но они случались, допустим, раз или два в неделю, а сейчас нас обстреливают ежедневно — мощнее и сильнее. В город стали прилетать КАБы — это очень страшно, потому что сильно [взрывается]. Когда прилетает КАБ, слышит весь город. Если «Искандер» — тоже колоссально громко. Дома вздрагивают, и стекла в радиусе двух-трех километров [от эпицентра взрыва] просто трещат.

Но город живет: светофоры работают, машин на дорогах много, люди ходят на работу. Пекарни, магазины, аптеки открыты. Университеты, школы — дистанционно. Врачи пока тоже только дистанционно, в поликлинику нельзя прийти, семейному врачу надо звонить и в случае чего общаться с ним по телефону. Но скорая приезжает — ко мне вот приехала недели три назад. У меня муж рисует, и медикам очень понравились его картины, так что мы решили им одну картину подарить — за то, что они добрались до меня под обстрелами. 

А пару дней назад (разговор состоялся 12 сентября, — прим. «Медузы») мы взяли чемоданы в руки и уехали в Закарпатье. В подвале сидеть, как мы сидели целыми днями в начале войны, я уже не смогу. Из-за ночных обстрелов я практически перестала спать, и нервная система просто идет вразнос — не только у меня, у многих. И мы уехали, тем более что муж перенес операцию на сердце и ему сейчас нельзя никаких нервных перегрузок. Пока что находимся в Закарпатье, занимаемся необходимыми документами, а позже планируем податься в Германию.  

Думаю, начать так называемую СВО, как ее называют русские, — большая глупость. Вместо того чтобы приводить в порядок свои территории, особенно на глубокой периферии, они полезли в нашу страну. Не надо было этого делать. Мы никакой опасности не представляли, и смерти с обеих сторон абсолютно бессмысленные. От нас до Суджи, чтоб вы понимали, всего 45 километров, и, естественно, у многих в Сумах есть родственные связи с россиянами, все ездили друг ко другу в гости. Теперь с россиянами общаются единицы и с обеих сторон очень большая взаимная ненависть. У нас тоже есть в России родственники, и они считают, что мы сами виноваты. А в чем мы виноваты?

У меня на сердце целый спектр чувств. Это и обида на россиян за то, что они не поднялись и не прекратили это все, а покорно склонили голову. Это и непонимание, и озлобленность. Эти чувства меняются в зависимости от того, как проходит день, насколько сильны обстрелы. Естественно, чем они более жестокие, тем больше чувствуется злобы. 

Я хочу, чтобы все это закончилось, чтобы мы, как раньше, могли свободно ездить друг к другу в гости, сидеть за одним столом, общаться. Чтобы объединились семьи, которые из-за всего этого треша поссорились. Раньше все было от сердца, души — тепло! Они [родственники из России] так любили нашу семью, а мы любили их. Остается только надеяться, что эта любовь останется, а взаимная неприязнь и ненависть по прошествии лет сотрутся. 

Светлана

пенсионерка

Обстрелы очень усилились, и город, естественно, живет не совсем полноценной жизнью. Но живет! Несмотря на то, что беготня в бомбоубежища и гул «Шахедов» по ночам, мягко говоря, напрягают. Днем еще так-сяк, а ночи у нас очень неспокойные.  

Я хожу на хор при социальной службе, нас там человек 10–12 (пенсионеры, инвалиды). По вторникам и четвергам мы встречаемся, общаемся, поем украинские песни — естественно, когда нет воздушных тревог.

На этой неделе был праздник у нас в Украине, День борща. Из-за тревоги мы отмечание уже один раз перенесли, надеюсь, завтра получится все-таки встретиться. Надену вышиванку и пойду — сначала мы хотели встретиться на озере, у нас тут недалеко есть парк хороший, но из-за опасности сейчас не рекомендуют собираться под открытым небом, так что мы встретимся в офисе. Или в бомбоубежище, если снова будет тревога. Главное, чтобы она длилась недолго, — а то в последнее время у нас тревоги по 5–6 часов, это очень сложно. 

Но иногда даже не ощущается, что мы прифронтовой город. Была вот сегодня на рынке, закупалась, и соседи были. В магазин ходила свободно. Это в первые дни войны мы прятались по подвалам и убежищам, а сейчас расслабились. Хотя иной раз я, конечно, иду в коридор, прячусь между двух стен, когда на нас летит что-то. А ракеты же, знаете, долетают до нас быстро — бывает, вначале бахнет, а потом уже тревога включается. Поэтому людям просто сложно успеть куда-то добежать, чтобы спрятаться. Это «Шахед» издалека слышно, а ракета — секунда и все, куда ты выбежишь?

Из города я уезжать никуда не собираюсь, некуда мне ехать: у меня здесь внучка и правнук, а дочка с мужем сейчас на лечении за границей, поэтому буду дома. А там — как богу будет угодно, от судьбы не убежишь, не спрячешься. Тем более в магазинах пока все есть, пенсию платят вовремя. Всю последнюю неделю свет ни разу не отключали, разве что сегодня буквально на пару часов. Вода, газ — все есть. Это вот в 10-километровой зоне от границы очень сложно, а мы пока, слава богу, живем. Сложно, но ничего, прорвемся. Надо жить, больше смеяться, не паниковать и верить, что все будет хорошо.

Сама я родилась в России: папа у меня родом из Винницкой области, родители мамы — переселенцы из Украины. Окончила школу на Дальнем Востоке, приехала поступать в Томск, встретила там мужа, он родом из Сум. Потом мы работали в Удмуртии, а затем муж сказал: «Домой». И мы переехали жить в Сумы.  

И вы знаете, за все это время — а я живу в Украине уже 54 года — я тут ни разу не видела никаких бандеровцев или нацистов. Здесь обычная нормальная жизнь. Раньше я каждые два года летала на Дальний Восток к родственникам — а теперь мне звонит двоюродный брат и спрашивает: 

— Света, а тебя уже освободили?

— От кого меня освобождать надо было?! — говорю. — Я тут полвека живу, объездила все области Украины, здесь все в порядке!

Поэтому для меня эта война непонятна. А в России люди переменились. Моя сестра тоже там живет — неглупый человек, в свое время по заграницам поездила, а тоже войну поддержала — что с ними случилось?! Видимо, до такой степени там дезинформация. 

У [нашего покойного] папы был день рождения, пишу ей: 

— Отец освобождал от фашистов город Киев, прошел почти до Берлина. А теперь его правнуки, которые [живут] на Дальнем Востоке, пришли, чтобы убить меня и моих правнуков. Вот такой парадокс. Кого вы, Алла, воспитали, что он пришел сюда за деньги, чтобы меня убить?!

— А у вас там нацисты, — говорит Алла. 

— Вы сколько раз сюда приезжали в гости! Вы хоть одного нациста видели? Или, может быть, к тебе плохо относились из-за того, что ты говоришь на русском языке? Ну ведь не было такого! Во имя чего началась эта война? Я не понимаю!

В общем, я больше не общаюсь с родной сестрой, не могу. Думаю, очень сложно будет поколению, которое сейчас подрастает, все это простить. Но добро всегда побеждает зло. Я думаю, оно и на этот раз победит.

Отец Александр

православный священник

Вы знаете, сейчас стало очень напряженно. Если раньше пореже прилетало (в основном обстреливалось приграничье), то сейчас много взрывов и в Сумах действительно громко. 

Конечно, когда наши начали продвижение в Курской области, мы прекрасно понимали, что так будет. Но понимать — это одно, а быть в ситуации — совсем другое.

Когда началось наступление [ВСУ в Курской области], мы все очень вдохновились, а теперь эмоций поубавилось и как-то больше думаешь о том, что впереди зима, а зима — это неопределенность. Уже понятно, что будут отключения света. Не знаю, кому верить: кто-то говорит, что холодный сезон пройдет мягко, кто-то говорит, что жестко. Но если уже летом отключают свет, то я представляю, что будет зимой.

Есть постоянное волнение за родственников, причем оно связано не столько со взрывами, сколько именно с ожиданием холодов. Сам я отсюда не могу уехать: не могу бросить приход, людей, которым помогаю. Но я ищу варианты, куда могла бы уехать моя семья.

Количество [военной] техники на улицах увеличилось — это тоже создает напряжение. С одной стороны, благодаря военным я чувствую, что мы защищены, а с другой — человек с оружием все-таки вызывает тревогу, даже если это свой. Еще есть страшное задымление по ночам: приграничье горит [из-за обстрелов], поэтому в городе постоянная дымка. Бывает, утром просыпаешься, а дышать невозможно, и ничего с этим поделать нельзя.

В остальном внешне в городе ничего не поменялось. Магазины работают, дети смеются. Сумы живут своей размеренной жизнью. Уже мало кто боится прилетов, громких звуков, потому что они здесь постоянно.  

Во время воздушных тревог не работает почта и другие учреждения, например банки. А у нас тревоги иногда длятся сутками. Но все стараются, работают: и дорожные службы, и полиция, и городской транспорт. Нам пришлось научиться жить и работать в таких условиях за последние два года. Если в начале войны был настоящий кошмар, мы не понимали, что будет дальше, что такое прилет и чего от него можно ожидать, то сейчас все понимаем.

Если нас, не дай бог, оккупируют, мне здесь места не будет — я это прекрасно понимаю, учитывая мой послужной список. Придется уезжать. А это значит потерять все, что я имею, причем не только в материальном смысле. Например, район, где я вырос и где сейчас у меня приход, — это уже буквально часть меня, и лишиться его — как потерять семью. Это была бы трагедия.

Но у меня есть два варианта на случай, если русские сюда зайдут. Уезжать — или оставаться и до последнего защищать то, что мне дорого. Как священник, я не могу брать в руки оружие, но вполне могу быть тактическим медиком, волонтером, капелланом. 

Все-таки я неисправимый оптимист, и этот оптимизм мешает мне давать трезвую оценку происходящему. Сначала я думал, что война закончится к осени 2022 года. Этого не случилось. Потом я был уверен, что победа Украины будет в 2023-м. Так что я не могу делать прогнозов. Я просто молюсь, чтобы весь этот кошмар скорее закончился. Чтобы все-таки до россиян каким-то образом дошло, что они совершают колоссальное преступление, которое оставит ужасный след на века. Чтобы они поняли, как их обработали, как пропаганда сделала из Z-большинства стадо, чтобы случилось у них какое-то прозрение. Я уповаю на чудо.

Но даже в этой сложной обстановке нужно находить радости. Это общение с людьми, помощь ближним. Дети рождаются, школы работают, люди влюбляются, играют свадьбы. Жизнь продолжается. Да, десять лет войны для одной человеческой жизни, безусловно, большой срок. Но это и большой опыт. Это множество событий, далеко не только плохих.

Мы так живем, и другой земной жизни у нас не будет. Поэтому надо извлекать что-то хорошее из того, что мы имеем сейчас.

Как Сумская область встретила начало войны

«Какое отношение к русским? Никакое. Это изгои на тысячу лет» Сумская область Украины уже почти месяц обороняется от российской армии — хотя находится прямо на границе. Ее глава Дмитрий Живицкий рассказал «Медузе», как ей это удается

3 года назад

Как Сумская область встретила начало войны

«Какое отношение к русским? Никакое. Это изгои на тысячу лет» Сумская область Украины уже почти месяц обороняется от российской армии — хотя находится прямо на границе. Ее глава Дмитрий Живицкий рассказал «Медузе», как ей это удается

3 года назад