Перейти к материалам
Постер спектакля «Ромео и Джульетта» в Театре герцога Йоркского
истории

Помните споры о темнокожей Джульетте? Рассказываем, почему «слепой» кастинг стал нормой в кино и театре — и почему его критикуют не только справа, но и слева

Источник: Meduza
Постер спектакля «Ромео и Джульетта» в Театре герцога Йоркского
Постер спектакля «Ромео и Джульетта» в Театре герцога Йоркского
Klára Šimonová / Getty Images

В театре герцога Йоркского в Лондоне идет «Ромео и Джульетта» — спектакль Джейми Ллойда с Томом Холландом и Франческой Амевуда-Риверс в заглавных ролях. Промо-кампания этого проекта вызвала в соцсетях — в том числе русскоязычных — очередную дискуссию о темнокожих артистах, которые играют белых персонажей: Амевуда-Риверс — как раз темнокожая. Споры о colorblind-кастинге настолько же привычны, как и сам этот подход к подбору актеров: о нем даже делают мемы. Разбираемся, откуда взялся «слепой» кастинг, почему он важен и когда бывает неуместен.

Когда возник colorblind-кастинг

При colorblind-кастинге (он же — «слепой» или «нетрадиционный» кастинг) актеров для спектакля, фильма или сериала подбирают без учета их расы, гендера или даже возраста. Обычно это значит, что расовые и другие аспекты идентичности не будут влиять на сюжет и мир произведения.

Самой идее играть людей другого цвета кожи и гендера много веков. Но в прошлом она работала иначе: представители привилегированных групп могли воплощать на сцене кого угодно. Во многих традиционных театрах — древнегреческих, английских эпохи Шекспира, японском театре кабуки — женские роли веками исполняли мужчины. В западном театре (а позже и в кино) традиционно существовала практика, которая позже стала называться блэкфейс, йеллоуфейс, редфейс или браунфейс: белые актеры в специальном, часто карикатурном, гриме играли людей других рас. В начале XX века самой экранизированной книгой немого кино стала «Хижина дяди Тома»: за 24 года она получила девять адаптаций, но только в двух главную роль действительно исполнили темнокожие.

Еще одно связанное современное понятие — вайтвошинг: когда небелого персонажа играет белый актер. В отличие от разнообразных «-фейсов», эта практика дожила до наших дней, хотя в последние годы заметные случаи вайтвошинга в кино подвергались критике. Хотя формально вайтвошинг тоже можно считать «слепым» кастингом, обычно под этим термином подразумевают обратную ситуацию.

В западном театре небелые актеры стали играть персонажей, которые были белыми в оригинальных произведениях — или воспринимались таковыми — с середины XX века. В 1955 году исполнители разных рас участвовали в спектаклях по Шекспиру на Нью-Йоркском шекспировском фестивале. С тех пор самые смелые решения в области нетрадиционного кастинга часто касаются именно Шекспира: первым небелым Гамлетом англо-индиец Бен Кингсли стал почти полвека назад. 

В 1967-м темнокожая актриса Эрта Китт сыграла Женщину-кошку в сериале «Бэтмен». В 70-х на Бродвее шел мюзикл «Волшебник» (по «Волшебнику Страны Оз») с полностью темнокожим кастом. В 1978-м его экранизировал Сидни Люметт — с Дайаной Росс в роли Дороти и Майклом Джексоном в роли Страшилы. Чуть раньше, в 1973-м, киноадаптацию получила рок-опера «Иисус Христос — суперзвезда», где небелые актеры сыграли Иуду и Марию Магдалину.

Экранизация мюзикла «Иисус Христос — суперзвезда», 1973
Courtesy Everett Collection / Vida Press

 

Как colorblind-кастинг стал обычным делом в американском театре

Настоящий прорыв случился в 1986 году. Американская Ассоциация равенства актеров (AEA) провела опрос и выяснила, что за предыдущие четыре года больше 90% всех театральных постановок в США имели полностью белый актерский состав. Профсоюз срочно провел симпозиум с участием более 500 актеров, режиссеров, кастинг-директоров и критиков. По его итогам организация выпустила руководство, где призывала применять в том числе colorblind-подход. Сегодня это самый распространенный вид кастинга в американском театре.

Это неудивительно. Уровень условности в театре всегда был выше, чем в кино и на телевидении. Этот медиум изначально предполагает, что зрители должны сами подавлять недоверие к происходящему на сцене. Актеры выходят из образа на поклоне и нередко играют по несколько ролей в одном спектакле. Декорации и реквизит могут быть весьма условными. Нередко исполнители даже разрушают четвертую стену и общаются со зрителями.

Colorblind-кастинг применяют не только западные, но даже российские театры. Один из немногих известных темнокожих актеров России Григорий Сиятвинда за свою карьеру успел поучаствовать во многих шекспировских постановках «Сатирикона» — «Гамлете», «Макбете», «Ромео и Джульетте», а в спектакле «Бунтари» Александра Молочникова сыграл Александра Пушкина (на одну восьмую — эфиопа, конечно, но все же не настолько очевидно темнокожего). Другой небелый актер, калмык Евгений Сангаджиев, помимо обязательного Шекспира участвовал и в нескольких постановках русской классики: например, у Кирилла Серебренникова в «Кому на Руси жить хорошо» он сыграл одного из некрасовских «русских мужиков», Ивана Губина.

А что в кино?

Кинематограф долгое время отставал от театра. Отчасти потому, что за подавление недоверия здесь отвечают в первую очередь авторы, а не зрители. Отчасти — из-за его привычной закостенелости: фильмы требуют серьезных финансовых вложений, и кинокомпании идут на эксперименты с большей неохотой.

В девяностых и нулевых было всего несколько примеров, когда белый герой оригинального произведения «менял расу» в адаптации. Самые известные — агент Джей из «Людей в черном» в исполнении Уилла Смита, его же подполковник Невилл в «Я легенда», заключенный Рэд в «Побеге из Шоушенка» (Морган Фримен), Меркуцио в «Ромео+Джульетта» (Гарольд Перрино).

«Золушка» 1997 года опережала свое время: главная роль досталась афроамериканке Бренди Норвуд, фею сыграла Уитни Хьюстон, королевскую чету — белый актер Виктор Гарбер и темнокожая Вупи Голдберг, а их сына, принца — филиппинец Паоло Монтальбан. Можно вспомнить и «Много шума из ничего» Кеннета Браны, где Дензел Вашингтон и Киану Ривз (к слову, на четверть азиат) играли сводных братьев.

Настоящий бум нетрадиционного кастинга пришелся на конец 2010-х и начало 2020-х. Это — результат расцвета так называемого «черного» кино. Кино отражало масштабные социополитические сдвиги в Соединенных Штатах — протесты в Фергюсоне, движение Black Lives Matter, обострившиеся расовые противоречия во время президентства Дональда Трампа. Disney и принадлежащие ему Marvel и Pixar все чаще стали выпускать проекты с небелыми героями. В число самых успешных деятелей Голливуда вошли небелые режиссеры. А с появлением популярного хештега #OscarsSoWhite «Оскары» несколько чаще стали уходить небелым исполнителям — правда, в основном за роли второго плана.

Давайн Джой Рэндольф получает «Оскар» за лучшую женскую роль второго плана в фильме «Оставленные», 2024
Kevin Winter / Getty Images

 

Как Голливуд зарабатывает на colorblind-кастинге

Голливуд привлекает в свои проекты темнокожих, азиатских и латиноамериканских актеров не только по социальным причинам, но и по экономическим. Согласно исследованию 2021 года от экспертов компании Nielsen Media Research афроамериканцы проводят больше времени за потреблением контента, чем любая другая расовая группа в США, но при этом репрезентация черного сообщества в стране остается невысокой.

Аналитики из консалтинговой фирмы McKinsey подсчитали, что Голливуд только на внутреннем рынке предположительно теряет 30 миллиардов долларов в год из-за недостаточной расовой репрезентации: 10 миллиардов — от недостатка темнокожих, 12-18 миллиардов — от недостатка латиноамериканцев, 2-4 миллиарда — от недостатка азиатов. Все эти группы зрителей готовы платить за большую представленность в кино и сериалах.

В то же время за последние два десятилетия пика достиг и другой тренд американской киноиндустрии — компании стали опираться на уже принадлежащую им интеллектуальную собственность. В Голливуде (небезосновательно) считают, что зрители охотнее пойдут на фильм, основанный на известных им произведениях — книгах, комиксах, играх или других фильмах. При этом «известная интеллектуальная собственность» на Западе — в значительной степени произведения белых людей о белых людях, созданные во времена, когда оставлять представителей других рас на периферии сюжета было привычным делом.

Итак, с одной стороны, Голливуду нужно привлекать небелую аудиторию из США и других стран. С другой — зарабатывать на уже имеющейся в распоряжении интеллектуальной собственности. Отсюда — популярность colorblind-кастинга в кино.

Почему проекты со «слепым» кастингом вызывают споры

Практически каждый фильм, сериал, а изредка — даже и театральные постановки с colorblind-кастингом вызывают возмущение как в англоязычном, так и в русскоязычном интернете. В России против «искажений оригинального текста» нередко протестуют известные представители культуры и политики, придерживающиеся совершенно разных взглядов по другим вопросам.

В 2015-2016 годах актер Станислав Садальский и писатель Денис Драгунский иронизировали по поводу британской театральной «Анны Карениной» с актрисой нигерийского происхождения в главной роли. Несколькими годами спустя темнокожая королева Англии и «фрейлины, будто народившиеся от Отелло» в сериале «Бриджертоны» возмутили писательницу Татьяну Толстую. Оппозиционный политический активист, фигурант «московского дела» Алексей Миняйло в начале 2022-го не принял темнокожих эльфов в «Кольцах власти». А в мае этого года против небелой Джульетты в Театре герцога Йоркского выступила очень пестрая компания: Дмитрий Рогозин, Михаил Светов и Евгений Понасенков.

Сериал «Бриджертоны»
Liam Daniel / Netflix

Многолетнее противодействие colorblind-кастингу объединяет консерваторов, правых либералов и либертарианцев по обе стороны океана. Объяснить его невозможно без термина «культурные войны»: он описывает конфликт между традиционными и прогрессивными ценностями. Эффективным приемом в этих войнах оказались fake outrages — когда возмущения по поводу несуществующих или незначительных в масштабах общества проблем нагнетают искусственно. Такое нагнетание может вести к моральным паникам — расхожим, но безосновательным страхам, будто некие идеи или люди угрожают благополучию или даже выживанию общества.

Обычно fake outrages используют люди правых взглядов

Fake outrages могут использовать люди любых взглядов, но в последние десятилетия это отличительный знак правых и консервативных СМИ, политиков и блогеров. По словам Майкла Хоббса, журналиста и исследователя, специализирующегося на разоблачении моральных паник, в американской политике вместо реальных проблем обсуждают «отмену» детских книжек доктора Сьюза и «войну левых против Рождества».

Культурные войны и связанные с ними моральные паники прекрасно легли и на российскую почву. Их пытаются использовать многие консервативные силы — от либертарианцев до Владимира Путина. Даже вторжение в Украину Путин многократно объяснял борьбой с «разнообразными извращениями», «родителями номер один и номер два» и «десятками гендеров», которые Запад через Украину якобы пытается навязать России.

Журналист The Atlantic Адам Сервер пишет, что для консервативных изданий кино — новый фронт культурной войны. По словам Сервера, традиционалисты стремятся убедить корпорации, что их продукт провалится, если не будет соответствовать консервативной политике. В то же время они внушают фанатам оригинальных фильмов, будто сиквелы и ремейки разочаровывают их не из-за слабых сценариев и прочих недоработок, а именно из-за разнообразия в касте.

За что консерваторы критикуют colorblind-кастинг — и в чем они неправы 

Частые аргументы против colorblind-кастинга — историческая недостоверность или несоответствие литературному первоисточнику. С точки зрения сторонников такого подхода к кастингу, такие аргументы совершенно беспомощны. Как замечает кинокритик Мария Кувшинова, подлинный историзм в кино в принципе недостижим: «Ни один живущий сегодня актер не сможет аутентично сыграть человека из прошлого — он играет сумму знаний и проекций, он играет для своих современников и отражает их чаяния». 

Кинозрители привыкли к условностям, которые давно никто и не думает объяснять — шумным взрывам в космосе, бесконечным патронам в боевиках, к Джону Сноу, который расхаживает без шапки в лютый мороз. Никому не приходит в голову критиковать и концептуальные замыслы режиссеров, когда, например, Ларс фон Триер расчерчивает план города Догвилля мелом на полу — а домов не показывает.

К тому же чаще всего, когда кто-то возмущается темнокожим персонажем в традиционно «белом» сеттинге, объяснить его все-таки можно. Например, нарочито комедийным характером происходящего (как в сериале «Великая»), фэнтезийным сеттингом без претензий на историчность (как в «Русалочке» или тех же «Кольцах власти») или альтернативной историей (как в «Бриджертонах»). В последнем случае условен весь антураж: среди причесок встречаются дреды, а на фоне играют современные поп-хиты.

В дискуссиях об «обезумевшей повесточке» часто вспоминают финско-эстонско-кенийский фильм «Маршал Финляндии», где роль Густава Маннергейма исполняет темнокожий актер. Но это, строго говоря, даже не пример colorblind-кастинга. По сюжету, кениец рассказывает сказку деревенским детям, а все происходящее в фильме — фантазии его слушателей. Разумеется, они представляют себе знакомых людей (в том числе рассказчика в роли Маннергейма) и привычные пейзажи.

Претензия о несоответствии первоисточнику — еще более сомнительная. Адаптации известных книг или комиксов — это отдельные произведения, и их авторы, бесспорно, имеют право на художественные вольности, отличные от канона.

Чем интересна ситуация вокруг «темнокожей Джульетты»

Если смотреть через призму культурных войн, легко понять, почему Франческа Амевуда-Риверс в роли Джульетты возмутила стольких людей. Джульетта в пьесе — непокорная девушка, выбирающая себя и свою любовь, даже если для этого приходится жертвовать жизнью. В каком-то смысле она даже более сильный персонаж, чем Ромео: современное Шекспиру патриархальное общество меньше ожидало, что 13-летняя девочка бросит вызов семье и власть имущим.

Спектакль «Ромео и Джульетта» в Театре герцога Йоркского

Однако после десятков экранизаций и постановок Джульетта ассоциируется в общественном сознании с другими качествами — «женственностью» и «хрупкостью». Для консерваторов персонажи пьесы могут быть очередной патриархальной фантазией (пусть и с мрачным концом): нежная голубка, склоняющая голову на плечо своему господину-мужчине.

«Посмотрите, каким милым ребенком была Оливия Хасси в 1968-м! А какая трогательная и хрупкая Клэр Дейнс в экранизации 96-го!» — как будто намекают они своими сравнениями. Отдельные твиттерские блогеры даже прикладывали картинки конвенционально феминной темнокожей девушки, утверждая, что против такой Джульетты они бы выступать не стали.

Но режиссер спектакля Джейми Ллойд пошел другим путем, сделав внутреннее бунтарство Джульетты отчасти еще и внешним — у нее крупные черты лица, широкие плечи, мешковатая, скрывающая тело одежда. Легко поверить, что именно эти детали возмутили ценителей традиционных гендерных ролей наряду с цветом кожи.

Джульетта здесь не только по поступкам, но и внешне не уступает Ромео в силе, дерзости и готовности к бою — а то и превосходит его. Хоть это решение и не следует букве шекспировской трагедии, но удачно попадает в ее дух.

Спектакль «Ромео и Джульетта» в Театре герцога Йоркского

Неудивительно, что такую интерпретацию персонажа многие восприняли как посягательство на привычный для них статус-кво — как было, например, в случаях, когда геймеры массово возмущались уменьшением бюстов женских персонажей в играх серий Tomb Rider, Mortal Kombat или Final Fantasy. 

Возможно, дело не в размерах груди, цвете кожи или уровне феминности как таковых, — а в том, чей именно контроль эти характеристики символизируют. Люди, которым их социальное положение, раса, гендер, сексуальная идентичность дает привилегии, часто не могут смириться, что привычное положение дел — как им кажется, справедливое и естественное — может пошатнуться. Относительно маскулинную Джульетту, темнокожего эльфа или игрового персонажа с грудью поменьше они ощущают как атаку на выгодные для них социальные нормы.

Все эти споры на самом деле не о Шекспире, Толкиене, Толстом или подлинной истории — они о нежелании привилегированных людей признавать свои привилегии и делиться, пусть даже символической, властью.

Почему для защитников colorblind-кастинга такая практика приемлема, а вот обратная — вайтвошинг — нет

В сторону защитников colorblind-кастинга часто звучат обвинения в лицемерии: мол, если темнокожим актерам можно играть белых персонажей, почему обратную ситуацию — так называемый вайтвошинг — критикуют? Скажем, когда создатели фильма «Алина Кубинская» поручили роль Фиделя Кастро Джеймсу Франко, никак не связанному с Латинской Америкой, и актера Джона Легуизамо это возмутило, Ксения Собчак иронизировала: «Старые добрые двойные стандарты левацкой повесточки».

На самом деле в данном случае речь идет не о лицемерии или о двойных стандартах (что предполагает скрытые мотивы), а о вполне осознанной и публичной политике борьбы с расовым дисбалансом в актерской среде, который объективно существует до сих пор. Сегодня в американском кино лишь 29% ведущих ролей и 40% ролей в целом достается небелым людям, при том, что их доля в населении страны — выше 43%. А в американском театре небелые исполнители с 2016 по 2021 год получали лишь от 21,3% до 28,6% всех контрактов в зависимости от года. Американское общество в целом считает это проблемой. С этой точки зрения colorblind-кастинг — прежде всего одно из возможных решений.

Есть и другой аргумент. Он звучит так: практики вроде блэкфейса и вайтвошинга оставили травму в коллективном сознании небелых людей, а значит их воспроизводство — прямая отсылка к временам, когда системный расизм на Западе существовал открыто. Часть критиков вайтвошинга выступает именно с таких позиций, а выступать на стороне расизма ни одна голливудская студия или американский театр, конечно, не желает.

Третий довод касается только исторических личностей, которые, впрочем, и вызывают больше всего споров. Почему темнокожая английская королева допустима, а белый Мартин Лютер Кинг — нет? Отвечая на этот вопрос, сторонники colorblind-кастинга обращают внимание на то, что небелые исторические личности на Западе сталкивались с системным расизмом на ежедневной основе. Это неотъемлемая часть их истории, которую невозможно рассказать без фактора расы — в отличие от историй о белых, которые, как правило, не страдали от системного расизма. В тех же случаях, где белый человек оказывается на позиции дискриминируемого или просто «другого», едва ли кто-то станет использовать colorblind-кастинг.

Неожиданный твист: критика colorblind-кастинга — не всегда расистская

Colorblind-кастинг заметно увеличил репрезентацию небелых расовых групп в американском кино и театре. Но, как и у любого компромиссного решения, у него есть серьезные недостатки. Слева его критикуют, может, и не так массово, но иногда даже более жестко, чем справа.

Темнокожий драматург Август Уилсон клеймил этот подход еще в 1996 году, называя его «инструментом культурных империалистов, рассматривающих американскую и европейскую культуру как безупречную в своем совершенстве». В эссе «Земля, на которой я стою», Уилсон писал: «Ставить полностью черную постановку „Смерти коммивояжера“ или любой другой пьесы, задуманной для белых актеров (…) — значит отказывать нам в нашей собственной человечности и нашей собственной истории».

Постер спектакля «Смерть коммивояжера» в нью-йорском театре Хадсон. Все роли исполняют темнокожие актеры
Bruce Glikas / Getty Images

Другая проблема colorblind-кастинга — символическая «галочка» за расовое разнообразие в актерском составе. С точки зрения левых критиков этого подхода подлинное разнообразие — не просто присутствие людей определенного цвета кожи на экране, но и демонстрация специфического опыта этих людей, который стирается в условиях «слепого» кастинга. Небелые актеры при таком подходе зачастую играют персонажей, как будто начисто лишенных какой-либо расы.

Еще хуже, что colorblind-кастинг помогает кинокомпаниям уйти от неудобного вопроса — почему они не рассказывают по-настоящему важных историй, написанных креативными командами небелых людей для их собственной аудитории? 

За что критикуют «слепой» кастинг в «Бриджертонах», «Гамильтоне» и спектакле «Гарри Поттер и Проклятое дитя»

Непродуманный «слепой» кастинг иногда воспроизводит стереотипы и проблемные сюжеты. «Мантра „важен только талант“ не защищает от стереотипов, — говорит журналистка Дайеп Трэн, исследующая репрезентацию. — Когда люди задумываются над вопросом, как выглядит исполнитель главной роли, а как — злодей, в дело вступают их предубеждения».

За неосознанный расизм нередко критикуют сериал «Бриджертоны». Несмотря на декларируемое разнообразие, большую часть основного каста в первом сезоне все равно составляют белые артисты — а почти каждый темнокожий представляет тот или иной стереотип. Например, история герцога Гастингса — это расхожий миф об отсутствующем черном отце. А Марина Крейн попадает в амплуа «Джезебел» — гиперсексуализированной юной мулатки, на фоне которой ее белые сверстницы смотрятся воплощением целомудрия. Стоит вспомнить и колоризм сериала: идеалы красоты здесь — афробританцы со светлым оттенком кожи, а у главного злодея, герцога Гастингса-старшего, кожа, наоборот, самая темная. 

Расовое разнообразие высшего света в «Бриджертонах» объясняется так: это вселенная, где король Георг III полюбил темнокожую женщину и в одиночку победил расизм. В реальной жизни у королевы Шарлотты, несмотря на слухи, не было африканских корней — и она способствовала британскому колониализму и работорговле. Что касается Георга, сам он не владел рабами и в молодости называл рабство «омерзительным», однако позже поддерживал рабовладельцев и не давал парламенту отменить торговлю людьми.

По словам темнокожего британского писателя и историка Стивена Мартина, «Бриджертоны» — абсурдная трактовка черной истории. «Я часто привожу в пример сериал о Германии 1930-х годов, где царила бы этническая гармония — лишь потому, что фюрер женился, скажем, на еврейке, — рассуждает он. — Только представьте, такое бы выставили на смех».

Похожая проблема — у «Гамильтона», одного из самых успешных мюзиклов XXI века. Создатели подавали его как произведение с осознанным «разноцветным» кастом, призванное вернуть небелых людей в американский исторический нарратив, показать их вклад в создание Америки и важность иммигрантов для этой страны. Однако все персонажи спектакля — белые, те самые «отцы-основатели» США, большинство из которых еще и были рабовладельцами. Много ли пользы в том, что талантливый афроамериканский актер подарит свою харизму и обаяние, скажем, реальному рабовладельцу и насильнику Томасу Джефферсону? С критикой, разразившейся после выхода мюзикла на стримингах, в итоге согласился и композитор Лин-Мануэль Миранда, признав, что не смог охватить во всей полноте сложность и ошибки исторических личностей.

Трагикомичная ситуация вышла и с «темнокожей Гермионой». В спектакле «Гарри Поттер и Проклятое дитя» повзрослевшую волшебницу, ставшую министром магии, сыграла афробританская актриса Нома Думезвени. Хотя на сюжет ее раса едва ли повлияла, задним числом это решение заставило переосмыслить одну из сюжетных линий оригинальной книжной серии. Насмешки почти всех положительных персонажей над безуспешными попытками «полукровки» Гермионы освободить домовых эльфов из рабства и без того казались попытками оправдать рабовладельческий статус-кво. Однако те же насмешки над темнокожей девочкой, буквально борющейся с рабством, уже могут восприниматься как неприкрытый расизм.

Нома Думезвени в роли Гермионы в спектакле «Гарри Поттер и Проклятое дитя»
ED / CE / Charlie Gray / Camera Press / Vida Press

Что такое color-conscious-кастинг и как его применяют

В качестве альтернативы «слепому» кастингу с некоторых пор в Голливуде и Британии рассматривается кастинг «осознанный» (color-conscious или identity conscious). Он подразумевает, что расу и идентичность актера нужно принимать во внимание даже в инклюзивных проектах, а связанные с ней оскорбительные тропы и стереотипы — учитывать и по возможности деконструировать. В то время как colorblind-кастинг заставляет нас представить мир, где рас будто бы нет вообще, color-conscious кастинг прямо или метафорически показывает влияние, которое цвет кожи или разрез глаз может оказать на жизнь человека.

Одна из главных проблем этого подхода — в расплывчатых рамках. Те же «Бриджертоны» и «Гамильтон» создавались именно как «осознающие расу» произведения, вот только глубины «осознания» им явно не хватило. 

Однако есть и более удачные примеры. Пожалуй, самый выдающийся — «Легенда о Зеленом рыцаре», экранизация артуровского эпоса с актером индийского происхождения Девом Пателем в главной роли. Здесь цвет кожи протагониста, его разительное отличие от остальных персонажей принципиально важны. 

Гавейн — аутсайдер патриархального, построенного на насилии мира. Он, как и его мать-колдунья, буквально «другой», и это заметно всем, в том числе ему самому. Его кожа в фильме — проекция его положения. На прочих рыцарях лежит печать славы, смерти, покорения народов — колониализма, с которым артуровский миф крепко связан. На персонаже Пателя в начале фильма этой печати нет: он не проливал крови и считает себя недостойным места рядом с королем. Но при этом восхищается кровавыми подвигами других рыцарей и отчаянно хочет влиться в общество, которое не принимает его как равного. Желание аутсайдера встроиться в несправедливую систему, как это часто бывает и в реальном мире, приносит лишь ограниченное и временное вознаграждение.

Создатели сериала «Шмигадун!», который пародирует старые американские мюзиклы и одновременно отдает им дань уважения, сумели каким-то удивительным образом совместить colorblind-и color-conscious-подходы. В вымышленной вселенной города Шмигадун расового вопроса как будто и правда не существует, но главные герои — «попаданцы» из реального мира — вполне ощущают влияние расизма. Некоторые сюжетные линии откровенно высмеивают стандартные сюжеты о расистах: скажем, главная злодейка первого сезона возражает против отношений дочери с темнокожим моряком, потому что не любит… моряков. 

Получается, colorblind-подход устарел?

Может сложиться ощущение, что colorblind-подход — в принципе провальный. Но это не совсем так. Скорее он просто ограничен в своем применении.

«Большинство фильмов, телешоу и пьес рассуждают о (…) человеческих страданиях. Если это базовый уровень, какого черта мы так неохотно выбираем в них людей с другим цветом кожи? [Но] некоторые истории требуют подбора актеров по признаку расы, как, например, биографический фильм о Мартине Лютере Кинге», — говорит актриса Розалинд Элеазар, участвовавшая во многих colorblind-проектах.

Помимо репрезентации дискриминируемых групп и дополнительных возможностей для небелых актеров, у colorblind-кастинга есть и другие плюсы. Как считает исследовательница Стефани Руссо, он напоминает, что европейское общество в истории никогда не было полностью этнически гомогенным. Еще один довод в пользу «слепого кастинга» — когда его используют для создания миров, где рас не существует, он нормализует небелых людей в традиционно белых пространствах (таких, например, как вселенная Толкина).

В более широком контексте оба подхода к инклюзивному кастингу имеют право на жизнь. Это всего лишь инструменты со своими достоинствами и ограничениями, и задача авторов — научиться выбирать их осознанно. Colorblind, несмотря на культурные войны, уже стал абсолютным мейнстримом в англо-американской культуре, помогающим Голливуду и Бродвею расширять свою аудиторию, и вряд ли куда-то исчезнет. Однако это лишь первая ступень на пути к полноценной репрезентации расовых меньшинств. Color-conscious в свою очередь напоминает, что Запад едва ли когда-либо станет совершенно пострасовым, и помогает внести важные нюансы — однако он не всегда подходит конкретным историям.

«Медуза»