Зрители Венецианской биеннале бродят по палаццо XVIII века среди мусора, а в чешском павильоне — залезают в мертвого жирафа (спокойно, он плюшевый) Рассказываем о самых интересных проектах главного арт-форума планеты
60-я Венецианская биеннале продолжает работу до 24 ноября. В этом году главные герои форума — представители групп, которых общество обделяет вниманием: жители Глобального Юга, мигранты, квир-люди. Еще один сюжет биеннале — кризис старого миропорядка, который в Венеции ощущается особенно остро. Критик Антон Хитров рассказывает о самых интересных проектах форума.
Над водой Арсенала — знаменитой верфи, где расположен основной проект биеннале — горят разноязыкие неоновые вывески. Все они сообщают одно и то же: «foreigners everywhere». Мы будто наблюдаем облака мыслей, которые местные жители разделяют с путешественниками (мысли же бестелесны — почему бы им не носиться над водой?). Действительно, на каком бы языке вы ни думали, в Венеции вас всегда окружают иностранцы. Да и не только в Венеции.
«Foreigners everywhere» — проект Клэр Фонтен, художницы, которой никогда не существовало: это коллективный псевдоним Фульвии Карневале и Джеймса Торнхилла. Первые неоновые надписи с этой фразой они создали в 2004 году. Поскольку Адриано Педроса — руководитель Художественного музея в бразильском Сан-Паулу и первый куратор биеннале из Южного полушария — назвал важнейшую выставку форума в честь этой работы Фонтен, ей не могли не выделить почетное место: инсталляция встречает посетителей, которые заходят в Арсенал со стороны моря.
Среди языков есть и русский — но перевод получился не слишком удачным: «Иностранцы везде». На итальянском — родном языке Фульвии Карневале — фраза звучит так: «Stranieri Ovunque». «Stranieri» — это не только «иностранцы», но и «незнакомцы», «чужие», «чужаки». Некоторые словари приписывают значение «чужие» и английскому «foreigners». Для Венецианской биеннале этот более широкий смысл слова оказался главным.
Биеннале делает акцент не только на культурах, недостаточно представленных на мировой художественной сцене, но и вообще на любых группах, которые до недавнего времени оставались невидимыми. Неслучайно на форуме столько в прямом смысле яркого искусства — даже строгий фасад центрального павильона в садах Джардини, еще одной площадки основного проекта, в этом году покрыт разноцветными рисунками авторства группы MAHKU (это объединение художников из народа хуни куин, живущего в Бразилии и Перу): «яркий» и «видимый» — по сути, почти синонимы.
Культурная идентичность интересует Педросу в первую очередь — как и кураторов национальных павильонов, которые вольны выбирать любую тему, но все-таки сверяют часы с основным проектом. Биеннале больше ста лет, и устроена она старомодно: национальные павильоны соревнуются между собой за главный приз, что заставляет публику видеть в художниках и кураторах прежде всего представителей своих государств. 60-й, юбилейный форум ставит эту концепцию под сомнение: чуть ли не на каждой второй выставке нам напоминают, что гражданство и культурная идентичность — не одно и то же.
Ключевыми героями биеннале стали мигранты и представители коренных народов. Например, персонального «Золотого льва» в этом году получили Mataaho Collective — арт-группа из Новой Зеландии, которая объединяет художниц из разных племен маори — за инсталляцию «Такапау». Mataaho сплели в одном из залов Арсенала огромный шатер из светоотражающих лент по технологии, которая дала название проекту: такапау — это плетеный коврик из растительного волокна. По замыслу художниц, шатер должен напоминать утробу матери: в культуре маори это место между двумя мирами, человеческим и божественным. «Такапау» — действительно мистическое пространство: искусственный свет в инсталляции выставлен так, что когда вы смотрите на серебристое «небо», то видите собственную тень, окруженную ореолом. Можно представить, что перед вами сверхъестественная сущность.
Вообще, куратор Адриано Педроса отобрал в основной проект немало художников, которые работают в «непрестижных» техниках. Керамисты и мастера по текстилю выставлены на биеннале наравне с живописцами и скульпторами. Для куратора это тоже меньшинства — не в смысле количества, а в смысле внимания, которое им уделяет общество.
По той же логике, отбирая искусство для второй части основного проекта — той, где выставлены главным образом уже умершие художники, — Педроса наряду с работами африканцев и южноамериканцев показывает живопись швейцарской художницы Алоизы Корбаз, которая бо́льшую часть жизни провела в психиатрических лечебницах. А среди самых заметных участников выставки в Арсенале — китайский художник Сияди, открытый гей из гомофобной страны, который привносит квир-сюжеты в традиционную резьбу по бумаге.
Один из лучших национальных проектов этого года, выставка «Пространство, чтобы меня разместить» в павильоне США, — концентрация всех идей, которые доминируют на форуме. Соединенные Штаты представляет художник Джеффри Гибсон — коренной американец (частично чокто, частично чероки) и гей. Как и Сияди, Гибсон объединяет квир-эстетику с традиционными ремеслами: его скульптуры, увешанные бисером и цветными лентами, напоминают одновременно образы для прайда и искусство коренных народов Америки. Художник использует базовые цвета и прямолинейные лозунги — скажем, «Мы хотим быть свободными». В самой этой простоте — политическая позиция Гибсона: я буду говорить громко и внятно, чтобы вы меня наконец услышали.
Эва Котяткова, представляющая Чехию, убеждена, что в защите и понимании нуждаются не только люди. Ее проект «Сердце жирафа в неволе на 20 килограмм легче» рассказывает о первом чехословацком жирафе по имени Ленка: ее поймали в Кении и отправили в Прагу в середине 1950-х. Чтобы услышать историю Ленки, нужно забраться в мягкую плюшевую шею жирафа — с пугающими анатомическими подробностями вроде кровеносных сосудов. Выставка выглядит так, будто она адресована в первую очередь детям. Это сознательное решение художницы, которая ни к кому не расположена так, как к детям, животным и монстрам — всем существам, выходящим за пределы «нормы».
Поскольку 60-я биеннале с ее деколониальной повесткой, очевидно, стала ответом на дискриминацию и неравенство, один из ключевых вопросов форума — как можно с помощью искусства говорить о травме. Рассказывая о болезненном опыте, личном или историческом, некоторые художники выбирают нарочито отстраненный, прохладный, даже чуть ироничный тон.
Килуанжи Киа Хенда из Анголы, участник основного проекта, рос в годы гражданской войны и знает, каково жить с ощущением непреходящей угрозы — но в его работах это чувство завуалировано. Киа Хенда фотографирует здания через кованые решетки — такими защищают дома и магазины в Анголе и других странах Глобального Юга. В другой серии снимков, которую тоже можно увидеть на выставке, художник накладывает рисунок решетки на природные ландшафты. На первый взгляд эти работы — практически декоративные: нейтральные фотографии с геометрическим орнаментом, только и всего. Но в сущности перед нами — попытка зафиксировать мироощущение человека, который никогда не чувствовал себя в безопасности.
На выставке «Плетение сетей» в украинском павильоне (ее курируют Виктория Бавыкина и Макс Горбацкий) выделяется видеоинсталляция Андрия Достлиева и Лии Достлиевой «Комфортная работа». Художники наняли актеров-европейцев, чтобы те изображали «правильных» украинских беженцев — таких, каких хотели бы видеть в Европе. Среди персонажей есть, например, перепуганная бабушка, бедная мать, фермер и сиделка. На экранах — пробы актеров и списки требований к внешности. Качество картинки — практически рекламное. Этот саркастичный проект, который высмеивает показную заботу о беженцах, справляется со своей задачей едва ли не лучше, чем самый честный и проникновенный рассказ о лицемерии в благополучных странах.
Шедевр биеннале — «Драма 1882», короткометражная (меньше часа) киноверсия оперы, которую написал и срежиссировал художник Ваэль Шауки, представляющий на биеннале Египет. «Драма 1882» рассказывает о британской оккупации Египта: британцы захватили страну, чтобы взять под контроль Суэцкий канал. Блестящий композитор, хореограф и сценограф в одном лице, Шауки прибегает к нарочито архаичному театральному языку, чтобы показать трагические события прошлого: колонизаторы-европейцы все как один носят нелепые высокие шляпы; дома и дворцы — явно из картона или чего-то подобного. Эта несколько наивная, схематичная манера помогает Шауки обращаться к интеллекту зрителя, а не к его чувствам: мы не сопереживаем отдельным героям, а осмысляем масштабные процессы, которые затрагивают общество в целом — в точности по заветам театрального реформатора Бертольта Брехта.
На 60-й биеннале не только приветствуют новый мир — точнее, бесчисленные новые миры и незнакомые оптики, — но и отрекаются от старого. В павильоне Германии, например, посетителей встречает макет космического корабля: он парит в дымке и похож на модель атома. Корабль построила израильская художница Яэль Бартана — одна из участниц выставки «Пороги», национального проекта Германии под кураторством Чаглы Илк, которая возглавляет Кунстхалле в Баден-Бадене. Бартана взяла за основу каббалистическое Древо жизни, чтобы спроектировать новый ковчег, который унесет человечество с Земли.
Венеция, пожалуй, лучшее место, чтобы попрощаться со старыми порядками в художественной форме. Великолепный город колонизаторов и коммерсантов, обреченный утонуть в море, — готовая метафора западной цивилизации. Но вода не единственная проблема Венеции: местных жителей выживают бесчисленные туристы. Восхищаясь палаццо, храмами и мостами, трудно не думать о том, что все это сегодня — предмет торговли, которая превращает город в колоссальный Диснейленд для взрослых.
Отчасти об этом — выставка Гюльсун Карамустафы «Пустой и сломанный: состояние мира», способная отрезвить восторженного путешественника. Карамустафа — одна из самых знаменитых современных турецких художниц и в этом году представляет свою страну на биеннале. В павильоне она показывает вагонетки, полные битого стекла (видимо, муранского), увитые колючей проволокой хрустальные люстры и классические колонны в натуральную величину (только не мраморные, а пластиковые). Эти пустотелые колонны не способны ничего поддерживать — наоборот, им самим нужны опоры.
Судя по сопроводительному тексту, сама художница задумывала проект о старой культуре, неспособной удержать человечество от саморазрушения. Но можно увидеть здесь и рассказ о том, как традиционная красота становится товаром широкого потребления. Тем более что эрзац-колонны Карамустафы удивительно похожи на сувениры с венецианских витрин.
Самая впечатляющая выставка о девальвации ценностей — а заодно, возможно, самый удивительный проект, который можно увидеть в Венеции в этом году — формально к биеннале не относится. Это одно из множества событий, которые проводят в городе одновременно с форумом — в расчете на его публику. Речь об очередном проекте фонда Prada, который вот уже больше десяти лет устраивает выставки в Ка-Корнер-делла-Реджина — палаццо XVIII века, где прежде был архив биеннале. Еще раньше там располагался монте ди пьета — некоммерческий ломбард, в честь которого швейцарский художник Кристоф Бюхель и назвал свой проект для Prada.
Бюхель создает тотальные инсталляции — иначе говоря, проектирует среду, по которой зрители могут путешествовать. Девять лет назад он участвовал в официальной программе биеннале с проектом «Мечеть»: на время форума художник переделал бездействующий храм в настоящую мечеть — единственную в историческом центре Венеции. Причем Бюхель тогда представлял Исландию — страну с относительно небольшим мусульманским сообществом.
Как выглядит его новая работа, описать гораздо сложнее. Если бы ночью в палаццо проникли воры, не знающие, что перед ними художественный проект, они ни за что не поняли бы, куда попали, и ушли бы в совершенной растерянности (хоть и с богатой добычей).
Да что там воры — Бюхель дезориентирует даже опытную публику биеннале. Зрители не сразу находят ресепшен: художник украсил его кричащей вывеской ломбарда, которую вы ожидаете увидеть скорее на городских окраинах, чем на фасаде престижной институции. Напечатанный на пластике аляповатый фотоколлаж с золотом и бриллиантами ассоциируется с чем угодно, только не с роскошью. На самом деле вывеска идеально подходит проекту Prada. Грандиозная трехэтажная инсталляция «Монте ди пьета» — это пространство, которое все принимает и все обесценивает.
Работа Бюхеля похожа на декорацию к иммерсивному спектаклю, где каждая новая комната не имеет ничего общего с предыдущей. Он возвращает зданию все его старые функции: одни залы похожи на ломбард, другие — на музейный архив, третьи — на жилые помещения, только что оставленные хозяевами. Правда, есть и такие закоулки, которые напоминают игорный дом, комиссионный магазин, склад или штаб политической партии.
Тысячи вещей развешаны по стенам, разложены по полкам, витринам и прилавкам: иконы, картины, зубные и прочие протезы, телевизоры, плакаты с демонстраций, объедки, грязная и чистая посуда, оружие, даже бриллианты — правда, искусственно выращенные в лаборатории (камни сделаны из уничтоженных работ художника — это часть его долгосрочного проекта «Создатель бриллиантов»). Все это — в интерьерах XVIII века, с лепниной, статуями и фресками.
Что же это такое — мусорная куча? Драконье логово, где сокровища перемешаны с разной дрянью? Хлам, оставшийся после вымирания человечества? Кажется, все-таки нет: предметы не свалены в беспорядке — они систематизированы. Это пространство хоть и всеядно, но не совсем равнодушно к своему содержимому. Скорее перед нами удивительно точный и полный образ рынка, способного что угодно превратить в товар: хоть подержанные вещи, хоть искусство, хоть политический лозунг. А уж венецианское наследие — тем более.
Антон Хитров