Летом 2022 года чеченские силовики похитили Ризвана Дадаева и несколько месяцев пытали в «тюрьме для геев» Ему удалось выжить и бежать из России. Вот его история
В июне 2022 года в интернет попало видео, в котором неизвестные допрашивают жителя Грозного Ризвана Дадаева и заставляют на камеру признаться в сексуальной связи с мужчиной. Этот ролик посмотрели многие жители республики, и вскоре после его публикации Ризван Дадаев пропал — даже родные до сих пор не знают, жив ли он, а если жив, где находится. Кризисной группе «CК SOS» удалось с ним связаться, и Дадаев рассказал, что несколько месяцев провел в подвале отделения полиции — чеченской «тюрьме для геев», — где его били и пытали. С помощью правозащитников Дадаев бежал из России и теперь живет в одной из европейских стран — на связь он вышел впервые за полтора года. «Медуза» поговорила с Дадаевым о том, как силовики в Чечне преследуют ЛГБТК-людей, как он попал в «тюрьму для геев», пережил жестокие пытки — и выбрался на свободу.
Этот текст содержит описание сцен насилия: пыток и избиений. Если для вас это неприемлемо, не читайте его.
Первое задержание
[В 2017 году] я хотел познакомиться с Максимом Лапуновым. У меня был один знакомый ингуш, и он знал этого Макса. Он показал мне его [Лапунова] фотку, мою фотку ему показал — вот так и познакомились [дистанционно]. Проходит несколько дней, и этот ингуш звонит мне. Я тогда работал на вокзале, продавал парфюмерию. Спрашивает: «Ты где? Могу я прийти?» Я сказал: «Хорошо». Стою, жду его, и тут ко мне подходят два силовика. Один показал удостоверение и сказал, что им велели привести меня [в участок]. Я спросил почему. Они ответили, что один мой знакомый что-то украл. Я согласился поехать с ними.
В МВД меня завели в подвал, где был [тот знакомый] ингуш. Меня спрашивают: «Знаешь его?» Я замер в шоке. Говорю: «Нет». Они у него [знакомого] спросили: «А ты его знаешь?» Тот такой: «Да». Он сказал им, что мы целовались. И я сразу понял, что сейчас будет. Он [один из силовиков] принес белый шланг и стал бить меня со словами «Ты врешь нам». Меня очень долго били три или четыре мужика по очереди.
Меня повели в камеру. В другой камере был этот Макс [Лапунов] — тогда я первый раз увидел его [вживую]. Думал, нас вместе заселят, но меня в другую камеру отвели. Там я сидел до вечера, а потом меня повезли в другое отделение. Завели в комнату, где один [заключенный] очень сильно орал — его током пытали. Меня спрашивают: «Ты знаешь еще кого-то [из ЛГБТК-сообщества в Чечне]?» Я отвечаю: «Нет, клянусь, я никого больше не знаю». Мне говорят: «Присядь». Я присел, они достают этот аппарат — током бить. На мизинцы прищепки надели. Я спрашиваю: «Что это?» Отвечают: «Детектор лжи». Я поверил.
Пытали меня долго — час, если не больше. Спрашивали: «Кого еще знаешь? Кто еще был с вами? С кем общаетесь, встречаетесь? Рассказывай все!» А я правда ничего не знал. Потом они достали шнуры для компьютеров. Такие тонкие длинные шнуры. Начали бить этими шнурами — на моем теле не осталось живого места, везде были синяки.
Спустя время [в участок] приехал отец с другом. Начальник [участка] сказал привести меня, я прошел мимо [помещения, где сидел мой отец] — он так смотрел на меня… Я захожу в кабинет, там сидит друг [отца]. Начальник спрашивает меня: «За что тебя [задержали]?» Я такой: «Не знаю». Он еще раз очень жестко спросил, а я не знал, что говорить. В итоге ответил, что целовался с этим ингушом. У друга моего отца отвращение пошло, он за голову рукой схватился. Спустя некоторое время мне сказали, что меня отпустят, и в тот же день я поехал домой.
Дома мой отец смотрел на меня таким [суровым] взглядом, у него руки дрожали. Я понял, что мне и от него сейчас достанется. Мы поговорили: я сказал отцу, что это [все, сказанное в участке] неправда, а меня заставили оговорить себя.
Прошло немного времени. Я восстановился, тело свое восстановил. Почти месяц меня вообще не отпускали на улицу. Я потом долгие годы вообще ни с кем не встречался, ни с кем не общался, сидел в тени.
«Вы будете меня пытать, но я правда никого не знаю»
В 2022 году я сидел в приложении Azar — мы с другом часто в нем зависали. [Однажды] я познакомился там с парнем, и на третий день [общения] мы встретились — я, он, его двоюродный брат и мой друг. Поели в ресторане, ночью поехали ко мне. Этот парень стал приставать. Я спросил прямо: «Ты в „теме“?». Он такой: «Я „в теме“», [и мы занялись сексом].
Спустя несколько дней он приехал ко мне второй раз, но перепутал квартиры и случайно зашел к чеченским силовикам, которые недавно поселились в нашем доме. [Парень испугался], подумал, что это я вызвал силовиков, и сбежал. Потом написал мне: «Ты хотел меня подставить. Не пиши мне больше».
Спустя несколько часов в дверь ко мне постучали. Я открыл — это были силовики. Один ударил меня ногой, [после чего] меня забрали [в участок]. Там уже сидел тот парень [из приложения]. У нас к тому моменту был секс [только один раз], но силовикам он сказал, что два раза, — и его даже пальцем не тронули. Я был в шоке, что человек может вот так взять и все выложить.
Спустя некоторое время [парня из приложения] отпустили домой. А меня завели в [другую] комнату и спросили, кого еще [из ЛГБТК-комьюнити Чечни] я знаю. Я говорю им: «Вы будете меня пытать, но я правда никого не знаю». Они связали мне руки сзади, положили на пол лицом вниз, сзади поставили стул, на который сел человек, и я мог только ногами двигать — меня этим стулом зажали. Я стал бить ногами по стенке стула, а меня сильно били по ногам. Одновременно пытали током.
После этого меня завели в камеру, и я в ней долго просидел. [Cначала] думал, что вот-вот отпустят, но [в итоге] проторчал там чуть больше половины месяца. Потом отпустили, но завели на меня какое-то дурацкое дело — за незаконную вырубку леса.
«Ты знаешь, что сейчас будет»
После того случая мой брат забрал меня [из дома родителей жить] к себе. Он рассказал, что многие слышали [о том, что я гей, и о задержаниях], многие болтают об этом, но никто не верит. Я ходил на исправительные работы. Ничего не происходило, было тихо.
А потом я пошел встретиться с другом, но на месте его не оказалось — вместо него меня встретили четыре парня. Видимо, они его телефон украли и переписывались со мной [от его лица]. Это были не силовики, а просто самозванцы, которые убирают таких людей, как я, — типа, чистят республику.
Они сказали мне: «Ты знаешь, что сейчас будет». Усадили в машину и отвезли в лес. Связали мне руки, грозили вырвать ногти плоскогубцами, били молотком, руками, ногами. Выбили из меня немного денег — пару тысяч рублей. Потом меня поставили на ноги и начали снимать со словами «Сдавай нам людей [из ЛГБТК-комьюнити], которых знаешь». А я умер бы, но не сдал. В телеграме были пара парней, с которыми я просто переписывался, — к счастью, никто из них не спалился. Меня это очень радует, потому что потом меня совесть мучила бы из-за того, что я кого-то спалил.
Видео, [которое эти люди сняли], служило гарантией того, что я начну сдавать своих знакомых — а если не буду, его обещали залить в интернет. В итоге ролик там и оказался, потому что я не выходил с ними на связь [после того, как меня отпустили]. Еще эти парни сдали меня какому-то чеченскому силовику, и на этот раз я уже попал прямо жестко.
У тех самозванцев остался мой телефон с моим аккаунтом во «ВКонтакте». Они, видимо, нашли там сообщение одного человека, который предлагал мне покурить марихуану. А для наших силовиков это большой подарок, потому что таких людей [наркопотребителей] ловят и вымогают у них деньги.
Я был на работе в кофейне. Вышел на улицу, мне мужик какой-то машет, говорит: «Садись в машину». Их [там] было трое, и они все начали бить меня по лицу. Говорили: «Ты должен сдавать нам наркоманов. Ты будешь их нам сдавать, и [тогда] мы тебя не тронем, с твоей семьей ничего не сделаем и никому не расскажем, что ты [представитель] ЛГБТ». Дали мне сутки, чтобы я «хорошенько подумал».
Я весь день потом думал о том, чтобы совершить суицид. Но я оказался сильнее своих мыслей. Утром позвонил на работу и сказал, что плохо себя чувствую. Собрал вещи и такой: «Может, в Краснодар поехать?» Я знал, что потом мне нужно будет вернуться из-за исправительных работ. Но я сел в автобус, закрыл глаза и поехал. Писал всем своим нормальным знакомым о том, что со мной случилось, — никто не мог мне ничем помочь.
Когда я выехал из Грозного, у меня прямо камень с души упал. Я знал, что дальше будет хуже, но не хотел думать о плохом. Брат мне постоянно звонил, и в какой-то момент я решил ему ответить. Он мне сказал: «Дурак ты, мы все за тебя переживаем, все не спали из-за тебя, ты где? Ты знаешь, что на тебя заведено дело? Ты знаешь, что из-за этого у нас могут быть проблемы? Возвращайся». [Я послушался].
На четвертый день [после того возвращения в Грозный из Краснодара] постучались в дверь [дома родителей]. Я этого не слышал, потому что был в наушниках. Заходит мать в комнату и говорит: «Тебя спрашивают». «Кто?» «Милиция». [Пришедшие силовики] спросили, когда я последний раз покидал республику. Я такой: «Ни разу». «Хорошо, где твой телефон?» Мать принесла телефон, они его сразу взяли и говорят ей: «Мы у него просто спросим кое-что и через полчаса обратно домой отправим». Но я уже знал, что вот это «мы его сейчас отпустим» иногда длится очень долго.
Когда мы приехали в участок, они мне сразу показали то самое видео и спросили, где оно снято. Я такой: «В лесу у нас». Через какое-то время они нашли тех людей, которые меня в лесу избили. Их очень долго били — тоже, наверное, шлангами и током. Кому-то зубы выбили. Это так странно, я до сих пор не понимаю, почему силовики били людей, которые, по идее, были с ними заодно. Спустя некоторое время на всех четырех завели дела по 228-й статье.
Новые пытки и бегство из России
Силовики посадили меня в подвал, и я просидел в нем почти полгода. Проходили дни, я многое там увидел. Если кто-то [из задержанных] ссорился друг с другом, сверху спускались [силовики] и били.
[Однажды] один урод [из числа силовиков] взял шланг и, как бы сказать, порвал меня изнутри. Мне стало плохо, и они меня просто на улицу выкинули, чтобы я там полежал. Это как бы такая воспитательная мера. Они говорили: «Если еще раз подумаешь про то, чтобы с парнем переспать, вспомни вот это все». Еще мне выбили передние зубы — это меня избивал Дени Айдамиров.
Спустя время у меня выросла очень большая шишка, там [в прямой кишке] стало гноиться. Это, оказывается, был свищ — к счастью, мне сделали операцию [летом 2023 года].
Я постоянно спрашивал: завели ли на меня дело, посадят ли меня? Мне отвечали: «О тебе ничего пока нету». Иногда меня выпускали во двор: выкинуть мусор или помыть кому-то машину под присмотром силовиков.
Не знаю, сколько прошло времени, но однажды за мной пришли. Клянусь вам, я чуть не заплакал [от радости], когда я услышал, что нужно собирать вещи. Беру свой пакет и спрашиваю: «Я домой?» Мне отвечают: «Да». Было и очень радостно, и очень плохо: дома-то у меня уже не было — я знал, что то видео [со мной из леса] гуляет по всему интернету.
Мы поднялись на третий этаж. Зашли мой отец и старший брат. Силовики при них начали оскорблять мою семью. А мне сказали, что, если я еще раз повторю свои ошибки, еще раз сделаю что-то подобное, посадят не только меня, но также отца и брата. Обещал это [тот самый] Дени Айдамиров. То, что меня не посадили сразу, он объяснил так: если бы это случилось, я бы продолжил делать это [вступать в отношения с мужчинами] там [в тюрьме].
[После того разговора мы с отцом и братом] поехали домой. Плакали, стояли в обнимку очень долго. Отец потом купил мне черную толстовку. На улицу я выходил только в ней и в медицинской маске [чтобы меня никто не узнал].
Сейчас я понимаю, что хочу отомстить за все, что со мной сделали в том подвале. Из-за этих уродов я сейчас страдаю, нормально сидеть не могу. Они же любят это делать [пытать] — это их любимое. Я не хочу это оставлять вот так просто. Но при этом не хочу, чтобы из-за этого пострадала моя семья, — мне это очень важно.
Бежать из России мне помог один человек — он дал контакты организации [кризисной группы «СК SOS»]. Со мной связались, сказали: «Давай вывезем тебя из Грозного?» В ту же ночь я собрал свои вещи и подготовился. Никто об этом не знал: я все делал тихо, спрятал сумки в шкафу и просто ждал. Я думал, как лучше, — [молча] сбежать или все-таки сказать родным? И принял решение: лучше скажу, что уезжаю [по работе] и что мне помогает хороший друг. Мол, есть хорошая зарплата, есть место, где жить, и мне стоит уехать. Когда оставалось совсем чуть-чуть до отъезда, я так отцу и сказал. Он такой: «Ну, удачи тебе, береги себя, не будь дураком, в плохие места не лезь».
Из России меня сначала вывезли в одну постсоветскую страну, а теперь я уже несколько месяцев в Европе. Когда я выехал из Грозного, все камни на душе, которые скопились, — все упали. Я почувствовал свободу.
Жизнь в эмиграции
Скоро уже год, как я уехал из Грозного. Если честно, я нисколько не скучаю — пусть простит Господь. Родные меня уже похоронили: думают, наверное, что меня убили.
А я хотел бы, чтобы они знали, — я жив. Зачем им страдать из-за меня? Пусть бог даст им терпение узнать, что я живой, — и сил перенести это снова.
Если бы моя жизнь сложилась иначе, я бы уже, наверное, был женат [на чеченской женщине] — ради семьи. Ради того, чтобы мой род продолжался. Ну, я бы обманывал себя. Я много таких ребят знаю, которые ЛГБТ, и у них обычные семьи. Это тяжело.
Я, конечно, люблю свой народ, но стал недолюбливать полицейских. Когда я вижу человека в форме, где бы я ни был, мне становится плохо. И когда я слышу сирены — скорой помощи или полицейской машины, — мне становится плохо.
В эмиграции я узнал, что ЛГБТ в России признали экстремистской организацией. Боже мой, это вообще словами не описать! Я очень сильно переживаю за всех, кто остался, за всех знакомых. Я надеюсь, что они тоже уедут и построят себе новую, нормальную жизнь. Потому что дело не в законе даже — обычные россияне тоже не принимают ЛГБТ-людей.
Здесь вообще не так, все такие добрые! Я недавно вышел из дома, стою курю. Проходит женщина, говорит что-то, я наушники снял. Она мне показывает пальцем, типа, вот тут живешь? Я — да. Она такая: «Сирия?» Я: «Нет, Россия». А она: «О, классно», типа, cool, туда-сюда. Я сразу ей дал телефон с открытым переводчиком, чтобы мы могли общаться. Она сказала, что живет этажом выше и, если что-то понадобится, мол, приходи. Я ее обнял, она меня. Это прямо рай на земле, реально, — что так можно.
Здесь мне нужно ходить в языковую школу. Хочу пойти в тренажерный зал, как ходил когда-то в России. И еще хочу отучиться на курсах и пойти работать парикмахером, потому что всегда мечтал.
Я думаю, что я никогда не вернусь в Россию, честно. Мне этого не надо: у меня теперь новый дом. В эмиграции у меня появились отношения — надеюсь, мой парень сможет скоро ко мне переехать [из другой страны, чтобы жить вместе].
Я знаю, что многие люди возвращаются обратно на Кавказ. И я просто в шоке от них, клянусь! После всего, что ты переживаешь там, как можно так поступить! Реально, я бы не смог. Если туда не повезут мой труп, сам я не поеду.
Если моя семья в Грозном прочитает эту публикацию, мне бы хотелось попросить прощения за то, что я пропал. За то, что в их глазах я семью опозорил. И, наверное, сказать, что у меня все хорошо.
Александра Амелина