В современном российском искусстве тренд на керамику, вышивку и другие старинные техники. Критик Антон Хитров рассказывает, почему традиционные ремесла привлекают российских художников — в первую очередь художниц — и за кем из них стоит следить.

Настенные ковры, кружевные салфетки, глиняные игрушки теперь атрибуты не только советской дачи или дома детского творчества, но и выставки современного искусства. В 2020-е годы традиционные техники стали востребованнее у российских художников, особенно молодых.

О «керамическом буме» медиа пишут уже несколько лет. «Керамика быстро поднялась в материальной иерархии современного искусства, и теперь никакой мрамор не может смотреть на нее свысока», — писала журналистка Екатерина Савченко для сайта Blueprint в 2020 году. То же самое происходит сегодня с текстильным искусством. Эксперт, пожелавший остаться анонимным, рассказал «Медузе», что за последние три-четыре года текстиль как художественный медиум набрал обороты:

Интерес к ручному труду — естественная реакция на современный быт, где нас окружают или виртуальные сущности, или вещи, созданные на фабрике. С другой стороны, такие занятия, как вышивание или вязание, давно освоены феминистским искусством. Художницы таким образом протестуют против иерархий в искусстве и в обществе — есть даже специальный термин «крафтивизм», который описывает протестное (обычно феминистское или природозащитное) искусство, созданное традиционными техниками.

Наконец, в российском контексте работа с ремеслами может относиться к дискуссии о традициях и «традиционных ценностях»: российский режим объясняет свою репрессивную политику заботой о традиции, а современное искусство возражает, что традиция совместима с феминизмом, толерантностью или политической борьбой.

Десять российских художниц, которые переосмысляют традиционные техники — от вязания до кустарных икон

Надя Петрова

Мы привыкли, что кружево служит декором — интерьерным или костюмным. Но кружевные фигуры Нади Петровой — самоценные вещи, раскрывающие знакомую технику в неожиданном качестве. Ее сюжеты связаны с повседневными страхами: участковый, гопник на корточках, ядовитый борщевик, многократно увеличенные мухи и комары.

Петрова перерабатывает эти прозаические образы в мифические. Муха у нее напоминает демона Вельзевула, а борщевик — смертоносное дерево анчар, и не потому, что художница добавляет им какие-то фантастические детали, а исключительно благодаря формату. Ажурные силуэты в половину человеческого роста или больше — зрелище зловещее и слегка потустороннее: не то призраки, не то паутина. Персональная выставка Петровой в заброшенном корпусе пионерлагеря вообще выглядела как настоящее пространство хоррора с мигающими лампочками. 

В то же время объекты художницы можно толковать как обереги, призванные защитить зрителя от любых злых сил, фантастических или тривиальных. Ведь Петрова, изображая своих неприятных героев с помощью кружева, не только придает им грозный вид — она в то же самое время их «одомашнивает» и обезвреживает.

Лиза Кукушкина

Эстетику Лизы Кукушкиной емко описывает лозунг «Личное — это политическое». Шитье и вышивание — домашние занятия, а сам текстиль ассоциируется с интимным семейным пространством. Но Кукушкина объединяет эти техники с политической повесткой (скажем, с делом Жени Беркович и Светланы Петрийчук), как бы иллюстрируя тезис, что любая частная жизнь неразрывно связана с общественной. 

Как и многие художники, увлеченные вопросами равенства и солидарности, она неравнодушна к искусству участия: рукоделие в ее проектах нередко выступает коллективной практикой. Например, Кукушкина предложила друзьям вышить пятна на тряпичной березе, и в результате общего творчества рядом с этими пятнами появились имена политзаключенных. 

Единство домашнего и публичного заметнее всего в серии с полотняными салфетками. Художница вышивала на них надписи, встреченные на улице: «I canʼt get home», «War is hell», «Hate hurts» и так далее. «Старомодные» узорчатые салфетки и «молодежные» граффити, казалось бы, несовместимые вещи, но работы Кукушкиной обнаруживают между ними сходство: и то, и другое — это произведения анонимных авторов, которым почему-то стало необходимо выразить себя, пускай и подручными средствами.

Vivato Eka

В прошлом году в России вспыхнул интерес к самодельным советским иконам, их открыли публике историк Дмитрий Антонов и антрополог Дмитрий Доронин. Такая икона — раскрашенная вручную фотография «настоящего» образа, —обрамлена фольгой, бумажными цветами и конфетными фантиками. Стилистически эти артефакты максимально далеки от продукции принадлежащего РПЦ предприятия «Софрино».

Крафтовые иконы оказались удивительно близки молодому российскому искусству, где несовершенство — знак искренности, а творчески переработанный мусор — показатель экологического сознания. Vivato Eka, художница, существующая именно в такой системе координат, отозвалась на новинку проектом «Декор». Объекты для него созданы в той же технике, но по центру вместо Христа, Богоматери и святых расположены снимки советских надгробий — в основном самодельных, как и вдохновившие художницу иконы. Иначе говоря, область сакрального у Vivato Eka занята «маленьким человеком» (и плодами труда его близких).

Другой проект художницы, связанный с советскими кладбищами — керамическая серия «Надгробыши». Это яркие, небрежно сделанные фигурки, которые воспроизводят те самые кустарные памятники. Обращаясь к этим двум традициям, Vivato Eka доказывает, что дорогая ее поколению аляповатая, антирыночная DIY-эстетика подходит даже самым серьезным материям, таким как смерть или вечная жизнь.

Анна Диал

Протестное искусство не всегда резкое или горькое. Оно бывает нежным, веселым и нарочито наивным, как, например, керамика Анны Диал. Ее миниатюрные скульптуры напоминают традиционную глиняную игрушку — скажем, плешковскую или чернышенскую, — и в то же время полностью принадлежат сегодняшнему дню.

Важное слово, без которого нельзя говорить о работах Диал, — бодипозитив: ее героиням и героям комфортно с полнотой и небритыми подмышками, как будто никто не учил их стыдиться себя, ни патриархальная культура, ни корпорации. Причем техника художницы согласована с ее сюжетами: она позволяет глине быть глиной — так же, как ее персонажи позволяют телу быть телом (некоторые ее скульптуры вообще похожи на глиняные комочки с лицом, что при этом совсем не мешает им быть выразительными). 

Еще одно важное слово — объединение: друзья, партнеры, влюбленные любых гендеров, чьи тела буквально сливаются воедино. Это любимый мотив Диал, связанный, конечно, не только с ее мировоззрением, но и с особенностями ее материала. 

Помимо керамики художница занимается графикой, живописью, текстилем и рисует комиксы, а еще издает малотиражные книги.

Таня Бронникова

Эта художница тоже вышивает, но, как правило, не по полотну, а по фотографиям. Работы Тани Бронниковой вызывают в памяти еще одну богатую традицию советского крафта — шкатулки из прошитых открыток (особенно похоже получается, когда она собирает из фотографий скульптуры — как этот полигональный камень). 

Правда, сходство чисто внешнее. В вышивках Бронниковой, обращенных или к ее памяти, или к переживаниям последних катастроф, нет ничего декоративного. Они драматичны, даже трагичны, и техника в них нередко бывает особым образом осмыслена. 

Иногда нитка с иголкой помогают художнице проникнуть буквально вглубь изображения — как вышло с этим постановочным снимком, где за детским праздником обнаружилась боль. В других случаях она пытается «починить» нечто разорванное на куски — например, мирное синее небо, которое не вышло собрать обратно. Раненое небо — частый сюжет у Бронниковой: художница заставляла его кровоточить (в формате анимации) и запускала в него воздушного змея с красными нитяными хвостами (по-настоящему).

Лена Лисица

Как и многие другие резиденты нижегородской студии «Тихая», да и вообще многие художники из Нижнего Новгорода, Лена Лисица совмещает галерейные форматы с уличным искусством — причем иногда эти две практики соединяются в одном проекте, как получилось в ее новой (и самой интересной на сегодня) серии «Ткань». 

За основу взят рушник, традиционное славянское полотенце, которое совмещало бытовые задачи с ритуальными — например, их использовали в свадебных обрядах. У художницы рушники бумажные, из текстиля только кружево по краям. На бумаге напечатаны монохромные фотографии, размытые, похожие на вышивку: лирическая героиня Лисицы предстает в разных образах на фоне деревянных обломков — любимой фактуры нижегородских художников. 

Здесь утраченная деревянная архитектура ассоциируется не столько с безразличием государства или с человеческой хрупкостью (как это часто бывает в искусстве этого города), сколько с обветшанием патриархальных норм, воплощенных в кружевном свадебном полотенце. Сама художница в авторском описании проекта рассказывает, что «Ткань» — ее попытка всерьез ответить на дежурный вопрос «Когда замуж?»

Дарья Галеева

Панк-керамика Дарьи Галеевой вращается вокруг трех тем: авторитаризм, потребление, религия. Художница лепит автозаки и полицейские машины, объятые пламенем, флаконы духов и банки черной икры, и в то же время — православные храмы.

Один из ее любимых персонажей — Годзилла: в интерпретации Галеевой он революционер и ломает только правительственные здания. 

Практически все это сделано в одинаковой хулиганской стилистике, где самый частый мотив — огонь, субстанция, которую, казалось бы, категорически не стоит изображать в глине, пламя же не твердое. Но художница делает вид, будто скульптура — это объемный рисунок, и ее предметом может быть что угодно, хоть огонь, хоть облако краски из баллончика, хоть свет из фар автомобиля. Эта ничем не ограниченная свобода — важнейшее качество ее керамики. 

Что касается религиозных сюжетов, в исполнении Галеевой они заставляют вспомнить панк-молебен Pussy Riot, где перформерки просили Богородицу прогнать Путина. Художница тоже заявляет права на традиционную культуру и в конфликте с авторитарной властью пытается привлечь ее на свою сторону: скажем, в конце 2022 года она показала скульптуру в виде плачущей шатровой церкви, с которой, судя по подписи, ассоциирует себя.

Полина Коваль

Живопись по ткани без подрамника, графика, керамика, одежда, даже игрушки и мебель — Полина Коваль работает в самых разнообразных форматах, не делая разницы между станковым и прикладным искусством. Ее утилитарные вещи, скажем, толстовки или расписные тарелки, обычно существуют в одном экземпляре. При этом у художницы есть узнаваемый почерк: одни и те же сюжеты кочуют из живописи в одежду, из одежды в керамику и так далее. 

Сюжеты эти на первый взгляд декоративны: ангелы, цветы, животные — в общем, типичные обитатели райского сада, набор, который ожидаешь встретить в какой-нибудь росписи или лепнине. Но у Коваль к ним свой подход. Цветы и звери максимально схематичны, а что касается ангелов, любимых героев художницы, то это, вне сомнений, ангелы эмпауэрмента. Во-первых, они, очевидно, женщины. Во-вторых, у них есть тело, и тело это не регламентируется никакими стандартами внешности. Наконец, они очень мощные: Коваль рисует их с маленькими головами и большими ногами, отчего кажется, что мы смотрим на персонажей снизу вверх.

Наталья Пивко

Ковры Натальи Пивко — с обязательной бахромой по нижнему краю — маскируются под культовое украшение советских интерьеров, которое, кстати, в силу своего символического статуса вдохновляет многих художников и художниц из России, таких как Данини или группа Pli.tochki. Но если присмотреться к вещам Пивко, они скорее похожи на кровожадные средневековые гобелены вроде ковра из Байе, чем на безмятежные советские ковры с оленями. 

По сути, работы художницы — это и есть хроника нового Средневековья, у которого оказался привкус советской эпохи. Среди ее сюжетов современные мифы, такие, например, как НЛО, рептилоиды, загадочная гибель тургруппы Дятлова, породившая немало мистических теорий, и «черный лебедь» — своеобразный бог или дьявол из машины, на которого принято возлагать и надежды, и страхи. 

Другая тема Пивко — природа, отомстившая человеку-угнетателю: тигр растерзал дрессировщика, белый медведь — исследователей Арктики. Эти работы сделаны так, чтобы зритель сначала увидел уместных на настенном ковре зверей, и лишь потом — человеческие останки. Обман ожиданий в принципе любимый метод художницы: в своих работах она настаивает, что любое благополучие — это иллюзия.

Надежда Глебовская

Если Надя Петрова вяжет кружева-обереги, ее тезка Глебовская делает кружева-плакаты — или, пользуясь ее собственным термином, «агитсалфетки». Например, «удушающий» чокер со словом «пиздец», повязка на глаза «Не вижу зла» или традиционная салфетка для телевизора, но с балеринами из «Лебединого озера» (прозрачный, как само кружево, намек на революцию или смерть лидера, которую художница надеется увидеть по телевизору). 

Это искусство эпохи интернет-мемов: прямолинейное, внятное, остроумное, соединяющее несоединимые вещи. Кружевные салфетки могут ассоциироваться с мещанством, конформизмом и консервативными социальными нормами — но только не у Глебовской, которая украшает пианино дерзким лозунгом «Никогда не работай». 

Рукоделие, в частности кружево, обычно абстрактно, но художница нарочно сочетает эту традиционно «женскую» технику с однозначными протестными слоганами, подразумевая, что женщины больше не собираются молчать.

Еще больше красоты

На кого подписаться в инстаграме? Антон Хитров выбрал восемь молодых российских художников, за которыми стоит следить

3 года назад

Еще больше красоты

На кого подписаться в инстаграме? Антон Хитров выбрал восемь молодых российских художников, за которыми стоит следить

3 года назад