«Я не одна. Таких мам сотни» Интервью Оксаны Пехтелевой. Путин помиловал убийцу ее дочери — тот получил 17 лет колонии, но освободился, поехав на войну с Украиной
В ночь на 14 января 2020 года житель Кемерова Владислав Канюс жестоко убил свою бывшую девушку, 23-летнюю Веру Пехтелеву. Канюс несколько часов насиловал и избивал ее, соседи слышали крики Пехтелевой и семь раз звонили в полицию, но та так и не приехала. Канюс получил 17 лет колонии строгого режима, а пятеро полицейских, находившихся в ту ночь в отделении, — условные сроки за халатность. В начале ноября 2023-го стало известно, что Владимир Путин помиловал Канюса — тот отправился воевать в Украину. Кооператив независимых журналистов «Берег» поговорил с матерью Веры Оксаной Пехтелевой. С разрешения редакции «Медуза» публикует это интервью целиком.
— О том, что Владислав Канюс мог досрочно освободиться, правозащитники и СМИ начали писать в июне этого года. Как и когда вы об этом узнали?
— Узнала через социальные сети, это все было отправлено [мне] друзьями друзей, я в социальных сетях не нахожусь из-за своих убеждений. Сначала мы (семья Пехтелевых, — прим. «Берега») думали, что это фейк. От нас скрывали [что его освободили еще в апреле], до нас это не доносили.
В одном документе [который мы получили в ответ на запрос от] Минобороны нам говорят, что он [Канюс] не числится в их рядах — это, если я не ошибаюсь, 17 июля этого года. Немного позже приходит еще один документ — о том, что он дал свое согласие на участие в военных действиях и вступил в ряды [армии РФ]. Третий документ, который мы получили, —что он освобожден от судимости. Дата помилования — 27 апреля, а узнали мы об этом только двое суток назад.
— Как отреагировала ваша семья, когда информация о помиловании подтвердилась?
— Я это узнала от своего бывшего мужа, отца своего ребенка. [Он получил] ответ из прокуратуры на свою жалобу и, естественно, перекинул его мне. Были в шоке: и я, и Пехтелев Евгений Юрьевич. Мы до сих пор находимся в обескураженном состоянии. Как такое может произойти?
Я нервничаю, мне сейчас очень тяжело. Идет колоссальнейшая осада журналистов, мне это не очень нравится. Я бы очень хотела, чтобы [пресса] максимально распространила нашу беду, но исключила какие-либо высказывания и комментарии в адрес нашего государства. Я сейчас настолько оголена, что меня могут не сегодня завтра запросто привлечь за то, что я негативно отношусь к своей родине. [По этому вопросу] я от комментариев воздержусь.
— Когда в прошлом году начали появляться сообщения о том, что заключенных вербуют для участия в войне, вы задумывались о том, что Канюс может оказаться в их числе?
— Изначально таких мыслей даже не возникало. Я воспитана в Советском Союзе, мой папа офицер, подполковник вооруженных сил, военный пенсионер. Я выросла в интеллигентной семье, нам всегда прививали уважительное отношение к той стране, в которой мы живем. И, естественно, была вера в то, что нас не могут предать.
Была информация — может быть, в СМИ, — что преступников по особо тяжким статьям на войну не брали. Так по крайней мере было сказано всем нам, российским гражданам. Я в это верила, пока не столкнулась… Не знаю, как это назвать.
И я не одна, поверьте мне, таких мам минимум сотни. Мы живем в разных уголках нашей необъятной родины. Кто-то боится [предавать свои истории огласке], кто-то не хочет, кто-то сложил руки, у кого-то за сроком давности уже нет физических, да и моральных сил.
Я очень сильная женщина и сильный человек. Я понимаю, что это борьба с ветряными мельницами, что она ни к чему не приведет. Я это чувствую. Никто нас не услышит, никто нам не поможет. Абсолютно все государственные средства массовой информации молчат — потому что нельзя [писать о нас], команду «фас» никто не давал. А так называемые диванные комментаторы опять поделятся на две половины. [Одни будут писать] «заколебали, сколько можно [вспоминать об этом преступлении]», а вторая половина будет говорить, что нужно что-то делать, предпринимать какие-то усилия [для того, чтобы вернуть преступника в тюрьму].
Я считаю, что новость отрезонирует, а воз и ныне будет там, потому что мы уже прошли через Верховный суд. И аппарат президента нам уже дал ответ: он помиловал убийцу, истязателя и тварь.
— Правозащитница Алена Попова со ссылкой на вас писала, что Канюса отправили на фронт еще до того, как прошла кассация. Как в итоге проходило заседание?
— Оно было как видеоконференция: убийца на этом суде не присутствовал, но подписал документ, что он не против, чтобы суд прошел без его участия. Все прошло как по маслу: нам отказали по всем позициям, вежливо послали — и на этом суд закончился.
Я даже не удивлюсь, если [Канюсу] еще и орден дадут. Это будет самый смачный плевок и в мой адрес, и в адрес сотен тысяч женщин, семей, у кого порядочные детки, которые должны исполнить свой долг, гибнут [на войне]. А вот эти утырки, упыри, [решившие отправиться из колонии на фронт] лишь бы избежать наказания, будут ходить по нашей земле рядом с нами и так же исподтишка бить, убивать и насиловать. Я вообще не понимаю, кто им позволил оружие в руки дать.
— Вы разговаривали с Канюсом во время процессов? Пытались ли он или его семья связаться с вами, пока шли суды или после приговора?
— Я даже не хочу тратить время, обсуждая семью убийцы моего ребенка, — это раз. Во-вторых, никто нам в принципе не давал права разговаривать с ним. Да и как вы себе это представляете: мать убитого ребенка будет общаться с дьяволом? Да зачем он мне нужен, я смотреть на него не могла! Мы вели общение через наших доверенных лиц — адвокат с его стороны, адвокат с нашей стороны, не более того. Я не хочу разговаривать о подонке, о чудовище. Это нелюдь. Не хочу и не буду. Скажу одно: эта мразь на свободе, а мой ребенок три года находится в могиле.
— Что вы планируете делать теперь, будете ли добиваться, чтобы Канюса снова изолировали от общества? И что говорят юристы, возможно ли это?
— Вера в это есть, она, как говорится, умирает последней. Но я реалист. Я достаточно грамотный человек и слежу за всем, что происходит в мире. Если сейчас одного маньяка и изувера показательно вернут обратно на зону, представьте, какой будет резонанс. Одной рукой мы милуем и даем всем [заключенным] свободу для участия в военных действиях, а другой запихиваем назад на зону тех, кто, поверьте, точно туда не хочет. Я не думаю, что политически это нужно и уместно.
Мы просто попали в эту ситуацию со своей бедой. Если бы не война, никуда бы [Канюс] не делся — как сидел, так бы и сидел. Но я верю. Есть кара божья — единственное, чего я хочу, это чтобы она его настигла. А каким образом — мне совершенно все равно.
«Берег»