В Петербурге дореволюционные двери часто оказываются на помойках. Валентина Манн и ее напарники находят их и реставрируют Мы расспросили, как это происходит
Авторы петербургского проекта «Двери с помоек» Александр Артемьев, Валентина Манн и Андрей Трошков спасают дореволюционные двери, которые выбрасывают либо сами жители города, либо застройщики. Команда проекта находит двери на улицах Петербурга и старается восстановить их первоначальный вид —реставрационному делу Артемьев, Манн и Трошков учились сами. «Медуза» поговорила с Валентиной Манн о том, почему такой утилитарный предмет, как двери, — важная часть культурного наследия города, а также об отношениях с местными властями и о том, как на работу «Дверей с помоек» повлияла война.
Валентина Манн
реставратор петербургских дверей
С сооснователями проекта Александром Артемьевым и Андреем Трошковым я познакомилась летом 2019 года на проекте «Том Сойер Фест» (ТСФ) — волонтеры решили привести в порядок чуть ли не единственный деревянный дом в Петербурге, он находится недалеко от станции метро «Лесная». Туда же стали приносить найденные по всему Петербургу двери и окна. Старые двери высотой до трех метров — в обычную хрущевку такие не поместятся.
По образованию я инженер, а в 2019 году работала продюсером фото- и видеосъемок. Но всегда активно интересовалась старым фондом, поэтому пошла на ТСФ. Александр — средовой дизайнер, окончил академию Штиглица, немного занимался дизайном интерьеров. Андрей — инженер-проектировщик турбин на электростанциях, в 2019 году он занимался программированием.
Поначалу мы думали, что сможем совмещать [реставрацию дверей] с основной работой, но не получилось: на реставрацию уходило очень много времени. Во-первых, не было опыта, нужно было всему учиться. А во-вторых, нужно много работать руками. В итоге мы один за другим ушли со своих основных работ и объединились [в проект «Двери с помоек»]. Начали работать в мастерской на Курляндской улице.
Как восстановить дверь
Чтобы привести в порядок дверь, нужно уметь реставрировать, знать плотницкое и столярное дело — то есть не только очистить ее от краски. В России нет учебных заведений, которые готовят реставраторов окон, дверей, паркетов, лепнины, печей. У нас отлично реставрируют антикварные предметы мебели и музейные объекты. Этому учат, например, в реставрационной школе Эрмитажа в Петербурге и мастерских имени Грабаря в Москве. Может быть, есть частные школы или курсы именно по реставрации предметов быта, но я таких не знаю.
Мы учились по блогам наших западных соседей, в частности финнов и шведов (например, по этому и этому). Они в нашем деле очень хороши, и у них совсем другой подход к сохранению наследия, чем в России.
Со временем работать и хранить все наши находки в одном помещении было все труднее: они очень габаритные. Поэтому наш склад уехал за город — сейчас там более полутора тысяч дверей, все, что мы смогли спасти. Но находим мы гораздо больше, чем можем забрать.
Наша работа устроена так: мы реставрируем только то, что люди точно заберут и установят в своих домах. Остальные двери хранятся на складе и ждут, когда ими кто-то заинтересуется. За некоторыми дверями, например парадными, к сожалению, никто не приходит.
Мы стараемся восстановить дореволюционный вид объектов, сильно пострадавших в процессе их «коммунальной жизни» [во времена СССР]. В среднем на старинных дверях — 10 слоев краски, примерно один слой раз в 10 лет. Мы берем скальпель или острый резец и начинаем снимать краску на небольшом участке, слой за слоем, в итоге добираясь до дерева. Параллельно мы изучаем дореволюционную литературу о строительстве, столярном деле, архитектуре. Из книг можно понять, в какие цвета были выкрашены двери, какая фурнитура — ручки, замки, петли — на них стояли. По сути, мы занимаемся археологией предмета.
Иногда мы воссоздаем такие самобытные детали, как разделка под дерево, — это когда, грубо говоря, рисуют текстуру дерева на дереве. Так делали, например, чтобы сымитировать более дорогую породу, скажем, дуб на лиственнице. Один раз мне в руки попала дверь, «разделанная» под карельскую березу. Еще разделка помогала защитить дерево от внешних воздействий и сохранить его рисунок: около века назад нефтехимическая промышленность была не так развита, и на рынке было очень мало лаков и масел.
Мы не продаем двери, а занимаемся только реставрационными работами [на заказ]. В среднем реставрация под ключ одной створки двери у нас стоит от ста тысяч рублей: к сожалению, все оборудование, расходники, компоненты и материалы — иностранные, а они сильно подорожали. А еще мы восстанавливаем двери именно как двери, а не превращаем их в барные стойки, столы или декоративные панели. Вещь должна выполнять свою функцию, иначе в чем смысл?
Прозвучит нескромно, но спрос на наши услуги всегда был выше, чем мы могли выполнить. Поэтому и раньше, и сейчас приходится отказывать: реставрация занимает много времени. С момента поступления объекта к нам и до финиша проходит несколько месяцев. Это все ручной труд, его невозможно ускорить.
Мы никогда не рекламировались. Если СМИ писали о нас, то по какому-то инфоповоду, когда мы спасали что-то интересное. После публикаций к нам приходили новые клиенты. Еще про нас сняли документальный фильм, а потом оказалось, что его показывали по каналу «Культура». Некоторые узнали про нас из него.
Режим энергосбережения
После 24 февраля спрос на наши услуги по понятным причинам резко сократился — мы же не продуктовый магазин, который удовлетворяет базовые потребности. Поэтому многие процессы пришлось поставить на паузу. Кроме того, раньше мы в основном общались с аудиторией в инстаграме, но по статистике стало видно, что количество просмотров стало ощутимо меньше. Поэтому сейчас мы пользуемся другими каналами коммуникации [телеграм, «ВКонтакте»]. В конце 2022 года и начале 2023-го интерес людей к нам начал постепенно возвращаться. Не могу объяснить, с чем это связано, — наверное, шок прошел. Но спрос все равно ниже, чем был.
К тому же часть наших сотрудников и потенциальных клиентов уехала за границу, и непонятно, кто из них вернется. Поэтому мы «сжались» вообще по всем параметрам — перешли в режим энергосбережения. Сейчас нас в команде шестеро. А в 2021 году было 10–12.
Но то, что мы начинали реставрировать в 2022 году, мы обязательно закончим. Мы стараемся не заключать договоренностей больше чем на год вперед, потому что неизвестно, что еще пойдет не так.
Реставрация и градозащита
У нас в стране с охраной наследия все катастрофично. Я бы сказала, есть две проблемы: здание не охраняется и здание охраняется. В обоих случаях власти все могут вывернуть в свою пользу. Отмечу, что Санкт-Петербург — особая зона. У нас действует положение (*pdf) об объединенных зонах охраны зданий, построенных до 1917 года, — нельзя просто взять и снести их. Но, видимо, если очень хочется, то можно.
Помимо реставрации дверей, я занимаюсь градозащитой: освещаю [в телеграм-канале и инстаграм-аккаунте проекта «Двери с помоек»], как сносят исторические памятники в Петербурге — в марте 2022-го такие случаи сильно участились. Как по щелчку пальцев, тогда начали сносить сразу три объекта на Васильевском острове — бани Екимовой, манеж Финляндского полка и здание Ленэкспо. Градозащитники пытались судиться с застройщиками, но суд был у компаний в кармане. Но каких-то успехов все-таки удалось добиться: мы сумели отстоять бани. По крайней мере на какое-то время. Но это не значит, что с ними в итоге ничего не сделают.
В Петербурге есть комитет государственной охраны памятников — КГИОП. Он очень своеобразно смотрит на эту самую охрану. Чаще всего, когда мы жалуемся туда, нам отвечают в духе: «Мы вышли с проверкой, ничего страшного не увидели». Или: «Мы не смогли попасть в помещение». Просто абсурд. А если им все же удается попасть внутрь, зафиксировать нарушения и даже подать иск против застройщика или компании, отвечающей за незаконный снос или ремонт, то чаще всего дело ограничивается просто штрафами тысяч в сто рублей — без обязательств по восстановлению (по закону если компания начала сносить здание, находящееся под охраной, она обязана восстановить разрушенное). Для бизнеса это копейки.
Когда здание не охраняют, с ним можно сделать все что угодно, в зависимости от интересов собственника. А если это здание, построенное после 1917 года и находящееся за чертой города, как, например, дореволюционная дача — а это целый пласт наследия, — то собственник, если захочет, ее спокойно уничтожит.
Есть и еще одна проблема. Для любых реставрационных работ — даже косметических — нужна экспертиза, которая стоит от сотен тысяч до миллиона рублей, а то и выше. И это очень коррумпированная история — «эксперты» могут подготовить фиктивные документы в пользу застройщика или любого другого интересанта.
Была у нас история с РЖД — знатным разрушителем всего и вся. Они очень любят снести что-нибудь или обшить сайдингом. В 2019 году они одним днем, без согласований с кем-либо, сняли со станции Удельная 1869 года постройки уникальные исторические двери и заменили их на пластиковые. Само здание очень интересное — оно спроектировано финским архитектором Бруно Гранхольмом в стиле финского романтизма. Станция с 1999 года — охраняемый памятник истории и культуры, она включена в Государственный список недвижимых памятников градостроительства и архитектуры местного значения. В ней есть элементы — например, детали фасада, колонны и округлые лестницы, — с которыми ничего нельзя делать без согласования с КГИОП. К этой истории тогда подключился блогер Илья Варламов — он написал в РЖД официальное письмо, а ему ответили, что старые двери «не соответствуют общему облику станции».
Мы нашли эти двери прямо рядом со станцией, забрали и пытались добиться, чтобы их установили обратно, — но безуспешно. Причем сама РЖД искала эти двери: градозащитникам, которые комментировали историю со станцией, начал названивать какой-то человек, который пытался узнать, где находятся старые двери, недвусмысленно намекал на то, что их украли, что это собственность РЖД, и даже пытался угрожать проблемами с правоохранительными органами. Мы об этом узнали и предложили вынести ситуацию в публичное поле, после чего РЖД связалась с нами и сказала, что хочет забрать двери в свой музей. Мы не согласились и предложили отреставрировать двери, чтобы их снова установили на станции. В итоге мы не договорились, и двери остались у нас.
Еще была история с учебным театром на Моховой, где в 2021 году сняли и выбросили исторические двери, заменив на обычные современные, — оригинальные все еще хранятся на нашем складе. Также у нас есть распиленные двери из особняка «содержателя питейных сборов» Василия Каншина с росписью XIX века и двери из церкви Рождества Иоанна Предтечи на Каменном острове. Церковь, кстати, нам угрожала судами за то, что мы назвали их «разрушителями». Хотя мы предлагали им отреставрировать реликвию и установить ее обратно, но они категорически отказывались.
Единственные, кого я могу похвалить из представителей власти, — это Комитет по градостроительству и архитектуре. Они как будто единственные, кому не все равно на подлинность и исторический облик зданий Санкт-Петербурга.
Причем, выбрасывая старые двери, люди сами себя «обкрадывают». Они не видят в них ценности: с советских времен жива идея, что коммуналка — это ничейный дом. То, от чего надо как можно быстрее избавиться, как и от всего, что с ним связано. Так сейчас активно делают в регионах, где много деревянных построек.
Для многих людей жизнь среди всего этого великолепия архитектуры — это не благо. Они видят старую дверь — для них она некрасивая. И можно сколько угодно рассказывать, какая она классная, как дорого обойдется изготовить подобную с нуля (и все равно такая же не получится) и как это будет красиво, если привести ее в порядок. Но людей не переубедить: для них старое — это плохое и некрасивое.
«Медуза»