Перейти к материалам
истории

«Ну ******, опять освобождать пришли» Истории украинских беженцев, которые спасаются от войны уже в третий раз. Начинать жизнь с нуля им приходится из-за конфликтов, в которых участвует Россия

Источник: Meduza
истории

«Ну ******, опять освобождать пришли» Истории украинских беженцев, которые спасаются от войны уже в третий раз. Начинать жизнь с нуля им приходится из-за конфликтов, в которых участвует Россия

Источник: Meduza

По состоянию на 28 ноября, более 7,8 миллиона жителей Украины получили статус беженцев в Евросоюзе, а общее количество внутренне перемещенных лиц, зарегистрированных в Украине, составляет 4,8 миллиона человек. Среди всех этих людей есть те, для кого эта война не первая и даже не вторая. Они были вынуждены бросать свои дома и пытаться строить новую жизнь уже в третий раз — и во всех случаях причиной стали военные конфликты, в которых были задействованы российские войска. «Медуза» поговорила с двумя жителями Украины о том, каково это — из раза в раз терять дом из-за войны, и узнала, что они чувствуют по отношению к России, напрямую или косвенно в этом виновной.

Первый герой этого материала в начале 1990-х покинул родной Сухуми из-за грузино-абхазского конфликта, много лет прожил в Харькове, а сегодня также вынужден строить жизнь с нуля в Германии. Второй собеседник «Медузы» родился и вырос под Донецком, в 2014 году бежал от боевых действий в Киев, а после начала полномасштабного вторжения смог выбраться в Западную Украину.

«Не собираюсь возвращаться туда, где рядом эта варварская страна»

Рамаз родился в Абхазии в 1969 году и жил там. После развала Союза, когда республики обрели независимость, Россия «начала проводить агрессивную политику на территории бывшего СССР по отношению к тем народам, которые стремились к сближению с Западом», рассказывает Рамаз «Медузе». «Я считаю, что именно из-за России в Абхазии произошли этнические чистки грузин. Триста тысяч грузин были вынуждены покинуть свои дома», — говорит он, вспоминая начавшийся в 1992 году конфликт между Грузией и Абхазией, из-за которого его семья вынуждена была бежать из родного Сухуми. Война в регионе закончилась объявлением в 1994 году независимости Абхазии, которую признали только пять государств. Сам Рамаз считает, что Абхазия должна была остаться в составе Грузии.

Грузино-абхазский конфликт начался 14 августа 1992 года и продлился больше года. До 1931 года у Абхазии был статус отдельной республики в составе СССР — пока она на правах автономии не вошла в состав Грузии. После развала СССР 21 февраля 1992 года руководство Грузии отказалось от Конституции Грузинской ССР 1978 года и восстановило Конституцию Грузинской Демократической Республики 1921 года. В Абхазии эти действия посчитали отменой автономного статуса и слиянием в единую страну, так как, согласно Конституции 1921 года, она была частью Грузии. 

23 июля 1992 года Верховный Совет Абхазии принял Конституцию Абхазской ССР 1925 года, согласно которой страна являлась суверенным государством, однако автономию не признали ни Грузия, ни мировое сообщество. Правительство Абхазии начало массово увольнять из силовых ведомств грузин, задержало вице-премьера Грузии Александра Кавсадзе и еще более десяти грузинских чиновников, а также сформировало собственную армию — «абхазскую гвардию». 

В ответ Грузия ввела в Абхазию войска — по официальным заявлениям властей, чтобы взять под охрану железную дорогу и освободить арестованных вице-премьера и чиновников. После этого в стране начались боевые действия, которые переросли в войну. Считается, что именно Россия поставляла абхазам оружие, хотя официально это происходило через Конфедерацию горских народов Кавказа. Эта же организация создала на территории России совместные с «этнически родственными абхазами» вооруженные формирования, чтобы вступить в войну против грузин. Российская власть этому никак не препятствовала. 

Более того, по данным грузинской стороны, Россия напрямую принимала участие в боевых действиях на стороне Абхазии и проводила разведывательные операции. Так, Грузия утверждала, что в штурме курортного города Гагра участвовали российские танки. Абхазия уверяла, что использует «трофейное вооружение», отбитое у грузинских войск. Кроме того, в зоне конфликта еще с советских времен находились несколько частей российских вооруженных сил, которые после начала боевых действий якобы сохраняли нейтралитет и занимались лишь охраной имущества российского Минобороны в Абхазии, эвакуацией мирного населения и доставкой гуманитарных конвоев.

27 сентября 1993 года сторонникам независимости удалось выбить грузинские силы из столицы республики — Сухуми. В 1994 году Абхазия объявила о независимости от Грузии — в начале нулевых ее признали только четыре государства: Россия, Никарагуа, Венесуэла и Науру. В 2018 году к ним присоединилась Сирия.

В результате войны, по разным данным, Абхазию покинуло от 200 до 300 тысяч беженцев. В 1995 году организация Human Rights Watch признала Абхазию виновной в «неоправданной волне насилия против грузинского населения» и «множестве военных преступлений», к которым, по данным правозащитников, были причастны и добровольцы из кавказских республик России.

В 1992 году Рамаз вместе с родителями переехал в Харьков, ему было 23. Там он окончил Национальный юридический университет имени Ярослава Мудрого и познакомился с будущей женой — абхазкой Теей, которая, как и он, бежала от войны из Сухуми. Получив диплом, Рамаз устроился на работу в прокуратуру, где проработал около 20 лет. У пары родились две дочери.

Рамаз и Тея построили успешную карьеру в юриспруденции и «жили спокойной жизнью». «Украина стала нашей второй родиной, а для детей — единственной», — говорит Рамаз. Но после начала полномасштабного вторжения России в Украину семье пришлось снова бежать в другую страну и искать новый дом.

Рамаз с семьей в Харькове

В «большую войну» семья не верила до последнего. В Харькове, по словам Рамаза, как и во многих восточных и южных регионах Украины, не относились серьезно к «подобного рода теориям». Даже после того, как Владимир Путин признал независимость самопровозглашенных ДНР и ЛНР, многие харьковчане были уверены, что в городе не будет никаких боевых действий. Не ожидала их и семья Рамаза:

24 февраля российские военные самолеты начали бомбить мирный Харьков, сбрасывать на спящих людей бомбы, разрушать центр города. Мы с семьей не верили, что это может долго продолжаться, но бомбежки усиливались. Супруга и дети десять дней вместе с соседями укрывались в подвале, а я под обстрелами искал продукты, где только мог.

5 марта Рамаз с семьей выехал на машине в Германию. Собеседник «Медузы» не подлежит призыву по состоянию здоровья, поэтому ему удалось пересечь границу без проблем. Дорога до города, где в итоге поселилась семья, заняла несколько дней. Название города Рамаз не уточняет. 

[Соцработники и волонтеры] нас встретили очень хорошо. Честно говоря, мы такого не ожидали. Для нас делали и продолжают делать все! Мы [украинцы] не принимали своих беженцев из Донецка и Луганска [в 2014 году] так, как приняла нас Германия. Очень приветливые люди. Наших беженцев по сей день кормят, предоставляют жилье, выплачивают пособия, бесплатная медицина. Интенсив немецкого языка тоже оплачивает государство.

В Германии семья занимается благотворительностью. Дочери продолжают онлайн-обучение в украинских школах, в свободное время поют, а вырученные от концертов деньги отправляют в Украину на гуманитарные и военные нужды. Рамаз и Тея учат немецкий язык, чтобы найти хорошую работу.  

Мы все очень тяжело переживаем то, что с нами произошло, что нам вновь пришлось бросить все и уехать в другую страну, и думаю, такое состояние будет продолжаться еще долго. Самая большая наша мечта — это, конечно, мир во всем мире, счастливое будущее для всех народов и скорейшее исчезновение России.

Возвращаться в Украину даже после войны Рамаз, Тея и дети не собираются:

Я как юрист и историк [по второму образованию] могу утверждать, что Россия не даст никому из соседей жить и развиваться, строить свое будущее по собственному желанию. Это однозначно! Поэтому Украина, к сожалению, не последняя жертва России и путинского режима. Исходя из этого, не собираюсь возвращаться туда, где рядом эта варварская страна.


📄 Дорогие читатели! Теперь вы можете скачать PDF-версию любой статьи «Медузы». Файл можно отправить в мессенджере или по электронной почте своим близким — особенно тем, кто не умеет пользоваться VPN или у кого явно нет нашего приложения. А можно распечатать и показать тем, кто вообще не пользуется интернетом. Подробнее об этом тут.


«Снова пришел дядя Путин и сказал: „Пошли вы все на хер“»

Денису Слесаренко 30 лет. Он родился в пригороде Донецка Торецке, выучился на машиниста в Донецком институте железнодорожного транспорта. «С приходом русского мира» в 2014 году, по словам Дениса, он решил вернуться из Донецка в Торецк, который и тогда, и сейчас остается подконтрольным Украине.  

До войны Торецк был нормальным городом. Угольная промышленность приносила деньги, работа кипела. [В городе было] восемь шахт, микропредприятия по [их] обеспечению. Можно было хорошо зарабатывать на сборке и продаже оборудования и техники для добычи угля. К тому же у нас был второй по величине в Украине авторынок. Со всей страны к нам люди ехали продавать и покупать машины. 

«Окончательно попрощавшись с Донецком в 2014-м, увидев, во что он превратился с „новой властью“, я не особо представлял свою жизнь и в Торецке. Но там был мой дом, мои родители», — продолжает Денис. По словам собеседника «Медузы», из-за постоянной угрозы жизни и близости к передовой люди начали покидать город. Закрывались предприятия, сокращались рабочие места. Торецк был оккупирован пророссийскими боевиками в апреле 2014 года, но уже в июле бойцы ВСУ освободили город.

«Перспектив никаких не было. Город не то что перестал развиваться — он начал деградировать. Мы же фактически жили на линии разграничения. Торецк находился между позициями украинской армии и сепаров [пророссийских боевиков], это серая зона. От моего дома до Горловки — семь километров».  

Проработав около года помощником машиниста на железной дороге в Торецке, Денис с родителями принял решение переезжать в Киев. В столице он открыл с другом детства бренд одежды DNBS Style. Основатели позиционируют его как «одежду для своих». Марка выпускает футболки, кофты, худи, спортивные костюмы, чехлы для телефонов и прочее. На страницу магазина в инстаграме подписаны более 11 тысяч человек. «В дизайне мы используем принты с понятными цитатами, лозунгами и шутками для людей, рожденных на Донбассе», — объясняет Денис.  

Чтобы отшить первую партию вещей, Слесаренко пришлось продать свой автомобиль и купить машину дешевле, на которой он работал в такси по ночам. Позже у марки появился первый инвестор. «Бренд работал, но в ноль [не приносил прибыли], так что расслабляться времени не было. Но для нас это был не просто бизнес, а дань уважения и проявление любви к родному краю. После инвестиций мы смогли вложиться в рекламу, у нас появились зарплаты, увеличились объемы продаж», — вспоминает Денис.

До 24 февраля доставка была возможна как по территории Украины, так и в оккупированный Донецк. После начала войны магазин приостановил работу, так как склад с тканью в Ирпене Киевской области был разрушен российскими войсками, а производство находится в Торецке, который регулярно обстреливают войска РФ.

Что происходило в Ирпене в первые недели войны

«Ни мы, ни наша бабушка — не военные объекты» Ирпень — пригород Киева, о котором во время войны в Украине узнал весь мир. Вот что там происходит

Что происходило в Ирпене в первые недели войны

«Ни мы, ни наша бабушка — не военные объекты» Ирпень — пригород Киева, о котором во время войны в Украине узнал весь мир. Вот что там происходит

У Дениса также есть агентство по продаже загородной недвижимости — он открыл его вскоре после того, как бренд одежды начал приносить прибыль. Работа в агентстве позволила собеседнику «Медузы» купить квартиру в Ирпене.

[До 24 февраля] у меня в жизни вообще все было нормально, но снова пришел дядя Путин и сказал: «Пошли вы все на хер». У нас с прошлого года готовилась сделка по продаже большого куска земли в Козине, элитном поселке на юге Киевской области, на полтора миллиона долларов. Мы зациклились на этой сделке и работали на нее. Я влез в большие долги, так как нужно было платить зарплаты, бюрократические сборы и налоги, но, как вы понимаете, сейчас недвижимость, особенно элитную, никто не покупает. Агентство фактически закрылось.

24 февраля Денис встретил со своей девушкой в Буче. «Смотрю в окно и думаю: „Ну ****** [офигеть], опять освобождать пришли“», — вспоминает он. С седьмого этажа они с девушкой переместились на второй, к соседям, и первые несколько дней провели, перемещаясь между их квартирой и своей, спали в ванной. «Днем стреляли, ночью утихомиривались. Позже обстрелы усилились, и мы перешли в подвал», — говорит Денис. 

Связь в Буче начала постепенно пропадать примерно через неделю после начала войны. Из-за этого, вспоминает Денис, их компания не понимала, что происходит в городе и в какую сторону бежать, чтобы выбраться из него и не попасться российской армии. Единственным источником информации были телеграм-каналы, но потом и они перестали открываться. «На девятом этаже сосед жил, дедушка такой, бывший военный. Он отказался спускаться в подвал. Вот он первым и увидел колонну российской техники с символами V, которая остановилась буквально в ста метрах от нашего дома», — вспоминает Денис. Тогда, взяв все, что помещается в руках, компания решила бежать из оккупированного города.  

Денис около своего дома в Буче

Мы взяли один рюкзак на пятерых, девочки надели по два слоя одежды. Выбегаем из парадной и бежим в направлении Коцюбинского. Весь район был без окон, мы бежали по битому стеклу, абсолютно не понимая что, где и как. Конечно, я в Буче все знаю, каждую улицу, но понимания, куда может прилететь или где нас могут пристрелить, не было даже приблизительного. На дороги мы не выходили, разве что короткими перебежками. В основном перемещались через дворы ЖК и парки, по пути спрашивая у людей, какая ситуация и в какой стороне наши [военные]. Но все были такие же [как мы] — никто ничего не знал. 

Дорога из Бучи до Коцюбинского пролегает через лес. Денис с друзьями понимали, что это небезопасно, но подумали, что гораздо опаснее идти по открытым дорогам. Путь через Бучу и Ирпень до леса, по словам Дениса, занял более трех часов. «Мины свистели прямо над головой. Когда кто-то из компании слышал этот свист, начинал кричать, чтобы оповестить остальных. Мы забивались под заборы, забегали в подъезды домов, прятались за деревьями», — рассказывает он. 

Уже в лесу молодые люди вышли на позиции украинской армии. «Сам блокпост мы не увидели, он был замаскирован. Нам крикнули: „Стоять, кто такие, откуда идете?“ Кричали на украинском — так мы поняли, что это наши», — вспоминает Денис. После проверки документов компания продолжила свой путь и примерно через пять часов добралась до Коцюбинского. Там они нашли транспорт для девушек, чтобы те доехали до железнодорожного вокзала Беличи, а сами на попутках отправились к знакомым в Пущу-Водицу, откуда на машине выехали в Западную Украину. Теперь они живут там.

Думаю, это наша судьба такая. Вот ты купил квартиру, а у тебя сосед алкаш. И хоть ты ******* [расшибись] — он будет алкашом, пока не сдохнет, или пока ты квартиру не продашь. А родину продавать мы не будем.

Денис хочет верить, что россиян, выступающих против войны, больше, чем тех, кто «зомбирован пропагандой». Хотя его родственник из России, по мнению собеседника «Медузы», «сошел с ума» и не хотел слушать даже то, что ему рассказывал о происходящем в Украине сам Денис. При этом собеседник «Медузы» считает, что если есть возможность «хотя бы в одну российскую голову вставить мозги, это должно быть главной задачей». А Путину он желает не смерти, а страданий — за всю боль, которую он принес украинцам.

Как Россия разрушила миллионы жизней этой войной

Развязав войну, Путин сделал миллионы украинцев беженцами. Но многие россияне тоже навсегда лишились дома Максим Трудолюбов — о том, как российское государство (опять) отбирает у людей самое главное

Как Россия разрушила миллионы жизней этой войной

Развязав войну, Путин сделал миллионы украинцев беженцами. Но многие россияне тоже навсегда лишились дома Максим Трудолюбов — о том, как российское государство (опять) отбирает у людей самое главное

Александр Рыбин

Фото на обложке: Leisa Tyler / LightRocket / Getty Images; Сергей Мамонтов / ТАСС; Евгений Фельдман