«Будем вас домобилизовывать» Военком заменил трем москвичам военную специальность — так механик, кабельщик и музыкант по документам «стали» стрелками (и теперь могут отправиться на фронт). Вот их истории
Во время мобилизации в России на войну призвали несколько сотен тысяч человек. Среди них есть люди, которые никогда не держали в руках оружие. Они получают повестки и — будучи уверенными в том, что их военные специальности не актуальны, — идут в военкоматы «для уточнения данных». В итоге мужчин забирают в воинские части, но там не знают, что с ними делать — люди таких ВУС на фронте действительно не нужны. Мобилизованные неделями ездят по разным частям, а затем в их военных билетах к реальным ВУС, несмотря на отсутствие опыта, дописывают новую — «стрелок». По данным «Медузы», некоторые мобилизованные подали в военную прокуратуру коллективную жалобу на неправомерные действия по призыву. Мы поговорили с мужчинами «неактуальных» специальностей, которых все равно пытаются отправить на войну.
Насколько законно исправлять военную специальность в военном билете?
На вопрос о том, законно ли вписывать новую специальность в военном билете, на правительственном сайте «Объясняем.рф» отвечают так:
«Номер военно-учетной специальности (ВУС) при первоначальной постановке на воинский учет указывается в военном билете. При изменении ВУС номер новой специальности записывается в следующей графе после заполненной. Смена ВУС может быть произведена, если вы получили соответствующее образование или специальность, соответствующую новой ВУС».
Адвокат Константин Ерохин, который в том числе занимается делом погибшего в Украине мобилизованного IT-специалиста Тимура Измайлова и ведет профильный телеграм-канал, дал подробный комментарий «Медузе»:
Изменение ВУС в военном билете не может делаться просто по желанию военкома. Незаконно вносить [изменения] просто как тебе хочется, чтобы было удобнее подгонять людей под какие-то свои списки.
Поменять ВУС может должностное лицо — вопрос в том, как оно это делает, на основании чего и с какой мотивацией. ВУС должна меняться с учетом объективных обстоятельств. В идеальном варианте военный комиссар должен протестировать человека, посмотреть, кем он был на гражданской службе. Может быть, человек работал в тире или имел спортивную специальность «стрелок из лука». Понятно, что в военное время он, скорее всего, будет стрелком. Если у него есть права категории D, он может быть водителем. Если у него гражданская специальность связана с ремонтом транспортных средств, то [на фронте] он будет заниматься ремонтом техники.
Но дело кроется в мелочах. Самое важное, чтобы это соответствовало действительности. Военный комиссар как ответственное лицо должен не просто вписывать [новую ВУС] в военный билет, как он хочет. Это должно соотноситься с законом, инструкциями и личным делом военнообязанного.
Любое решение военкома должно каким-то образом оформляться. Вписать в военный билет [новую военно-учетную специальность] — это одно дело, но на каждое внесение изменений должен быть либо приказ, либо какое-то объяснение. Сам военнослужащий, призывник, мобилизованный или его законный представитель вправе запросить разъяснение у должностного лица. Далее можно подавать заявление или в прокуратуру, чтобы проводили проверку правомерности, или в суд. Я рекомендую оба варианта.
Если в результате того, что человеку поставили новую ВУС, он погиб, то, конечно, последствия будут лежать в уголовно-правовом поле. Но в целом [нарушителям], конечно, [грозит] дисциплинарное [взыскание]. Человека [который необоснованно вписал новую специальность в военный билет мобилизованного] могут понизить в должности или вынести выговор.
Сергей, 31 год
ВУС — механик радиосвязного оборудования самолетов и вертолетов
Я получил военно-учетную специальность в армии в 2012 году и прошел с ней всю свою срочную службу. Автомат в руках я ни разу не держал, только на присяге. Ни разу не стрелял: когда были обязательные стрельбы, лежал с пневмонией. Автомат на меня не записан, я вообще ни разу не стрелок.
Повестка пришла 13 октября, я нашел ее в почтовом ящике. Взял ее и пошел в военкомат, потому что бегать я ни от кого не собирался и не собираюсь до сих пор. Я пришел в военкомат для уточнения данных. Нас было около сотни. Была медкомиссия, на которой они [сотрудники военкомата] убедились, что мое зрение упало еще на единицу и составило уже минус восемь, что соответствует категории В в воинской службе. Но военком мне сказал, что время у нас не мирное, а практически военное, поэтому я годен. Говорю: «Вы уверены, что вам нужна моя воинская специальность?» Он отвечает: «Там разберутся», — и выдает мне мобилизационную повестку на 15 октября.
В назначенный день я пришел в военкомат. Мы уехали на автобусе в сторону парка «Патриот», где находится детский лагерь «Авангард». Нас было 48 человек, кормили, давали где спать, была горячая вода, душ. На следующее утро начали приезжать так называемые покупатели — люди, которые набирают себе в войска мобилизованных с нужными им специальностями. За трое суток забрали семь человек — самых здоровых, обученных и с нужными специальностями. Например, парня-пулеметчика, нескольких водителей с необходимыми категориями, двух разведчиков. На четвертые сутки нас повезли в Московское высшее общевойсковое командное училище (МВОКУ) в Кузьминках. Там был еще один большой «покупательный» пункт, где отсеялось много людей — остался 21 человек. Нам объявили, что так как мы никому не нужны, то поедем в военкомат вставать на учет.
В десять вечера подполковник и наш военком [Виктор] Кузнецов позвонил нашему сопровождающему и сказал, что ни в какой военкомат мы не поедем, поскольку он договорился, что нас снова отвезут в «Патриот». Мы немного повозмущались, мол, что за бардак, но нам сказали, что таков приказ. В два часа ночи нас привезли в «Патриот», накормили и уложили спать. На следующие, уже пятые сутки опять повели к «покупателям». Они выходят и говорят: «А зачем вы нам привезли тех же самых? Мы этих уже смотрели». Но в итоге часть людей отсобеседовали по второму кругу и некоторых все-таки забрали. Осталось 14 человек. Сопровождающий от военкомата начал сильно сокрушаться, что мы все такие кривые, убогие и бедные-несчастные, никому не нужны и что сейчас он попробует что-то решить. Но мы так и остались никому не нужны. Ночевали мы в «Авангарде».
На шестые сутки нас отвезли под Ногинск на учебный полигон РВСН имени Петра Великого. Там собрали вообще всех — «кривых», «убогих», «пьяных» и не очень. Просто всех, кто остался. От нашего военкомата были 14 человек — все как один с «неподходящими» специальностями. Нас построили на плацу, и два человека подошли. Вышел подполковник части и предложил каждому — нас оставалось 12 — стать стрелками. Мы объяснили, что стрелки из нас, мягко говоря, хреновые. Он заявил: «Ну тогда вы нам не подходите», — и сказал нашему сопровождающему, чтобы вез нас в военкомат. Сопровождающий отзвонился [военкому] Кузнецову и договорился, что тот приедет [к нам в РВСН] и что один черт нас возьмут [на фронт]. Они такую позицию выбрали и ее придерживались.
Мы восемь с половиной часов просидели в автобусе, потому что в части были не нужны. Там нас не кормили, но у нас были сухпайки. Примерно к 10 часам вечера приехал [военком] Кузнецов, выстроил нас перед автобусом и предложил отказаться от участия в мобилизации. Если мы это сделаем, он составит на нас акт — и тогда нами будет заниматься Следственный комитет и мы все сядем. Никто не вышел: все приходили в военкомат сами. Он сказал, что в таком случае запишет нас всех стрелками, на что мы сказали, что его действия неправомерны. Кузнецов ответил, что имеет право проставить ту специальность, которую посчитает нужной. Представитель военной прокуратуры — лейтенант, привязанный к РВСН Ногинского района, — [при военкоме] сказал, что действия нашего военкома неправомерны. Кузнецов заявил: «Много вы понимаете, у меня есть полномочия, за свои действия я отвечу». Забрал наши военные билеты и ушел. Прописав там должности стрелков, он вернулся и сказал: «Теперь проблем нет». И уехал.
На следующее утро нас отвезли на полигон, где мы сидели на вещах и ждали какого-то решения. В итоге нам выдали предписания явиться в военный комиссариат для постановки на учет. К тому моменту нас осталось 10 человек (перед этим одного призывника из оставшихся 12 «сняли» со службы, но его судьба неизвестна, а еще одного все-таки забрали в одну из военных частей, — прим. «Медузы»). Нас погрузили в автобус, а вместе с нами — трех человек из Останкинского военкомата. У них вообще не было проблем: им пометили в военных билетах несоответствие ВУС, поставили на учет и они ушли.
Мы прибыли к нашему военкомату [в Царицыне] около восьми вечера. Там никого не было, кроме дежурного и двух нарядов полиции, которые охраняли здание. Мы попытались зайти, но нас остановили, объяснив, что приказом военкома [Кузнецова] нас велено не пускать. Капитан прошел, зафиксировал у дежурных факт [передачи] наших предписаний [явиться в военкомат], вернулся к нам и сказал: «Завтра нужно явиться в военкомат». Следующий день — суббота, военкомат не работает.
Мы поняли, что через сутки станем «самовольно оставившими часть», и начали звонить во все прокуратуры — они приняли обращение в устном формате. Затем капитан позвонил командиру генерал-лейтенанту, тот набрал районным прокурорам, а те позвонили, видимо, в гарнизонную прокуратуру. И только после этого все пришли к консенсусу, что нам нужно выдать предписания и обязать нас явиться в военкомат в [ближайший] понедельник.
В понедельник нас всех опять загнали в один кабинет [в военкомате], после чего начали по одному выдергивать в [другой] кабинет, где просто выписывали новые повестки на второе ноября. На вопрос «Почему не ставите на учет?» мне ответили: «Будем вас „домобилизовывать“, потому что мобилизация еще не закончена».
В военкомате я начал вести диктофонную запись. Товарищ, который там находился, это заметил и вызвал наряд полиции. Меня попытались притянуть за уши по статье чуть ли не о госизмене. Военкомат они объявили «секретным объектом», [сказали, что] любой вид фиксации информации там запрещен, а я [якобы] нарушил все что можно. Полиция попросила удалить аудиозапись, я при них это сделал, чтобы [их] не провоцировать. Но все равно Кузнецов сказал, чтобы меня обязательно отвезли в отдел и подержали там.
Три часа, установленных законом, я находился в отделе — не был «задержан», а был «доставлен», как мне сказали сотрудники полиции. С меня взяли объяснительную, где я написал, что вел аудиозапись, чтобы защитить себя от неправомерных действий военкома и сотрудников военкомата. Сотрудник полиции сказал, что состава преступления не видит, и отпустил домой.
Сейчас мы нигде. На руках мобилизационные предписания о том, что мы должны быть прикреплены к части, но, так как мы [с нашими ВУС] не нужны, мы не можем ни выйти на работу, ни предпринимать какие-либо действия, кроме хождения по инстанциям. Второго ноября мы пойдем в военкомат. Я не собираюсь ни от кого скрываться и прятаться, потому что не говорю ничего противозаконного. Хочу, чтобы закон работал и чтобы люди [виновные] были наказаны.
Игорь Жаданов, 33 года
ВУС — кабельщик подземных и подводных кабельных линий и сооружений связи на берегу
К нам на работу [в Москве] пришли полиция с военкомом, потребовали у работодателя данные военных билетов всех, кто служил. Прямо там выписали повестки — около 26 штук. У меня был выходной, но я приехал на работу и спросил: «По какой именно причине мне надо идти в военкомат?» Они говорят: «Так как вы из другого региона [Ростовской области], то для сверки данных». Думаю, раз для сверки данных, то почему бы и не сходить.
Я пришел в военкомат в Царицыне к девяти утра 13 октября. В шесть вечера сказали: «Вас никуда не отпустят, проходите [медицинскую] комиссию». Паспорт и военный билет забрали. Я прошел медкомиссию, сообщил о врожденном пороке сердца, плоскостопии, указал, что моя жена имеет группу инвалидности и находится на генно-инженерной терапии. Также сказал, кто я по ВУС. Вечером выписали повестку, [сказав прибыть] с вещами. Я был немного в шоке.
15 октября [в военкомате] нас переодели и на автобусе отправили в «Авангард». На следующий день из Нижнего Новгорода приезжало командование — забрали водителей и медиков. В понедельник, 17 октября, нас снова посмотрели — [мы] опять не подошли. Мы еще раз переночевали [в «Авангарде»]. Во вторник нас отвезли во МВОКУ — там я посмотрел свою карточку [и увидел], что у меня не указана категория годности. Я пошел [к главному врачу], а она спросила: «Кто вы по специальности?» Я говорю, что матрос-кабельщик. Она: «О, вы не подойдете [по специальности], идите к полковнику, он все решит». Пришел к нему, очередь отстоял, он посмотрел военный билет и говорит: «Ох, ну куда же тебя определять? Некуда, ты мне не подходишь». Передал старшему мой военный билет и сказал: «Можете в военкомат его отвозить. Он нам не нужен». Он позвонил военкому, но Кузнецов ответил: «Нет! Сидите, ждите». Мы немного подождали и уже выдвинулись было в сторону военкомата, как Кузнецов позвонил и сказал: «Езжайте в „Авангард“, я договорился».
Нас смотрели [для отбора] целый следующий день. Пришли из инженерно-саперных войск — отказались: говорят, что сделать новых саперов не получится, [для этого] нужно минимум полгода, а то и год, а сейчас [идет] «спецоперация», нужно быстро. Потом другие [«покупатели»] спрашивали водителей, медиков и офицеров, которые могли бы руководить. У нас таких не было.
📄 Дорогие читатели! Теперь вы можете скачать PDF-версию любой статьи «Медузы». Файл можно отправить в мессенджере или по электронной почте своим близким — особенно тем, кто не умеет пользоваться VPN или у кого явно нет нашего приложения. А можно распечатать и показать тем, кто вообще не пользуется интернетом. Подробнее об этом тут.
Мы опять переночевали в «Авангарде», и нас отправили в РВСН — Кузнецов сказал ехать [туда]. Это было 21-е число [октября]. Вышло командование и сказало: «Кто там с какими проблемами? Идите подписывайте [некие документы]». Мне дали бумагу о неразглашении — и если бы я ее подписал, я бы [автоматически] оказался в звании стрелка. Но я сперва узнал, кем меня хотят сделать, а потом начал возмущаться. Мне сказали: «Подпиши, а потом тебе все расскажут». Я говорю: «Нет, расскажите, чем я конкретно буду заниматься?» Я знаю, что в этих частях не нужны кабельщики-матросы. Они говорят: «Будем записывать в стрелки». Но ведь я не стрелок! Никогда не держал автомат и не знаю, что с ним делать. Мне сказали, что [подходящей мне] должности нет. Я отказался [от переквалификации в стрелка], военный билет передали сопровождающему.
Потом нас [тех, кого пытались записать в стрелки] построили — кто-то был с корабля, кто-то из [войск] связи. Но они тоже оружие в руках не держали, [во время службы в армии] целый день сидели в связном штабе и связь налаживали. Кузнецов приехал и сказал, что впишет нам в военный билет ту ВУС, которую посчитает нужной.
Рядом стоял лейтенант прокуратуры — представитель этой части, [также] стоял командир части. И лейтенант, и командир сказали, что вписывать новую ВУС неправомерно, поскольку это можно делать только после обучения, когда часть принимает [солдата] на довольствие. Солдат проходит всю процедуру — тесты по стрельбе и тактике, тест на психические отклонения, — и только тогда ему дают специальность. А тут Кузнецов взял все военные билеты у сопровождающего и ушел в сторону казармы, где есть стол и освещение, [после чего вписал в документы новые ВУС].
Определять нас в часть в качестве стрелков командование не стало, отправили переночевать в Колонтаево. Я не понял, куда мы едем, позвонил жене — она испугалась и вызвала наряд полиции. Когда мы приехали, выяснилось, что нас привезли в местный санаторий на одну ночь. В Колонтаево прибыл наряд полиции и зафиксировал, что нам вписали в военный билет [специальность] «стрелка». Мы еще и аудиозапись передали, [на которой слышно, как военком Виктор Кузнецов вписывает в военные билеты мобилизованных новые специальности].
Утром нас привезли в часть РВСН и выписали нам предписания для постановки на учет в военкомате. Командование РВСН выделило нам автобус и отвезло в Москву. Капитан зашел [в военкомат], вернулся и сказал: «Вас не пустят [внутрь], можете идти домой». Мы сказали, что домой не пойдем, потому что это провокация — если уйдем, нас могут объявить дезертирами.
Мы ждали три часа, пока все это разрешится. Когда капитан написал рапорт о роспуске до понедельника, мы все подписались, что в курсе, что до этого дня нас никто не будет трогать и нас не объявят дезертирами. В понедельник пришли в военкомат, а Кузнецов, как мы поняли, сбежал, чтобы не видеться [с нами]. Его подчиненные сказали, что ставить на учет нас не будут, то есть нас по-любому определят стрелками. Нам выдали повторные повестки.
Второго ноября я собираюсь [идти] в военкомат. Если мы не придем, то будем в розыске, и тогда уже тюрьма. Мы [призывники] — ответственные граждане: что-то случается, мы ответственно приходим. Я так же ответственно пришел [в военкомат]. Если Кузнецов найдет именно мою, подходящую ВУС (имеется в виду часть, где необходим солдат с такой специальностью, — прим. «Медузы»), я буду готов [служить]. Как Путин сказал, мобилизация должна быть по закону, по специальности. [В противном случае] я просто умру, моя эффективность будет на нуле. Это как танкиста посадить в самолет и отправить в небо.
Дарья Трухина — супруга Игоря Жданова
Кузнецов им [мобилизованным] сказал: «Вы пойдете на фронт так, без обучения. Раз вы не согласны записываться добровольно, вы сдохнете просто так. Чтобы не было свидетелей, сразу вас в стрелки, на фронт и все. Претензий ни у кого не будет, никто ничего не подтвердит». Он это сказал после того, как проставил ребятам [новые] ВУС. Типа: «Вперед и с песней на фронт. Не будьте трусами. Выполните свой долг и сдохните».
Анастасия, сестра 31-летнего мобилизованного Алексея
ВУС — музыкант военных оркестров
Мой брат — музыкант. В 2010 году он пошел на срочную службу, сначала в поселке Дальнее Константиново [Нижегородской области]. Там он попал в роту, где его определили в стрелки. Но после двух месяцев курсов молодого бойца он принял присягу и перевелся в военный оркестр в Йошкар-Олу. Всю срочную службу он отслужил в военном оркестре. В военном билете ему присвоили [соответствующую] специальность.
Повестку положили в почтовый ящик. Он был у родителей, не в Москве, так что повестку взяла его жена. Ей в руки никто ничего не давал. Потом домой к жене приходила полиция, говорила, что он уклонист, что это [его отсутствие] может привести к плохим последствиям. На следующий день его начал разыскивать районный совет депутатов. Когда брат вернулся, он сразу поехал в военкомат узнавать, в чем дело. Просто он не из тех людей, кто будет скрываться. Он вообще очень добрый человек, сразу сказал, что будет как будет: заберут — значит заберут. Но мы шли [в военкомат] с мыслью, что он там не нужен.
[В военкомате] мы ждали целый день. Так как он ходит в очках, у него минус три на оба глаза, ему сказали пройти только офтальмолога — больше никаких врачей. Спросили [лишь], жалуется он на что-нибудь. Он никогда ни на что вообще не жаловался. Мне кажется, это неправильно — даже не осматривать человека и отправлять его куда-то. Но в итоге Алексею дали ровно сутки на то, чтобы он собрался.
На следующий день его уже отправили в «Патриот». Алексей пробыл там сутки, и потом всех, кого [вместе с ним] забирали, привезли в Московское высшее общевойсковое командное училище в Люблино. Там руководители войскового командного училища ручкой в военном билете написали новую специальность: слово «музыкант» ввели в скобки и ниже подписали, что он стрелок.
С 10 октября Алексей находится в четвертой кантемировской танковой дивизии на учениях в Наро-Фоминске. Его определили в комендантскую роту. В этой роте 90 человек: они ездят на полигон, у них разные тактические занятия. Мы виделись с ним два раза: им давали выходной на целый день. Им [Алексею и другим мобилизованным] сказали, что они будут находиться в Наро-Фоминске 27 дней. Но все это звучит очень подозрительно, потому что каждый раз [как мы общаемся] он говорит, что кого-то забрали [на фронт]. Куда забирают — никто ничего не говорит.
Беседовала Анна Евданова