Грейпфрут в мире парка The New Yorker рассказывает историю жизни и творчества Йоко Оно — художницы, так и оставшейся в тени своего мужа
Йоко Оно — одна из самых известных современных художниц. Но многие узнали о ней только после ее брака с одним из основателей The Beatles, британским музыкантом Джоном Ленноном. Хотя творчество Оно представляет интерес само по себе. Она была в числе первых художниц-концептуалисток, занималась феминистским искусством тогда, когда почти никто не уделял этому внимания. А впоследствии выступила соавтором главного хита постбитловской карьеры Леннона — песни «Imagine». The New Yorker рассказывает о творческом пути Йоко Оно. Почитайте наш перевод (с незначительными сокращениями) этой статьи.
9 марта 1945 года больше 300 бомбардировщиков B-29 проделали путь в две с половиной тысячи километров над Тихим океаном и атаковали Токио с воздуха. С полуночи на город упало около 1665 тонн зажигательных бомб.
Большинство зданий в Токио было построено из дерева и бамбука — и за считаные часы целые районы города оказались охвачены огнем. Самолеты целились в рабочие кварталы в центре столицы — таким образом предполагалось вывести из строя военную промышленность Японии. В результате этих бомбардировок погибли не менее 100 тысяч человек, еще миллион токийцев остался без дома. Позднее участники рейда говорили, что, пролетая над городом на высоте полутора километров, они ощущали запах горелой плоти.
В ту ночь Йоко Оно лежала в кровати с температурой. Пока ее мать и младший брат Кэйсукэ прятались в бомбоубежище под садом их дома, Йоко оставалась в своей комнате. Она могла видеть из окна, как полыхает город. Девочке только исполнилось 12.
Семья Оно была состоятельной и проживала с 30 слугами в квартале Адзабу, возле Императорского дворца, — вдалеке от бомбежек. Пожары туда не дошли. Однако мать Йоко, опасаясь повторения атак (и не зря), решила эвакуировать семью за город.
В деревне они столкнулись с нехваткой еды. Дети обменивали свои вещи на продукты, а иногда и вовсе голодали. Позднее Оно рассказывала, что они с Кэйсукэ лежали и смотрели на небо через отверстие в крыше дома. Она спрашивала брата, что бы ему хотелось съесть на ужин, а потом говорила представить себе это. Казалось, он становился чуть счастливее. «Возможно, это была моя первая арт-работа», — говорила Оно.
Как любой художник, Йоко Оно хотела признания, но никогда ею не двигало желание богатства или славы. Однако, стремилась она к тому или нет на самом деле, сегодня у Оно есть и то и другое. Ее работы выставляются по всему миру: в прошлом году — в галерее «Серпентайн» в Лондоне (Yoko Ono: I Love You Earth), а в этом — в Художественной галерее Ванкувера (Growing Freedom) и в цюрихском Кунстхаусе (Yoko Ono: This Room Moves at the Same Speed as the Clouds). Она начала управлять семейными финансами в 1971 году, после переезда с супругом Джоном Ленноном в Нью-Йорк. И сегодня состояние Йоко Оно оценивается в сотни миллионов долларов.
Нет никаких сомнений в том, что музеи и галереи устраивают эти выставки — а люди приходят на них, — потому что когда-то Йоко Оно была замужем за битлом. Ни один из художников и композиторов, в среде которых Оно вращалась до замужества с Ленноном, сегодня такого успеха не имеет.
По всей видимости, Йоко Оно умело воспользовалась своей известностью — но что с того? Она никогда не поступалась своим искусством. Общественное мнение о ней как о женщине, которая чтит память покойного мужа, сделало Йоко иконой в глазах людей, которые некогда относились к ней как к суккубу, развалившему The Beatles. При этом гораздо менее многочисленная группа людей, которые знают ее как художницу, музыканта и активистку, ценят ее за верность своим принципам и самобытность. Неважно, кто что думает о силе искусства, сложно не восхищаться силой автора этих работ.
Грейпфрут
Родители Йоко Оно, по ее словам, были эмоционально отстраненными. Мать была из семьи Ясуда — основателей Ясуда-банка (позднее Фудзи-банк), владельцев одного из четырех крупнейших финансовых конгломератов в Японии. Отец работал в Йокохама Спеси Банке, который после войны стал называться Банком Токио, и часто служил в его иностранных филиалах. Когда Йоко родилась, ее отец был в Сан-Франциско; она не видела его до своих трех лет. А в 1945 году, во время бомбежки Токио, он был в Ханое.
Йоко Оно получила исключительное образование. С самых малых лет ее обучали христианскому вероучению (отец Йоко был христианином, коих в Японии тогда было немного), буддизму и игре на фортепиано. Она посещала школу, известную своим уровнем музыкального образования, однажды девочку попросили переложить на ноты повседневный шум и звуки типа пения птиц. После войны Йоко училась в частной школе, где ее одноклассниками были двое сыновей императора. После школы Оно зачислили в Университет Гакусюин — она стала первой студенткой факультета философии в истории этого учебного заведения.
Йоко ушла после двух семестров. Она говорила, что университет создавал у нее ощущение, будто она «домашний скот, которого кормят информацией». Так впервые проявилась ее аллергия на все организованное и институционализированное. У одной из однокурсниц другая версия: «Она была довольна, только если с ней обращались как с королевой».
«Медуза» заблокирована в России. Мы были к этому готовы — и продолжаем работать. Несмотря ни на что
Нам нужна ваша помощь как никогда. Прямо сейчас. Дальше всем нам будет еще труднее. Мы независимое издание и работаем только в интересах читателей.
Возможно, Оно ушла из университета еще и потому, что ее родители переехали в Скарсдейл — отца перевели в нью-йоркское представительство банка. Вскоре Оно к ним присоединилась и в 1953 году начала учиться в Колледже Сары Лоуренс в Бронксвилле. Колледж в то время был женским и крайне прогрессивным — никаких требований и оценок. Оно выбрала музыку и искусства, но, кажется, не особо вписалась. Один преподаватель вспоминает ее как «весьма сдержанную и серьезно настроенную на учебу». «Другие студентки были более расслаблены. Йоко расслабленной не была», — добавляет он.
Каким бы гибким и вольным ни был подход к образованию в Сара Лоуренс, колледж спровоцировал у Оно приступ фирменной аллергии. «Это было как учреждение, с которым я должна спорить, и я не могла это побороть», — сетовала Йоко. Тогда она решила, что должна отдалиться от своей семьи. Позднее Оно говорила, что испытывала «колоссальное давление»: предполагалось, что она станет достойным представителем знатного семейства Ясуда/Оно. «Если бы я не взбунтовалась, я бы не выжила», — рассказывала Оно. Йоко познакомилась с Тоси Итиянаги, тогда студентом Джульярдской школы, одним из крупнейших американских учебных заведений в области искусства и музыки. В 1956-м она бросила колледж, вышла за него замуж — родители были не в восторге — и переехала на Манхэттен. Оно начала обеспечивать себя случайными подработками. Следующие 10 лет она жила преимущественно в Нью-Йорке.
Незадолго до того, как бросить колледж, Оно опубликовала в студенческой газете рассказ под названием «Грейпфрут в мире парка». Речь в тексте идет о молодых людях, которые не могут решить, что сделать с оставшимся после пикника грейпфрутом. Аллегория немного загадочная, но ясно, что олицетворяет грейпфрут, — это гибрид, так же как и сама Йоко Оно.
Чердак на Чемберс-стрит, 112
Кто-то скажет, что искусству и музыке Йоко Оно присущ дилетантский характер, «такое может каждый». Критик Лестер Бэнгс как-то возмутился, что Оно «мощнейше медведь на ухо наступил». Однако это преднамеренный обман. Не то чтобы Йоко Оно не получила хорошего музыкального образования — она изучала композицию и гармонию, еще будучи маленькой девочкой, и знала нотную грамоту (то есть могла читать ноты и записывать нотами музыку), в отличие от самих битлов. В колледже Йоко проводила время в фонотеке, слушая произведения композиторов-додекафонистов типа Арнольда Шенберга.
Оно росла билингвом и получила образование в двух культурных традициях. Училась в школе и университете в Японии в период «горизонтальной вестернизации», когда артистическая и интеллектуальная жизнь стремительно либерализировалась, страна пыталась сбросить оковы своего милитаристского и ультранационалистического прошлого. Оно и ее друзья читали немецкую, французскую и русскую литературу в переводе на японский, а молодые философы, которых они знали, были помешаны на экзистенциализме. Также она знала японскую культуру. В качестве одной из подработок в Нью-Йорке Йоко Оно преподавала исполнение японских народных песен и каллиграфию. Она умела писать танка и владела искусством кабуки. То есть была идеально подготовлена к тому, чтобы войти в нью-йоркские авангардные круги в пятидесятые годы, потому что они тоже были гибридными, разнородными. Тот авангард вдохновлялся французским художником Марселем Дюшаном и восточной религией, дзен-буддизмом.
Воплощением этих двух увлечений был композитор Джон Кейдж — студент Шенберга, приверженец восточной философии и обожатель Дюшана. Оно познакомилась с Кейджем через своего супруга Тоси Итиянаги, который посещал курс Кейджа в университете «Новая школа». Кейдж не ждал от своих студентов, что они будут имитировать его собственные работы. По его признанию, одна из самых важных вещей, которые он осознал из своей преподавательской деятельности, было то, что Итиянаги однажды сказал ему в ответ на какую-то рекомендацию: «Я не вы». Кейдж поощрял эксперименты.
И студенты экспериментировали. Характерная работа — «Свечная пьеса для радио» Джорджа Брехта. Вдоль стен комнаты расставлены радиоприемники, полтора приемника на исполнителя. На каждом радио лежит колода карт с напечатанными инструкциями, например «погромче», «потише», R или L (направо или налево, то есть направление, в котором крутить регулятор). Каждому исполнителю выдается зажженная свечка, и по сигналу они начинают перебирать карты в колоде и следовать инструкциям на любом радиоприемнике возле себя. Пьеса заканчивается, когда гаснет последняя свеча.
Именно так выглядят хеппенинги. Это не перформанс, где может происходить все что угодно. У хеппенингов (за редкими исключениями) есть сценарий, «партитура». Каждый участник следует точным инструкциям, какие и когда ему выполнять действия.
В 1960 году Йоко Оно за 50 долларов и 50 центов в месяц сняла чердачное помещение на Чемберс-стрит, 112, — четвертый этаж без лифта, отопления и электричества, а окна были настолько запачканы сажей, что едва пропускали свет. Зато была застекленная крыша. Из мебели — оранжевые решетчатые ящики и пианино. Оно превратила лофт в наполовину жилое пространство, наполовину помещение для перформансов. Вместе с композитором и музыкантом Ла Монте Янгом (именно он изобрел монотонный гудящий звук, который в некоторых своих песнях использовали Velvet Underground) Йоко Оно организовала ряд концертов и перформансов. С декабря 1960 года по июнь 1961-го в лофте выступили 11 артистов и музыкантов. Оно упоминала, что иногда количество зрителей доходило до 200 человек. Были и Кейдж, и Дюшан. Внезапно она оказалась в сердце арт-сцены центра Нью-Йорка.
На некоторых мероприятиях Оно выступала сама, с собственными произведениями. Одна из работ: Йоко вешала на стену лист бумаги, открывала холодильник, доставала продукты — типа желе — и кидала в лист. В конце представления поджигала бумагу. Искусство пожирало само себя. Кейдж посоветовал Оно обработать лист огнезащитным составом, чтобы не спалить здание.
Флуксус
В нью-йоркском мире искусства образца 1960 года, даже в самой радикальной инкарнации, преобладали мужчины. Среди 11 художников, которые выступили на Чемберс-стрит, была лишь одна женщина. К сильному неудовольствию Оно, организатором и директором концертов называли ее напарника, музыканта Ла Монте Янга, — а ее определяли как хозяйку лофта.
Еще большее раздражение она испытала, когда узнала, что человек, посетивший несколько концертов на ее площадке, планировал провести точно такую же серию мероприятий у себя в галерее в более отдаленном районе города. Та галерея на Медисон-авеню называлась AG Gallery, а человеком тем был Джордж Мачюнас.
Мачюнас приехал в Штаты из Литвы в 1948 году, будучи подростком; 11 лет изучал историю искусств. Приблизительно в 1960 году он задался целью перепридумать искусство путем снятия его с пьедестала. Сильное влияние на художника оказали Дюшан и Кейдж. О Мачюнасе есть интересный и убедительный документальный фильм «Джордж: История Джорджа Мачюнаса и флуксуса».
Йоко Оно смягчилась, когда Мачюнас предложил ей сделать выставку. У него никогда не было денег — что не мешало ему снимать недвижимость, иметь телефон и все прочее. Он просто не платил по счетам. К моменту, когда выставка Оно была организована, в июле 1961 года, галерею можно было посещать только в дневные часы, потому что там отключили электричество. Экспозиция Оно стала последней выставкой в галерее.
Йоко Оно водила гостей по выставке, объясняя свои работы, потому что некоторые экспонаты требовали участия зрителя — к примеру, «Картина, на которую нужно наступить», кусок холста на полу. Эта работа, как и многое у Дюшана, казалась надуманной, бессмысленной. Но, как и у Дюшана, здесь был скрытый смысл. «Картина, на которую нужно наступить» отсылает к двум традициям. Это намек на очень известные фотографии, напечатанные в конце сороковых годов журналом Life, и не только: Джексон Поллок рисует свои дрип-картины, двигаясь по расстеленному на полу холсту. Эти снимки, представляющие живопись как перформанс, десятилетиями вдохновляли художников — включая отца хеппенинга Аллана Капроу.
Второй контекст, который отметила искусствовед Александра Манро, — японский. В XVII веке в Японии преследовали христиан, и одним из способов их выявлять была просьба наступить на изображение Христа и Девы Марии. Процедура называлась фуми-э — «наступать + изображение». Отказавшихся пытали или даже казнили. Таким образом, «Картина, на которую нужно наступить» — это тоже своего рода грейпфрут.
Осенью 1961 года Йоко Оно дала концерт в концертном зале Карнеги-холла — эта соседняя с основным залом площадка вмещает около 300 зрителей. Мачюнас, который тогда уже был другом Йоко, помог с оформлением. The Times писала, что зал был битком. Но свидетельства так разнятся, что сложно сказать, как все обстояло на самом деле.
На сцене 20 художников и музыкантов исполняли различные действия — ели, били посуду, кидались клочками газет. За сценой то и дело (с определенным интервалом) смывали унитаз. Чтобы вызвать у аудитории плохое предчувствие, ощущение дурного предзнаменования, в углу зала стоял какой-то человек. Кучка мужчин с привязанными к ногам склянками пыталась беззвучно пересечь сцену. Танцовщицы Ивонна Райнер и Триша Браун непрерывно садились и вставали. В описании The Village Voice говорится, что представление завершалось тем, что Йоко Оно «вздыхала, дышала, ловила ртом воздух, изображала позыв к рвоте, кричала — множество оттенков боли и удовольствия смешалось с бессвязным бредом на похожем на иностранный языке, который языком вовсе не являлся».
Именно такое искусство имел в виду Мачюнас. Оно прибегало к подручным материалам. Этому искусству было присуще чувство юмора (смывать воду в унитазе) — то есть оно не относилось к себе излишне серьезно. А еще оно было антиэлитистским. Этим искусством мог заниматься любой. Примерно в то же время, когда у Оно прошел концерт, Мачюнас придумал название для такого типа искусства — флуксус. Когда он поделился идеей с Йоко, она посчитала ошибкой давать искусству групповое название. Именно так был устроен японский мир искусства: каждый художник причислял себя к той или иной группе. А Оно не хотела относить себя к группе.
Однако Мачюнас был заядлый организатор — что было проблемой, поскольку он работал с авангардистами, людьми, которые не любят, когда их организовывают. А он пытался дрессировать их годами. Например, открыл флукс-шоп, где можно было приобрести флуксус-арт — в основном дешевые пластиковые коробки со всякой всячиной. В какой-то момент строил планы по покупке острова и созданию там флуксус-общины на самообеспечении.
Авантюра с островом не выгорела, но в конечном итоге Мачюнас реализовал свою идею, купив и отремонтировав более 20 заброшенных зданий в центре Манхэттена, чтобы там жили и творили художники. Это предприятие его погубило. С Мачюнасом судились арендаторы (потому что ремонт проводился не в соответствии с правилами и лофты не проходили инспекцию), а однажды его сильно избили нанятые одним из кредиторов бандиты. В середине семидесятых Мачюнас сбежал из города на ферму в Массачусетсе, где и умер от рака в 1978 году. Однако он дал начало Сохо — в восьмидесятые этот район станет мировой столицей современного искусства.
Написанный Мачюнасом девиз флуксуса звучал так: «Очистить мир от „европанизма“!» — и на дебютных представлениях движения в ФРГ в 1962 году художники вдребезги раздолбали рояль. Йоко Оно была приглашена, но ответила отказом: ей не нравилось громить рояли. «Я не из тех людей, кто мечтает сжечь „Мону Лизу“, — как-то сказала Оно. — В этом отличие между мною и некоторыми революционерами». Однако у нее есть нечто общее с Мачюнасом. Оно идеалистка. И была бы счастлива, если бы весь мир мог быть флуксус-островом.
«Разрез-пьеса»
В 1962 году Йоко Оно вернулась в Японию, где обнаружила, что японский авангард еще более радикален, чем нью-йоркский. Возникло множество новых школ. Самая известная из них сегодня — зародившаяся в 1954 году в Осаке школа гутай. Подобно флуксусу, искусство гутай было перформативным, низкотехнологичным и использовало подручные материалы. Одна из самых ранних работ гутай — «Вызов грязи»: художник на полчаса окунался в лужу глины и грязи. Застывшая в результате глина представлялась как произведение искусства.
Тоси Итиянаги вернулся на родину раньше супруги — их брак распадался — и договорился для Йоко о концерте в Центре искусств согэцу в Токио. На выходе из зала художница организовала выставку под названием «Инструкции к картинам» — прикрепленные к стене 22 листа бумаги, каждый с указаниями на японском. Инструкции напоминали некоторые работы молодых художников в нью-йоркском кругу Кейджа — к примеру, «Голосовую пьесу для Ла Монте Янга» (1961), которая сводилась к «Спросите, есть ли среди зрителей Ла Монте Янг, а затем выйдите», и «Словесное событие» Брехта, которое заключалось в слове «выйдите».
В зале вместе с 30 артистами Оно исполнила несколько произведений. Неясно, как реагировала аудитория (хотя Дональд Брэкетт, автор самой свежей биографии художницы — «Йоко Оно: Искусная жизнь», говорит, что с энтузиазмом), но шоу получило скверный отзыв в японском журнале об искусстве от американского экспата Дональда Ричи, который высмеял Оно за «старомодность». «Все ее идеи заимствованы у людей из Нью-Йорка, в особенности у Джона Кейджа», — писал он. Это не было нападками со стороны недоумевающего традиционалиста. Это были нападки со стороны культурного левого фланга. Оно была травмирована. Она легла в психиатрическую лечебницу.
Однако, выйдя из больницы, Йоко начала с того места, где остановилась. Оно вышла замуж за Тони Кокса, американского арт-промоутера и контркультурного деятеля. В 1964 году вышла ее первая книга — «Грейпфрут», собрание сценариев перформансов («партитур событий») и инструкций:
Пьеса для солнца
- Смотри на солнце, пока оно не станет квадратным.
Пьеса полета
- Лети.
Пьеса сборки II
- Разломайте музей современного искусства на кусочки с использованием инструментов по своему выбору. Соберите кусочки и соедините их при помощи клея.
Как «Словесное событие» Брехта, но с одним важным отличием. «Словесное событие» предназначалось для исполнения, и художники находили различные изобретательные способы выполнять инструкцию «Выйдите». Пьесы Оно не могут быть исполнены. Это инструкции для воображаемых действий.
В эссе для японской газеты об искусстве Йоко Оно затронула концепцию «надуманной правды», имея в виду, что то, что мы придумываем в своей голове (что бы нам хотелось съесть на ужин), — такая же реальность, как стул, на котором мы сидим. «Я думаю, возможно воспринимать стул таким, какой он есть, — объясняет она. — Но когда вы сжигаете стул, вы вдруг осознаете, что стул в вашей голове не сгорел и не исчез».
Йоко занималась концептуальным искусством. Когда в конце шестидесятых концептуалисты стали крайне популярны, ее имя практически нигде не упоминалось. О ней нет ни слова в знаковом эссе Люси Липпард и Джона Чэндлера «Дематериализация искусства» 1968 года. А ведь она была одной из первых художниц-концептуалисток.
В 1965 году Оно вернулась в Нью-Йорк, и в марте у нее состоялась очередная выставка в Карнеги-холле, «Новые работы Йоко Оно». Это была нью-йоркская премьера ее лучшей работы, поистине великого произведения искусства Cut Piece («Пьеса разрезания», или «Разрез-пьеса»).
Исполнитель (в данном случае Оно) выходит полностью одетым и становится на колени в центре сцены. Рядом лежат большие ножницы. Зрителям предлагается по очереди подниматься на сцену и отрезать кусок одежды художницы (его можно оставить себе). Позднее в инструкциях Оно писала: «Исполнитель остается неподвижным в течение всей пьесы. Время окончания пьесы — на усмотрение исполнителя». Она говорила, что на этот перформанс всегда надевала свою лучшую одежду — даже когда у нее было мало денег и она не могла позволить себе ее портить.
Оно исполняла Cut Piece в Токио и Киото, есть фотографии этих перформансов. Нью-йоркский перформанс был заснят на пленку братьями-документалистами Дэвидом и Альбертом Мэйслес.
В большинстве хеппенингов или перформансов исполнители — сами художники или друзья того, кто писал партитуру. В Cut Piece художник не знаком с исполнителями. Они могут толковать инструкции непредсказуемым образом. Это словно раздать заряженные стволы целой комнате незнакомцев. Йоко Оно невысокая, всего 157 сантиметров, а ножницы большие и острые. Когда зрители начинают резать ткань вокруг ее груди или в паху, возникает реальное ощущение опасности и надругательства. Один из тех, кто резал на Оно одежду на выступлении в Японии, стоял за ее спиной и держал ножницы над ее головой, как будто собирался проткнуть ее. Партитура приписывала Оно оставаться бесстрастной, но в записи видно тревогу в ее глазах по мере того, как зрители продолжают подниматься на сцену и стоять над ней, орудуя ножницами и разыскивая место, где еще можно отрезать. Когда на ней разрезают бюстгальтер, Оно прикрывает грудь руками — почти единственное движение во время всего акта.
Cut Piece — это точное проигрывание акта раздевания, который (якобы) происходит в головах у мужчин, когда они видят привлекательную женщину. Перформанс превращает мужской взгляд в оружие. Женщины также участвуют в разрезании одежды — потому что они тоже являются частью общества, которое объективирует женщин. Таким образом, перформанс можно относить к феминистскому искусству (причем созданному во времена, когда почти никто не занимался феминистским искусством) — и это явно оно и есть.
Однако значение Cut Piece во многом зависит от аудитории, для которой он исполняется, и изначально задумкой Оно было кое-что еще. Когда художница исполняла пьесу в Японии, возможной была буддийская интерпретация. Это аллюзия к «дзен-традиции делать какую-то вещь, которая тебя смущает наиболее всего, и смотреть, что ты придумаешь и как ты будешь с этим справляться», — говорила она.
В другом месте Йоко заявляла, что перформанс проистекал из истории о том, как Будда отдавал людям все, о чем его просили, а в конечном итоге позволил себе быть съеденным тигром. Оно предлагала незнакомым людям все, что у нее было, — и именно поэтому надевала лучшие наряды. «Вместо того чтобы отдавать аудитории то, что художник хочет отдать, художник дает зрителю то, что зритель хочет взять», — поясняла Йоко.
В 1966 году Оно прилетела в Лондон для участия в симпозиуме «Разрушение в искусстве», где исполнила свой знаменитый перформанс дважды. На тех мероприятиях он считывался не как буддийский текст. Сарафанное радио после первого перформанса привело к тому, что на второй пришла толпа — мужчины яростно срезали всю ее одежду, даже нижнее белье. Это был свингующий Лондон; все решили, что работа была о сексе. После Лондона Оно не исполняла Cut Piece до 2003 года — тогда она повторила действо в Париже, сидя на стуле. В этот раз художница объяснила, что работа посвящена миру во всем мире и была реакцией на теракты 11 сентября 2001 года в США.
Вне зависимости от того, где перформанс исполняется и как толкуется, это определенно эксперимент по психологии групп. Людям предлагается публично сделать что-то, что обычно запрещено: жестко раздеть незнакомую женщину. Те, кто участвует в действе, могут обосновывать свой поступок, говоря себе, что это не раздевание пассивной женщины, а искусство. Но, разумеется, на самом деле они делают именно это — раздевают ее. А те, кто не идет на сцену, потому что находит зрелище отвратительным или недопустимым, могут говорить себе, что по крайней мере они в этом не участвуют. Ну и конечно, чем больше вокруг тех, кто режет, тем проще начать резать самому.
«Вообрази себе»
Йоко Оно планировала провести в Лондоне лишь несколько недель, однако обнаружила, что мир искусства этого города восприимчив к ее творчеству. Интерес вышел за пределы этого мира, когда она с мужем Тони Коксом выпустила фильм «No. 4», также известный как «Задницы» (Bottoms). Это, собственно, вы и увидите в этой ленте — снятые крупным планом задницы голых шагающих людей.
Оно и Кокс сняли шестиминутную версию фильма в Нью-Йорке на камеру для высокоскоростной съемки, которую им одолжил Мачюнас (а он, в свою очередь, взял ее взаймы у кого-то еще). В Лондоне многие известные представители мира искусства охотно согласились сняться в фильме, и в окончательной редакции лента длится 80 минут — это примерно 20 секунд экранного времени на один зад.
Но по виду сзади непонятно, что вы знаменитость. Так, фильм — это не просто прикол, там есть идея. Он высмеивает ощущение собственной значимости. Йоко Оно описывала эту работу как «бесцельную петицию, которую люди подписывали своим анусом». Фильм был незамедлительно запрещен Британским советом киноцензоров — пожалуй, лучшая реклама, на которую мог рассчитывать кинематографист в Лондоне шестидесятых. Из-за фильма Йоко Оно попала в желтую прессу. Однако к тому моменту она уже познакомилась с Джоном Ленноном.
Согласно их собственной версии (и ведь она может быть целиком правдивой, кто знает?), 9 ноября 1966 года — за день до выставки работ Оно в Indica Books and Gallery — в галерею заглянул Леннон. Indica была контркультурной арт-галереей (индика — вид конопли), среди покровителей которой был Пол Маккартни. Оно сопровождала Леннона, пока он ходил по галерее и изучал выставленные произведения. Позднее она заявляла, что не знала, кто он такой, что не очень правдоподобно, — правдоподобнее предположить, что ей было все равно, кто он. Одна из работ представляла собой яблоко на пьедестале. Леннон спросил Оно, сколько она стоит. «Двести фунтов», — ответила она. Он взял яблоко и откусил от него. Йоко сочла, что это было гадко.
Следующим экспонатом была стремянка. Человек взбирался по ней, наверху была подзорная труба, а в нее нужно было смотреть на клочок бумаги на потолке, где написано крошечное слово «да». «Каким облегчением было узнать, что, когда ты поднимаешься по лестнице и смотришь в трубу, там не написано „нет“ или „да пошел ты“», — говорил Леннон позднее.
Однако судьбоносная связь установилась между ними через экспонат «Картина, чтобы забить гвоздь (No. 9)». Посетителям предлагается забить гвоздь в висящую на стене доску. Леннон спросил Оно, можно ли ему забить гвоздь. Да, ответила художница, если заплатит пять шиллингов. «Хорошо, я дам вам воображаемые пять шиллингов и забью воображаемый гвоздь», — сказал Джон. «Тогда мы встретились глазами. И она все поняла, и я все понял — и, как говорят во всех наших интервью, остальное теперь уже достояние истории», — вспоминал Леннон.
Какое-то время они были «просто друзьями». Не стоит забывать, что это было самое начало карьеры The Beatles — менее трех лет прошло с тех пор, как группа впервые сыграла на шоу Эда Салливана. Они еще не записали «Сержанта Пеппера». Леннону только исполнилось 26. Впрочем, Йоко Оно было 33. Ее творчество достигло полной зрелости. Она дала Леннону экземпляр «Грейпфрута», который тот внимательно прочитал. Отношения начались только в мае 1968 года. В июне они предали их огласке, и в течение следующих 12 лет — пока Леннона не убили — пара жила под пристальным вниманием мировых средств массовой информации (еще один контекст для понимания Cut Piece).
Джон Брэкетт, автор биографии художницы, утверждает, что это Леннон был навязчивым партнером, а не Оно. Он уговаривал ее сидеть рядом, пока битлы записывались в студии, — потому что опасался, что, если Йоко будет вне поля его зрения, она бросит его.
Музыкальный критик The Times Роберт Палмер считал, что «тот факт, что в нее влюбился Джон Леннон, было наихудшей возможной вещью, которая могла произойти с карьерой Йоко Оно как художницы». Сама Йоко признавала, что вместе с Ленноном они «вредили карьере и положению друг друга — просто будучи друг с другом и будучи самими собой». Насколько это утверждение правдиво?
После 1968 года в творчестве Оно происходит резкая смена курса. Начиная с акции «В постели за мир» (где они с Ленноном в пижамах сидели в гостиничной кровати и обсуждали политику с журналистами и разного рода контркультурными знаменитостями типа Тимоти Лири), множество работ художницы было посвящено вопросам международного мира. Кроме того, ее творчество стало откровенно феминистским. У Мачюнаса была политика, но по большей части искусство флуксуса — как и творчество Кейджа и Дюшана — аполитично. Это искусство об искусстве. После 1968 года творчество Оно стало про политику. Однако это можно сказать практически обо всех художниках — из-за войны во Вьетнаме искусство политизировалось и остается политизированным по сей день.
Представление Оно о своем зрителе также изменилось. Когда они с Ленноном женились, она была художницей для узкого круга лиц, а он был популярным развлекательным исполнителем — вероятно, самым известным в мире. Она исполняла для сотен — он исполнял для сотен миллионов. Йоко Оно решила, что снисходительность по отношению к популярному развлекательному жанру была высоколобым предрассудком. «Я пришла к выводу, что беспримесность авангарда была такой же душной, как постоянное повторение одного и того же рок-ритма». Поэтому Йоко Оно стала поп-звездой. Выпустила 22 альбома (включая совместные записи с Джоном Ленноном). И — увеличила свою аудиторию.
Разумеется, ее музыка никогда не продавалась так же хорошо, как музыка The Beatles. Тем не менее они с Ленноном произвели на свет по крайней мере одну ошеломительно успешную коллаборацию.
«Imagine» стала главным хитом постбитловской карьеры Леннона. Песня была записана в 1971 году и со временем стала своего рода мировым гимном. Ее перепело бессчетное число музыкантов; она звучала на церемонии открытия олимпиады и на Таймс-сквер в канун Нового года. Напеть эту мелодию может практически каждый.
Многие наслаждаются песней и ощущают ее настроение как идеализм детей-цветов. Это заблуждение. «Imagine», конечно, утопична, но это также и концептуалистская работа. Инструкция. «Вообрази себе», которое Йоко говорила своему младшему брату, отрикошетило через время и пространство, чтобы спустя 26 лет очутиться в словах песни, которую знают миллионы людей.
На задней стороне обложки пластинки была напечатана одна из инструкций из «Грейпфрута»: «Представьте, что с облаков капает вода. Выкопайте яму в своем саду, чтобы положить туда облака». Позднее Леннон говорил, что с его стороны было сексизмом не указать Йоко как соавтора — учитывая, что автором идеи и значительной части текстов была именно она. Но почему-то он так ничего в этой связи и не предпринял. Однако в 2017 году Национальная ассоциация музыкальных издателей объявила, что отныне Йоко Оно будет считаться соавтором «Imagine».
Пересказала Дина Мингалиева