Перейти к материалам
истории

«Это суд против всего нерусского населения России» Аршак Макичян — экоактивист и соратник Греты Тунберг. С начала войны он выступает против вторжения в Украину. Теперь его хотят лишить российского гражданства

Источник: Meduza

Аршак Макичян — российский экологический активист и соратник Греты Тунберг. В день, когда началась война, Макичян женился на активистке Полине Олейниковой: их свадьба превратилась в антивоенное высказывание (например, на рубашке жениха было написано Fuck the War), позже пара уехала из России. А в мае Макичян узнал, что его хотят лишить российского гражданства. Спецкор «Медузы» Саша Сивцова подробно поговорила с активистом о том, как он планирует защищать свое гражданство, собирается ли теперь возвращаться в Россию и каково это, когда родная страна хочет от тебя отказаться.

— Как давно ты уехал из России и где ты сейчас?

— Прямо сейчас я еду на поезде из Лиона в Париж (интервью состоялось 3 июня, — прим. «Медузы»). Мы с женой уехали из России примерно 20 марта. С начала войны мы практически каждые выходные ходили на протесты в Москве. В первые выходные были массовые акции. Но где-то за неделю до отъезда мы снова вышли — и не нашли толпу. Полицейские задержали практически всех.

Среди 15 тысяч задержанных, ужасных репрессий и новых законопроектов по «дискредитации» армии нам нужно было менять стратегию. Мы решили понять, что делать дальше. И вообще захотели подышать свежим воздухом.

— Когда ты говоришь «мы», ты имеешь в виду себя и свою жену — активистку Полину Олейникову. Вы обручились 24 февраля. Расскажи, как проходила ваша свадьба в этот день.

— Мы запланировали свадьбу для нашей безопасности — чтобы в случае уголовных дел мы могли встречаться, находясь в тюрьме. Получилось, что свадьба пришлась на 24 февраля. И оказалась скорее политическим высказыванием, потому что я на рубашке написал Fuck the War, а у Полины было синее платье и желтые цветы. Мы выложили фотографии в социальных сетях, потом было много интервью про это.

Свадьба Аршака Макичяна и Полины Олейниковой
Аревик Харазян

— Чем твой активизм отличается от того, чем занимается Полина?

— Мы познакомились, так как оба были активистами. Я летом [2021-го] провел акции в поддержку Pussy Riot. Для Полины Pussy Riot и акционизм тоже были важны, мы познакомились и думали, что можно делать вместе. Поддерживали друг друга и в какой-то момент начали встречаться.

Но если я скорее занимался экологическим активизмом и пытался связывать его с нарушением прав человека, то у нее политический активизм — или даже акционизм. Против нее [было заведено] довольно много административных дел. [В январе 2022-го] ее задержали во время акции, когда она вешала плакаты по разным ОВД Москвы о том, что там происходят репрессии. Ее отпустили со штрафом, но через день полицейские начали ломиться к ней домой. Была осада, они [полицейские] решили сидеть, пока Полина не выйдет. Но ночью я ей помог сбежать из дома. В итоге мы решили, что надо пожениться. 

Профайл Pussy Riot

Триггер для Путина Кристина Сафонова рассказывает (максимально) полную историю Pussy Riot — группы, которую уже 10 лет пытается уничтожить российское государство

Профайл Pussy Riot

Триггер для Путина Кристина Сафонова рассказывает (максимально) полную историю Pussy Riot — группы, которую уже 10 лет пытается уничтожить российское государство

— Ты сказал «мы оба были активистами», словно это в прошлом. Что-то изменилось?

— Последние месяцы я довольно активно высказывался в Европе за эмбарго на ископаемое топливо, проводил акции в Германии. Так как изначально я — участник международного движения Fridays for Future, меня тут неплохо знают. Тема климатического активизма более популярна в Европе, чем в России. Полина тоже проводила акции здесь. Но если до войны мы были политическим и экологическим активистами, то сейчас единственный активизм — антивоенный. 

— Ты знаком с Гретой Тунберг, основательницей Fridays for Future. Вы вместе выступали на конференции ООН по климату в 2019 году. Вы много раз с ней виделись?

— Вживую я виделся с Гретой два раза. В 2019 году на конференции ООН по климату COP25. И в Шотландии, на [следующей конференции] COP26

— Какие у вас с ней сложились отношения?

— Я очень благодарен ей. Именно она вдохновила меня стать активистом. Благодаря ей я узнал о климатическом кризисе. У нас в школьных программах ничего нет про климат, в консерватории [где я учился] — конечно, тоже. Я случайно прочитал про Грету, заинтересовался темой, постарался разобраться. Понял, что это очень важная тема, и тоже стал выходить каждую пятницу, как это делала она. 

Мне было важно, что она меня заметила и начала поддерживать. И, несмотря на то что я в России долгое время выходил на акции в пятницу один, я чувствовал себя частью комьюнити.

Было здорово наблюдать за Гретой. Ей было 16, и, несмотря на огромное давление и противостояние (даже на международном уровне), она всегда вела себя очень умно. Как-то находила выходы из довольно сложных положений, вела себя как прекрасный человек. 

Например, когда Навального отравили, она поддерживала и репостила нас с протестов в России. Она живет в Швеции, довольно богатой стране, но понимает, что у нее есть какие-то привилегии. Она поддерживает активистов со всего мира, она играла и играет очень важную роль [в экологическом движении]. Я к ней отношусь как к другу, хотя мы не так много общаемся или видимся.

— Расскажи, что успело сделать движение Fridays for Future в России.

— В России мы организовали это движение до пандемии [в 2019 году]. Протесты проходили в пяти — семи городах каждую пятницу. Это было что-то беспрецедентное, потому что если климатическое движение в Европе существовало 10 лет, то в нашей стране все это было новым. 

Мы начали называть вещи своими именами. Начали называть изменения климата климатическим кризисом. Начали связывать с ним лесные пожары и учащающиеся природные катастрофы.

[Стало ясно, что в России] есть несколько человек, готовых рисковать своей свободой и иногда образованием — потому что многих активистов выгоняют из вузов. А если люди готовы рисковать свободой ради какой-то темы, то понятно, что это важная тема. Одно дело смеяться над Гретой Тунберг, которая в относительно богатой Швеции говорит про будущие проблемы. Другое — когда оказалось, что в России есть люди, которых заботит это будущее, и они собрались вместе. 

Мы довольно сильно повлияли на сам дискурс [о климате] в России. Всем пришлось сильно политизироваться, так как было отравление Навального, разного рода репрессии, проблемы со свободой СМИ. К тому же, к сожалению, на ситуацию плохо повлияла пандемия. Но изменения начали происходить. Например, в «Медузе» появился проект Кit, который в долгосрочном развитии, как я понимаю, будет писать по теме климата. Разные другие проекты начали появляться. 

Нужно учитывать, что это процессы, которые в России происходили в условиях репрессий и вопреки действиям правительства, а не с его помощью, как во многих странах. 

«Медуза» заблокирована в России. Мы были к этому готовы — и продолжаем работать. Несмотря ни на что

Нам нужна ваша помощь как никогда. Прямо сейчас. Дальше всем нам будет еще труднее. Мы независимое издание и работаем только в интересах читателей.

— Fridays for Future продолжает каким-либо образом существовать в России? 

— Мы публично выступили в поддержку Украины, написали про это [в соцсетях]. Но многие активисты сейчас в растерянности. Движение есть, но оно в стране с режимом, где нельзя выступать открыто.

Мне легче выступать против войны, так как я не в России. А активисты в России продолжат заниматься климатической темой, когда уйдет Путин. Мы все будем этим заниматься, нам предстоит большая работа. Мы сильно отстали от Европы — у нас в России многие люди еще верят в теорию заговора [о том, что глобальное потепление — это миф]. Нас ждет огромная работа. 

— Как активизм изменился за последние три года для тебя?

— До пандемии мы организовывали движение Fridays for Future. Было даже весело, несмотря на страх. Но что произошло в России во время пандемии? Всех начали задерживать даже за пикеты. Дальше уже репрессии: все запретили, объявили «иноагентами», «нежелательными организациями». Многие мои друзья уехали из России еще года два назад. Активизм стал депрессивный. Было очень грустно за Россию. За то, что происходит. 

— Что изменилось, когда началась война?

— В первые недели появилась надежда. Война ужасна, война была ошибкой. Но появилась надежда, что кто-то убьет Путина — или еще что-то такое. Ведь он предал не только всю Россию, но и свой близкий круг — они потеряют все, они под санкциями.

Что в Кремле думают о Путине

«Довольных почти нет» Как утверждают источники «Медузы», за три месяца Путин настроил против себя и «партию войны», и тех, кто хочет мира. В Кремле надеются, что «в обозримой перспективе» он уйдет, — и выбирают преемника

Что в Кремле думают о Путине

«Довольных почти нет» Как утверждают источники «Медузы», за три месяца Путин настроил против себя и «партию войны», и тех, кто хочет мира. В Кремле надеются, что «в обозримой перспективе» он уйдет, — и выбирают преемника

Все это ведет к экономическому кризису в России. Была надежда, что люди очнутся. Ведь мы, климатические активисты, жили в этой политической атмосфере три года, пока вся Россия (большая часть) спала. Я думал, что сейчас все проснутся и придут изменения.

Сейчас я все еще думаю, что режим не выстоит войну. У меня самого еще есть надежда вернуться в Россию в ближайшие годы. Но также я понимаю, что тот открытый активизм, которым мы занимались, — он уже не работает. Большая часть активистов и независимых журналистов находится не в России. 

В России же появляется партизанское движение. Есть различные антивоенные движения. Есть «Феминистское антивоенное сопротивление». Появляются люди, которые раньше не участвовали в политике. Они делают удивительные вещи, противостоят государству. Этот случай [с Мариной Овсянниковой] на Первом канале. По всей России есть такие случаи, про них просто не так громко говорят. Это дает чувство, что мы не потеряли Россию — и люди продолжают бороться за нашу страну.

— Как климатический активизм перерос в политический?

— Тема климата тесно связана с системными кризисами, которые не решаются без изменения нынешнего правительства, которому я не доверяю очень давно и к которому отношусь как к нелегитимному. Я и раньше старался политизировать сообщество, которое говорит «Давайте попробуем договориться с властями, с Путиным. Давайте напишем обращение, вдруг найдется экспертное решение». А в итоге Россия ничего не делает в борьбе с климатическим кризисом. И если раньше какие-то силы еще боролись с лесными пожарами, то сейчас эти же силы используются в войне с Украиной. 

В Украине сейчас происходит огромное количество гуманитарных и экологических катастроф. И если мы хотим конструктивно жить, мы должны остановить Путина. Не понимаю, как можно продолжать работать по международным договорам по климату, когда с Путиным продолжат общаться как с нормальным человеком? Я не знаю, я в этом точно не собираюсь участвовать. 

Аршак Макичян на акции в поддержку эмбарго на ископаемое топливо. Берлин
Карол Роллер

— Что ты сам собираешься делать?

— Мы сейчас говорим, что Европе и миру нужно общаться с людьми, которые представляют Россию, а не с режимом. И я надеюсь, что Европа продолжит пытаться помогать Украине и не будет играть в лицемерную политику, как после 2014 года, когда они вроде как осудили оккупацию Крыма, но продолжили покупать ископаемое топливо в России и таким образом финансировать новые войны и репрессии. Они продолжали общаться с Путиным, как будто он нормальный человек.

— У тебя были удачные примеры сотрудничества с правительством России по теме климата?

 — Я бы не назвал это сотрудничеством, но в 2019 году мы встретились с советником президента по климату Русланом Эдельгериевым. Ни о чем конкретно не договорились.

Если на более высоком уровне, то я встречался с политиками и министрами в Европе. Но в России на высоком уровне на нас не обращали внимания. Тут нет нормального отношения к активизму. 

Но даже в Германии сейчас не получилось организовать встречи с политиками. Немецкие политики продолжают переговоры с Путиным и игнорируют требования молодежи. 

— Вы пытались встретиться с немецкими политиками?

— Мы пытались организовать встречу активистов из Украины, Польши и России с политиками Германии. Нас даже не выслушали. Сначала кто-то согласился, но потом встреча не состоялась. Это странно, потому что Германия до сих пор финансирует российский режим. Она делала это на протяжении десятков лет, покупая ископаемое топливо.

На словах они утверждают «Мы поддерживаем Украину», а на деле продолжают поддерживать Путина и говорят про какие-то экономические риски. Но мы, климатические активисты, все же считаем, что эта война про нечто большее, чем экономические условия. Мы потеряли свою страну, украинцы умирают за свою страну. И позиция многих европейских политиков неприемлема для меня.

— Когда-то ты хотел быть скрипачом. Не жалеешь, что не стал?

— Я люблю скрипку. Я сам решил быть скрипачом, для меня это было важной частью жизни. Но после того как я начал заниматься активизмом, моя жизнь сильно изменилась. Я до сих пор чувствую себя опустошенным, потому что с семи до 20 лет каждый день по три-четыре часа играл на скрипке. Многие в это время веселились, изучали химию, физику, а я играл на скрипке. Я чувствую себя странным человеком, потому что большую часть жизни уделил тому, чем сейчас не занимаюсь.

Но, несмотря на это, последние годы у меня была интересная жизнь. Я приносил пользу своей стране, у меня было много друзей. Я чувствовал себя в целом полезным человеком, несмотря на то что активизмом было сложно заниматься. Было много депрессивных случаев, и часто я не знал, что делать, ситуация ухудшалась.

Сейчас я в странной ситуации, когда все мои планы снова разрушились. Недавно я продал скрипку. Я с собой ее взял специально, чтобы продать, чтобы у нас были деньги на какое-то время. 

Акция у российского посольства в Берлине
Лукас Стратманн

— Как ты узнал, что тебя хотят лишить российского гражданства?

— Я зашел на «Госуслуги». Мне пришло письмо, что есть какое-то дело. Я посмотрел, что дело — гражданское. Попросил знакомых съездить в суд и уточнить детали. В итоге мне прислали иск, я прочитал его, возвращаясь из магазина. Прочитал и понял, что меня хотят лишить гражданства. Я был в шоке. Про такие дела я раньше не слышал. 

— Когда это произошло?

— Где-то полторы недели назад. 

— На основании чего тебя хотят лишить гражданства?

— На основании того, что якобы [государству] были предоставлены ложные сведения [обо мне] в 2004 году. Хотя я не знаю, какие ложные сведения. Я всю жизнь прожил в России. Но получается, что 20 лет назад было что-то не то и мне не хватает каких-то бумаг. Я не понимаю, что это и к чему. 

— В иске нет упоминаний антивоенных акций и пикетов на климатическую тему?

— Ничего такого нет. В целом у меня есть административка по протестным статьям. 25 февраля нас с Полиной задержали, когда она планировала акцию. Задержали у подъезда дома — сказали, что мы «подозрительные», отвели в участок. Но нас не ловили на самих протестах. На протестах мы старались быть очень осторожными и от полицейских бегали довольно активно. 

Конкретно за антивоенные высказывания у меня ничего нет, хотя в социальных сетях я высказываюсь довольно активно. Почему им нужен такой инструмент с лишением меня гражданства — я не знаю. Они могли придумать сколько угодно статей, потому что эту войну я называю войной. 

Не понимаю, почему именно это. Может, они хотят напугать всех нерусских россиян, а я показательный пример. Видимо, решили, что надо находить новые инструменты. 

Подробнее о деле Аршака Макичяна

Отвечает защитница Аршака Макичяна Ольга Подоплелова — юрист, сотрудничающая с «Первом отделом»

— В чем суть дела? На каком основании Аршака хотят лишить гражданства?

— Дело Аршака властям легко представить как ничем не выделяющееся. За последнее десятилетие сложилась парадоксальная практика в сфере получения российского гражданства.

С одной стороны, после распада Советского Союза в России был принят достаточно лояльный подход к получению российского гражданства всеми, кто постоянно проживал на территории России, даже если родился в одной из союзных республик. Людям, которые не получили паспорта обретших независимость государств, Россия предоставляла длительный период для урегулирования своего статуса в России в упрощенном порядке, без получения вида на жительство. 

Но хорошая идея встретила сложности на практике из-за избыточной бюрократии и безответственности миграционных служб. Спустя годы новые граждане столкнулись с тем, что Россия объявляла их паспорта недействительными. Когда я впервые работала с этой категорией дел, у меня сразу возникла мысль, что применение подобных схем к политическим активистам — вопрос времени.

Сложилась практика по двум группам дел. Первые — когда в архивах терялись личные дела и спустя годы людям говорили: «У нас нет подтверждения, что мы выдали вам паспорт».

Вторые — когда людям предъявляли претензию, что они якобы указали заведомо ложные сведения о себе в анкете.

Дело Аршака попадает сразу в обе эти категории. Прокуратура считает, что Аршак незаконно стал гражданином России, потому что, во-первых, МВД само утратило его документы, а во-вторых, потому что в анкете Аршака 2004 года указан адрес, по которому он якобы не проживал — потому что сейчас, в 2022 году, этот дом признан непригодным для жизни. У меня нет сомнений, что оба повода высосаны из пальца, чтобы наказать Аршака за его активизм.

Если по первому вопросу судебная практика в целом складывается в пользу граждан, то вторая группа дел (о предоставлении заведомо ложных сведений или документов) на практике, к сожалению, заканчивается аннулированием российского паспорта.

В случае отмены решения о приобретении гражданства Аршак станет апатридом (или, как называет их МВД, «лицом с неурегулированным статусом»).

Если Аршака лишат гражданства, он имеет право жить в России? Может ли получить другое гражданство? 

— Если рассматривать ситуацию гипотетически, безотносительно к особенностям случая Аршака, то она может развиваться по-разному.

Если человеку удается доказать, что он не представлял о себе ложных сведений, то он может подать документы на получение гражданства по специальной процедуре. Она действует, в частности, для тех, кто получил паспорт гражданина до 1 января 2010 года и у кого впоследствии уполномоченный орган определил отсутствие гражданства. Эта возможность в свое время была введена, как раз чтобы решить вопрос с теми тысячами граждан, чьи дела пропали в архивах МВД или МИДа, если паспорт выдавался за рубежом. Власти опять боролись не с причиной (то есть с практикой безосновательного отбирания уже выданных паспортов), а с последствиями, когда человек оказывался в России без документов — и ему нужно было срочно их получить.

Важная особенность этой процедуры — то, что человек признается гражданином с момента получения первого российского паспорта.

Если человеку не удается отбить обвинения в предоставлении ложных сведений, формально это может стать препятствием для того, чтобы получить гражданство. Но он не лишается возможности получить гражданство в общем или упрощенном порядке.

Если у человека есть основания, он также может получить гражданство другого государства или документ, подтверждающий право временного или постоянного проживания на территории другого государства.

Для тех, кто не имеет таких оснований и планирует продолжать жить в России, с сентября 2021 года действует закон, позволяющий получить так называемое временное удостоверение личности лица без гражданства. Оно выдается на 10 лет, позволяет жить в России и выезжать за границу.

Где и когда будет проходить судебный процесс? Будет ли на нем сам Аршак?

— Первое заседание по делу пройдет в Шатурском городском суде Московской области 9 июня. Аршак на нем присутствовать не будет.

Какова будет линия зашиты?

— Наша задача — разбить позицию прокуратуры по обоим пунктам. Во-первых, мы будем доказывать, что государство не может перекладывать ответственность на граждан за утрату чиновниками документов о выдаче паспорта. Во-вторых, мы будем опровергать то, что адрес в анкете был ложным.

— Кто подключится к процессу?

— Дело ведет «Первый отдел», меня пригласили представлять интересы Аршака и его семьи, потому что у меня есть опыт работы по таким делам. Также в «Первом отделе» есть люди, которые отвечают за освещение дела в медиа. Они стараются привлечь к делу как можно больше внимания, да и сам Аршак активно ведет соцсети. Аршака вообще хорошо знают активисты и в России, и за рубежом. Многие наверняка захотят поддержать его, хотя бы поделившись информацией о его деле. Fridays for Future — это далеко не только Грета Тунберг. В каждой стране есть известные активисты. Думаю, что незамеченным этот процесс не останется.

— Какие исходы дела возможны? 

— Исхода на самом деле всего два: либо мы отбиваем претензии прокуратуры и Аршак сохраняет российское гражданство, либо он признается не приобретшим гражданство в установленном порядке и его паспорт будет аннулирован. Дальнейший выбор уже будет зависеть от него: захочет ли он восстанавливать гражданство России.

— Как ты думаешь, почему это произошло именно сейчас?

— Я не знаю, что произошло. 1 мая я писал в социальных сетях, что мы собираемся вернуться в Россию. Возможно, они не хотят, чтобы я возвращался. Какая у них конкретно логика, я не знаю.

Я удивлен, что такое возможно. У меня нет другого гражданства. Я с года живу в России. 

Да, у меня были проблемы с национализмом в России и меня обижали из-за того, что я армянин. Я всегда чувствовал, что я немного чужой в России. Но за последние три года активизма я начал чувствовать себя на своем месте. До этого я собирался продолжить образование в Германии, но в итоге остался. Я один из организаторов Fridays for Future, активно участвовал в общественной жизни и чувствовал себя частью России. Понимал, что это моя страна и я ее люблю. 

— А армянские документы у тебя есть?

— Нет. В Армении была война в 1990-е годы. Она до сих пор продолжается в холодном виде в Карабахе. Мои родители переехали в Россию. Я всю жизнь прожил здесь. 

А потом узнал, что меня хотят лишить гражданства. Видимо, это новые инструменты [давления на несогласных]. И это ужасно, что их начинают применять. Около миллиона армян живет в России, тут есть и другие народы. И если лишать гражданства людей, потому что они высказываются против войны, то я не знаю… Этого нельзя допустить.

— Какие будут аргументы в твою защиту на суде? 

— Аргументы будут очевидные. Я здесь окончил школу, московскую консерваторию по классу скрипки. Жена — россиянка. Прав на российское гражданство у меня не меньше, чем у любого другого россиянина. Также у меня нет никаких армянских документов.

Меня будут поддерживать мои друзья, но публично об этом я потом расскажу. Учитывая, что в России нет действительно работающих институтов и законов, публичное давление и огласка — это самое важное. Это действительно самое важное и единственное, что может повлиять. Если каждый нерусский россиянин задумается, что с ним так могут поступить. 

— Ты вернешься в Россию?

— Наверное, не буду. Меня могут вообще не пустить в Россию.

Мы пытались придумать, что делать, когда мы вернемся в Россию. Поле открытого активизма очень сильно сузилось. Нам говорили, что глупо возвращаться, хотя нам хотелось. В Европе мы все-таки не на своем месте. Мы собирались вернуться, но потом узнали про это дело. 

Просто приезжать, чтобы меня потом депортировали как человека без гражданства, — это не лучшая опция. Я могу продолжать заниматься активизмом тут, требовать меры по эмбарго, как я это делал, и в целом пытаться влиять на ситуацию в России медийными способами. 

— Находясь в Европе?

— В целом да, но точно я пока не решил. Потому что наши визы закончатся 20 июня. Надеюсь, их продлят. Но если меня сделают человеком без гражданства, то все мои документы автоматически будут недействительны. И тогда я не знаю, что делать. Не знаю, будет ли какое-то решение для таких людей, как я. 

— У тебя есть мысли, что делать, если тебя все-таки лишат гражданства?

— Пока не знаю. Это какая-то невозможная ситуация. Мое настроение по этому поводу часто меняется. Иногда совсем депрессивное, чувствую какой-то ужас, постоянно снятся кошмары, и хочется из какой-то злости на все это вернуться, так как убежать от войны довольно сложно. Потом думаю, что это не рационально, что я могу принести пользу на свободе. Поэтому пока не знаю, что делать. 

— Не планируешь ли ты обращаться за другим гражданством? Может быть, за армянским?

— Я надеюсь, что меня не лишат гражданства, так как оснований на это нет. 

— Как ты в целом переживаешь ситуацию, когда от тебя отказывается, по сути, родная страна? 

— И так было сложно последние месяцы из-за того, что моя страна начала преступную войну. Сложно без друзей и близких, в чужой стране. Казалось, что хуже быть не может, но почему-то постоянно становится хуже.

Но я не смотрю на это как на какой-то легитимный процесс. Правительство утратило легитимность после начала войны, а само дело антиконституционное. И конечно, это дело не только про меня.

Надеюсь, оно поможет пробудить от спячки миллионы нерусских россиян, которые считают, что политика их не касается. Поскольку это дело политическое, это суд не по лишению гражданства меня. Это суд против всего нерусского населения России.

Как война изменила россиян

Как 100 дней войны изменили россиян? Объясняем с точки зрения социологии

Как война изменила россиян

Как 100 дней войны изменили россиян? Объясняем с точки зрения социологии

Беседовала Саша Сивцова