Девочка Саша почти шесть лет прожила в частной клинике — так решили ее отец и мать. Теперь их лишили родительских прав «Медуза» рассказывает, как Саша нашла новую семью — и уже пошла в первый класс
В декабре 2019 года «Медуза» рассказала историю пятилетней девочки С., которая с рождения жила в перинатальном медицинском центре «Мать и дитя» Марка Курцера. Так решили ее родители — Татьяна Максимова и Юрий Зинкин. Спустя более чем два года — 17 января 2022-го — суд лишил их родительских прав. Теперь семья, в которую Саша (так на самом деле зовут девочку) попала весной 2020 года, сможет ее удочерить. Спецкор «Медузы» Кристина Сафонова рассказывает, как уже изменилась жизнь Саши и она сама за эти полтора года.
Девочка, с рождения живущая в больнице
Первую встречу с Сашей, признается ее опекун Юлия, она вспоминать не любит: «Это жутковатая история. Думаю, она травмировала и ее, и меня, и вообще всех, кто присутствовал».
В феврале 2020 года, за месяц до шестилетия Саши, суд ограничил ее родителей — Татьяну Максимову и Юрия Зинкина — в правах. А через несколько месяцев Юлии и ее мужу, которых органы опеки сочли подходящей временной семьей для Саши, разрешили забрать девочку из перинатального медицинского центра «Мать и дитя». Там Саша жила с рождения. Свою родную маму она видела редко, отца и старших братьев (их у нее трое) — всего несколько раз. Все время проводила с нянями и медицинским персоналом. О мире за больничным забором Саша знала только с их слов.
Почему родители Саши поместили ее в больницу, Юлия не понимает. «И никто не понимает, — говорит она. — Я каждый день задаюсь этим вопросом. Если ты не хочешь или не можешь взять своего ребенка себе (разные жизненные ситуации бывают, я никого никогда не сужу), так дай кому-то возможность вырастить его в любви, в свете и тепле».
Мать Саши, Татьяна Максимова, отвечала на этот вопрос так: ее дочь неизлечимо больна, у нее отсутствует часть внутренних органов и жизнь вне больницы для нее невозможна. В этом она годами убеждала всех: родственников, знакомых, сотрудников ПМЦ «Мать и дитя».
Но тем, кто видел Сашу, поверить Максимовой было трудно. Однако долгое время они не вмешивались, и Саша оставалась в золотой клетке — в палате стоимостью около одного миллиона рублей в месяц. Отец девочки Юрий Зинкин, писали «Открытые медиа» со ссылкой на источник, «влиятельный человек, который близко общается с сотрудниками ФСБ».
Но в начале 2019 года о Саше узнала руководитель благотворительного фонда «Волонтеры в помощь детям-сиротам» Елена Альшанская. «Медузе» Альшанская рассказывала, что не сразу поверила в правдивость этой истории. А убедившись, что все так и есть, решила помочь Саше. Фонд «Волонтеры в помощь детям-сиротам» сначала пытался наладить связь с ее родителями и с центром. Затем вместе с другими общественными организациями обращался в опеку, прокуратуру и правоохранительные органы.
«Какие только заявления не подавались, — вспоминает Виктория Дергунова, партнер юридической фирмы BGP Litigation, помогавшая фонду. — И всегда был один ответ: родители оплачивают палату, таким образом содержат девочку, они свободны в выборе метода ее воспитания. Физического насилия нет, а значит, никто в семью вмешиваться не будет. То есть в том, что здоровый ребенок живет пять лет в больнице с няней, в изоляции и отчуждении от внешнего мира и родственников, никто нарушений не увидел».
В марте 2019-го ПМЦ «Мать и дитя» все же расторг договор с родителями Саши и подал к ним иск с требованием забрать дочь. Но они этого так и не сделали.
«У нас столько случаев отобрания детей „по протоколу“ у бабушек и дедушек, только потому что у них не оказалось доверенности в момент, когда родители были в командировке или госпитализированы в больницу. Или потому что вообще родители скончались, а бабушка и дедушка сразу не оформили временную опеку, не всех документов хватало согласно „списку“ и требовалось время, чтобы их собрать, — рассказывает адвокат Виктория Дергунова. — А здесь ситуация очень нестандартная, не подходящая ни под один шаблон. Так как все [органы] не среагировали на нее своевременно, боялись совершить очередную халатность и переложили ответственность на суд. Как суд решит, так и будет».
В декабре 2019-го органы опеки подали иск об ограничении Татьяны Максимовой и Юрия Зинкина в родительских правах. В суде пара ни разу не появилась — приставы даже объявили их в розыск. Но через адвокатов Максимова и Зинкин продолжили настаивать на том, что они хорошие родители, а их дочь неизлечимо больна.
Суд с этим не согласился и ограничил Максимову и Зинкина в родительских правах, обязав их выплачивать дочери алименты в размере 25% от заработной платы. По словам адвоката Виктории Дергуновой, в среднем в месяц от каждого из них приходит около 15 тысяч рублей.
В апреле 2020 года Сашу забрала из больницы ее новая, временная семья.
«Все заняло максимум два часа. Мне собрали все пакеты [Сашиных] документов, проверили мой паспорт, [разрешение на] опеку. Собрали часть ее вещей и игрушек в какие-то чуть ли не мусорные мешки», — рассказывает Юлия о том дне.
Увидев незнакомых взрослых, Саша спряталась за няню. А по дороге в новый дом без остановки плакала, постоянно оглядывалась, кричала: «Где моя няня?»
«Для нас это был стресс, хотя мы понимали, что для нее в дальнейшем это будет лучше. Но я не представляю, через что она в тот момент проходила, — говорит Юлия. — Выбора у нас не было. Слава богу, что она довольно-таки быстро привыкла к нам. Поняла, что мы ее не обидим, ничего плохого не хотим. Но первое время, конечно, было тяжело».
Мама
Юлия была последней, кого в новой семье Саша стала называть не по имени. Сначала в речи девочки появились «бабушки, дедушки и все остальные». И только потом — мама.
«Конечно, я переживала. Я не понимала, от чего это зависит и что мне сделать, чтобы стать мамой. Но я ни в коем случае не давила. И она сама к этому пришла очень органически», — рассказывает Юлия. И вспоминает, как, услышав от Саши заветное слово, побежала «рыдать в туалет» от счастья.
Заботиться о ребенке, который большую часть своей жизни провел в социальной изоляции, очень тяжело — Юлия говорит, что осознавала это еще до того, как в ее жизни появилась Саша. И заранее начала работу с психологом. Со специалистом она обсуждала (и продолжает это делать) все сложные моменты и тревоги. «Я понимала, что это будет безумно сложно, будет огромная работа на многие годы, — говорит она. — Но я не представляла, какая именно работа и что это все будет из себя представлять».
«Мы забрали шестилетнюю девочку с соской из больницы, — продолжает Юлия. — Она сама себя укачивала, но мы и сказки старались ей рассказывать, и ждали, пока она уснет. Она не вставала, пока мы не встанем. Лежала молча, как какой-то натренированный солдат».
Юлия, ее муж и Саша поселились на даче. «Там тихо, спокойно. Нет лишних глаз, нет лишних ушей. Там вся моя семья необъятная. Тетя, сестра — у всех куча детей», — объясняет Юлия. У нее и самой двое детей — мальчик и девочка, младше Саши. Первое время, пока Саша привыкала, они жили у бабушки и дедушки, в соседнем доме.
«Мне вообще кажется, что у меня первые несколько месяцев слились в один долгий и ужасный день», — говорит Юлия. Самыми трудными для нее были первые три недели — месяц после появления Саши. Осмотрев просторный двухэтажный дом, девочка как будто забыла о его масштабах и практически не выходила из спальни. «Тогда даже в гости никто не приходил, потому что она всего и всех боялась», — добавляет Юлия.
Но со временем Саша познакомилась с родителями Юлии и, по ее словам, подружилась с ними: «Когда мама приходила в гости, Саша уже переключалась на нее, с ней что-то делала. И я могла какое-то время провести со своими младшими детьми. Я по ним безумно скучала. Дочке на тот момент еще полутора лет не было».
Начав выходить на улицу, Саша тоже встречала младших детей опекунов, но реагировала на них болезненно: в больнице девочка общалась только со взрослыми. «Она от младших шарахалась как от огня. Это было очень странно наблюдать», — рассказывает Юлия.
Когда Саша все же приняла других детей, семья воссоединилась в доме родителей Юлии. Но даже там Саша не отходила от нее ни на шаг. «Как хвостик, утенок. Если мама-утка теряется из поля зрения, то у нее начиналась небольшая паника, она бежала, сразу цеплялась, не дай бог, опять потеряется, — рассказывает Юлия. — Мы с мамой сидим за столом, пьем чай. Саша ужин доела, я говорю: „Иди на диван, посмотри что-нибудь“. Он всего в нескольких метрах, но нет, она говорит: „Я рисовать не хочу, играть не хочу“. Мы можем часами сидеть, а она будет рядом молчать».
На вопрос, почему Юлия решила стать Сашиным опекуном, она отвечает без раздумий: «Когда я вышла замуж, у моего мужа уже был ребенок — он живет с мамой, но мы дружим — и я тогда уже поняла, что способна до трясучки любить не своего ребенка. И тогда же у меня стали закрадываться мысли о том, что когда-нибудь мы с мужем возьмем [приемного ребенка]».
О Саше Юлия узнала от своей мамы — добровольца фонда «Волонтеры в помощь детям-сиротам». И когда та спросила, не хочет ли Юлия забрать девочку себе, тут же согласилась: «Мне мама такая: „Может, ты с мужем поговоришь?“ — „Он согласен!“»
В конце марта 2021 года Саше исполнилось семь лет. День рождения она впервые отмечала в ресторане, в большой компании. «Весь праздник она совершенно спокойно уходила куда-то с аниматорами, играла с детьми, а к нам, взрослым, подходила только периодически, — рассказывает Юлия. — Это был большой скачок. После ее дня рождения все пошло только в гору».
За полтора года в семье Юлии, говорит она, Саша очень сильно изменилась. «Она расцвела: всегда улыбается, всегда всем рада, все может и хочет», — рассказывает Юлия.
И характеризует дочь как «начальницу», любящую руководить младшими братом и сестрой: «Она раньше не умела говорить нет. Была как натренированная породистая собачка: сидеть — значит сидеть, лежать — значит лежать. Мы ее учим, что, если что-то не нравится, можно об этом сказать. Она такая: „Ага, оказывается, так можно было“. У нее сейчас какое-то „я“ просыпается. Она правда сейчас другой ребенок, не сравнить».
Саша — «конкретная пацанка», говорит Юлия. Очень любит мультсериал «Щенячий патруль» и не любит розовый цвет. Еще она «шмоточница».
«У нее невероятное количество одежды, в основном мальчишеской, — рассказывает Юлия. — Она может часами сидеть в своем гардеробе: „Так, в понедельник следующего месяца я надену вот эту рубашку и вот эти брюки. Нет, не эти брюки, а вот эти. Или лучше с юбкой?“ И вещей ей всегда мало: „Мама, а ты мне купишь ту майку, которую, помнишь, мы три недели назад видели в окне магазина?“ Дети есть дети, что с них взять».
В сентябре Саша пошла в первый класс. По словам Юлии, пока любимых предметов у нее нет, интересно все: читать, рисовать, плавать (научилась буквально за несколько занятий, говорит Юлия). Раньше Саше еще нравились шахматы, теперь их место занял теннис.
«У нее со здоровьем все прекрасно, — говорит Юлия о Саше. — За эти полтора года она у меня болела меньше, чем все остальные». Единственное — у Саши хронический отит и плохое зрение, добавляет Юлия. «Один в один как у моей мамы. Но мама из-за этого в больнице шесть лет не жила, — говорит она. — Мы вообще все очкарики. У нас в семье, если не носишь очки, ты странный».
«Все, кто приходят к нам в семью — от репетиторов до нянь — и кто знает эту историю, спрашивают: „Ваша приемная дочка — это ваша младшая, да?“» — с улыбкой рассказывает Юлия. Саша, которую Юлия часто в разговоре называет своей «старшей», внешне очень на нее похожа.
— Вы с такой нежностью говорите о Саше, в какой момент вы поняли, что любите ее? — спрашиваю я у Юлии.
— Вот о чем я никогда не задумывалась, так это об этом, — отвечает она. — Мне кажется, что меня послали в этот мир для того, чтобы быть мамой. У меня такое призвание — мама по жизни, профессия «мама». Мне самой даже интересно, в какой момент я поняла. Скажу так: когда она в первый раз назвала меня мамой, я ее уже любила. Я поняла, что я ее люблю, иначе таких эмоций у меня бы не было.
Суд
Отношения ребенка и его родителей в России регулирует Семейный кодекс. В нем же указаны основания, по которым родителей могут ограничить или лишить прав. «Если родители (один из них) не изменят своего поведения, орган опеки и попечительства по истечении шести месяцев после вынесения судом решения об ограничении родительских прав обязан предъявить иск о лишении родительских прав», — также говорится в кодексе.
Ограничение и лишение родительских прав
Когда родителей ограничивают в правах, говорит адвокат Виктория Дергунова, ребенок не утрачивает родственные связи с ними. Однако родители не могут быть его законными представителями и принимать юридически значимые решения в его отношении.
В случае лишения родительских прав, продолжает адвокат, родители теряют все права, основанные на факте их родства с ребенком, и юридически уже не считаются его родителями: не могут его воспитывать, заботиться о нем, о его здоровье. Им даже может быть запрещено проживать вместе, а потомки ребенка уже не будут считаться их родственниками.
«Сохраняется только обязанность содержать ребенка и наследственные правоотношения со стороны ребенка по отношению к родителям, — объясняет Дергунова. — Ребенка можно усыновить и приравнять во всех правах к кровным детям в новой семье».
Родителей ограничивают в правах, когда нет достаточных оснований для лишения их этих прав, говорит Виктория Дергунова. В основном органы опеки и попечительства обращаются в суды с такими исками в отношении людей, с которыми опасно оставлять детей из-за их поведения или по обстоятельствам, от них не зависящим, — например, психическое расстройство, хроническое заболевание, стечение тяжелых обстоятельств.
С иском может также обратиться родственник ребенка — например, чтобы оформить опеку на себя. Такие ситуации часто встречаются на практике, когда родители оставляют ребенка бабушкам, дедушкам, а сами уезжают и не могут (или уклоняются, или не хотят) принимать никаких решений в его отношении. Тогда родственники обращаются в суд с иском, чтобы стать представителями ребенка по решению органов опеки.
Лишение родительских прав — крайняя мера, продолжает адвокат: «Вся политика государства настроена на то, чтобы дети жили и воспитывались в семьях, особенно — в кровных семьях».
Как правило, добавляет Дергунова, родительских прав лишают за злостное уклонение от уплаты алиментов, отказ без уважительных причин забрать ребенка из роддома, хронический алкоголизм и наркоманию. А также — за жестокое обращение с детьми, физическое насилие и покушение на половую неприкосновенность. Кроме того, лишить родительских прав могут за совершение умышленного преступления против ребенка или против жизни и здоровья другого родителя. Например, как это было в деле Маргариты Грачевой. «Муж отрубил ей руки, а его даже не смогли сразу лишить родительских прав, потому что не было приговора суда. Парадокс, но именно в уголовном деле наличие у него детей он пытался использовать как смягчающее основание для наказания. Замкнутый круг», — приводит пример адвокат.
И добавляет уже о деле Саши: «Когда мне говорят, что мы забрали ребенка у родителей, я все время хочу сказать, что мы забрали ребенка из больницы и передали его в семью. Мы не забирали ребенка у родителей, потому что он не жил в семье. То есть, по сути, мы забрали девочку из медицинского учреждения и передали в семью, тем самым восстановив ее право жить и воспитываться в семье, в атмосфере любви и заботы».
Для лишения родителей Саши прав, считает адвокат Дергунова, есть три основания: уклонение от выполнения родительских обязанностей, злоупотребление родительскими правами и жестокое обращение с ребенком в форме осуществления психического насилия над ним. «Но есть и четвертое на самом деле, специальное, — добавляет Виктория. — Если родители не изменят своего поведения по отношению к ребенку, за которое они были ограничены в родительских правах, то орган опеки и попечительства обязан через шесть месяцев (а может и раньше) подать иск в суд о лишении их родительских прав».
В случае, если родителей ограничивают или лишают прав в отношении одного ребенка, но у них есть и другие дети — за семьей должны наблюдать (или как минимум проверить условия для детей в этой семье) органы опеки и попечительства, говорит Виктория Дергунова. Но, насколько ей известно, Максимовой и Зинкина это не коснулось.
«В органах опеки не комментируют ситуацию, говорят: „Родители живут в закрытом ЖК, пройти на территорию которого невозможно“, — рассказывает адвокат. — На что мне все время хочется ответить: „Послушайте, когда вам нужно кого-то куда-то забрать, вы всегда можете везде пройти. А тут — никак“».
Но тут же Дергунова отмечает: «Нельзя исключать, что, если родители не любят одного ребенка, это не значит, что они не любят всех детей. Они могут прекрасно к ним относиться, и дети могут жить нормальной, благополучной и полноценной жизнью».
В случае Саши органы опеки и попечительства московского района Хамовники заявили такой иск только через полтора года, в июле 2021-го. Биологические родители девочки, по словам адвоката Виктории Дергуновой, просили о встрече с ней лишь до июля 2020-го — через своих представителей во время рассмотрения дела в суде кассационной инстанции.
«Ни одно письмо, которые мне передавали через опеку, не было написано от мамы или от папы, — говорит Юлия. — Тогда был разгар ковида, и поэтому я отказала им в личной встрече с Сашей. Думала, может, по скайпу, но психолог мне сказала, что для ребенка это рано, „нужно сохранить хоть какие-то остатки психики“. И я предложила, если родители проявят интерес, присылать им фото, видео, рассказывать, как у нее дела. Но после моего сообщения не было ни ответа ни привета».
Единственным родственником, который интересуется жизнью Саши, остается ее дедушка — он навещал внучку и раньше, в больнице. Мужчина, рассказывает Юлия, регулярно звонит Саше, спрашивает о ее делах, просит присылать ему фотографии и видео девочки, покупает для нее подарки.
Сама Саша о прошлой жизни не вспоминает. «Мы как-то спросили ее: „Помнишь, как зовут твоих маму и папу?“ Маму она, по-моему, вспомнила. И еще двоих братьев вспомнила. А одного из братьев и папу — нет, — рассказывает Юлия. — Но это было очень давно. С тех пор я мама, а мой муж — папа».
Все же Татьяна Максимова и Юрий Зинкин продолжили борьбу за то, чтобы считаться родителями Саши. В Пресненский районный суд, где с августа этого года судья Наталья Каржавина (именно она ограничила пару в родительских правах за полтора года до этого) рассматривала дело Саши, регулярно приходили представители Максимовой и Зинкина. По техническим причинам заседания все время откладывали.
«Они не звонят, не пишут, не интересуются. Саша меня называет мамой, у нее все хорошо. И они все равно бодаются. Нет чтобы отпустить, забыть: „Пускай наша дочь будет счастлива с кем-то еще“», — говорила Юлия до того, как судья Наталья Каржавина приняла решение.
Его она огласила 17 января 2022 года. Татьяну Максимову и Юрия Зинкина лишили родительских прав. Адвокат Максимовой Олег Сидорин отказался от комментариев «Медузе», сославшись на то, что сейчас не может говорить. Связаться с адвокатом Зинкина Ниной Савиных «Медузе» не удалось.
Решение суда, прокомментировала адвокат Виктория Дергунова, было единственным законным и возможным способом защиты Саши «от совсем уж произвольных методов биологических родителей по ее воспитанию, фактически эмоционально жестокого обращения с ней, уже нанесшего жизни и детству девочки колоссальный вред».
«[Теперь] мы можем быть полностью спокойны за судьбу ребенка и можем считать, что ее история завершилась благополучно», — говорит Виктория.
Теперь Юлия с мужем, добавляет адвокат, смогут удочерить Сашу. Это решение они приняли заранее.
— Когда Саше искали временную семью для опеки, насколько я знаю, было условие: готовность вернуть девочку родителям, — уточняю я у Юлии.
— Да, меня готовили к этому. Это был единственный нюанс, в котором я была не уверена. Но я настолько сильно хотела ее забрать, что согласилась, — объясняет Юлия.
Она добавляет: «Сейчас я уже не могу представить свою жизнь без нее. Несмотря на все трудности и сколько ночей мы все прорыдали. Да, было тяжело. Но сейчас мой ребенок счастлив, здоров, жизнерадостен, всех любит и на все готов — и это для меня высшая награда».
Скрывать от Саши историю первых лет ее жизни, говорит Юлия, ее семья не собирается. «Проработать» это советует и психолог.
«Она [Саша] должна понимать, что мы ее не украли от каких-то сказочных родителей, что мы насильно ее не забирали, — говорит Юлия. — Я вообще по жизни человек, который за правду. Максимум „белая“ ложь, на которую я готова пойти с детьми, — Дед Мороз, пасхальный зайчик, зубная фея. Все, что касается жизни, я считаю, ребенок должен знать. Я не хочу, чтобы потом начали вылазить эти „тараканы“. Поэтому их лучше сразу пережить. Понять, что да, так бывает, это не совсем нормально, зато сейчас все хорошо».
Кристина Сафонова