«Это фильм о любви» Киану Ривз — о новой «Матрице» в интервью «Медузе». И о том, что во время съемок он почувствовал себя Нео

16 декабря в российский прокат выходит фильм Ланы Вачовски «Матрица: Воскрешение» (это четвертая часть франшизы, предыдущая вышла в 2003 году). Главную роль по-прежнему играет Киану Ривз. Накануне премьеры кинокритик Антон Долин поговорил с актером о том, легко ли ему было возвращаться в «Матрицу».

— Расскажите о ваших отношениях с Нео! Кто он для вас?

— Люблю этого парня. Он крутой. Мне нравится его чувство юмора, его способность задавать вопросы, его преданность и любовь к Тринити, его волевой характер и целеустремленность — но и его уязвимость тоже. 

— Стали ли вы ближе с ним за эти годы? Как ваши отношения с персонажем развивались между третьей частью «Матрицы» и четвертой?

— Знаете, в изначальном замысле четвертой «Матрицы» были определенные параллели между героем, Томасом Андерсоном, и мной. Мы оба всматриваемся в прошлое, находясь в настоящем, и спрашиваем себя, каким может оказаться будущее. Я вправду почувствовал себя им, смотрел на персонажа его же глазами. Как я уже сказал, мне он нравится, я был рад, но в этом взгляде было много грусти, растерянности: где прошлое, где настоящее, что все это значит? Он пытается найти любовь своей жизни и понять, реальна ли она. Фильм говорит о вымысле, о памяти, и каждый из нас может соотнести себя с этим. 

— Не хочу, чтобы это прозвучало обидно, но, будучи поклонником «Матрицы», я никогда не мог до конца поверить в любовь между Нео и Тринити — казалось, что это почти служебный атрибут сюжета. Но в четвертом фильме эта любовь наконец-то ощущается как реальная, больше того — как важнейшая составляющая интриги. 

— Не могу, конечно, согласиться. Спорить тоже не буду, но Нео даже в первом фильме потрясен уже первой встречей с Тринити! Полагаю, любовь была одной из центральных тем во всех фильмах «Матрицы». А в «Воскрешении» — это сердце картины, самое главное, что в ней есть. В этом смысле вы правы. Это фильм о любви. 

— Когда-то вы отказались от съемок в сиквеле «Скорости», у вас были дела поважнее…

— Мне просто сценарий не понравился!

— Разумеется. Но что заставило вас согласиться вернуться к Нео и «Матрице» спустя все эти годы? 

— Не было ни малейших сомнений. Я люблю и уважаю Лану Вачовски, уникальную постановщицу со своим стилем и видением, и я люблю Томаса Андерсона, он же Нео. Конечно, мы долго обсуждали сценарий с Ланой, это было интересно и продуктивно. 

— Ваш персонаж не сразу приходит в себя, просыпаясь и выходя из Матрицы. А насколько трудно было прийти в «себя» вам при возвращении к роли?

— Все самое сложное я принимал как дар. Моя работа — быть готовым ко всему после того, как режиссер скажет: «Мотор!» Эмоционально и интеллектуально. Ко всему. Но не раньше, чем прозвучит команда. Иногда ты долго тренируешься и настраиваешь себя на роль, и я, конечно, тоже это делал. Однако старался оставить место для незнания — просто существовать, быть, ждать момента, когда я услышу: «Мотор!» Спасибо, что у меня была такая возможность. 

— Даже в старых «Матрицах» некоторые экшен-сцены выглядят до абсурдного нереалистично. Можно ли спросить, что именно в них требуется от актера, насколько велико усилие и отдача? Например, в сценах кун-фу? 

— Единственная сцена со значительным участием компьютера в классической трилогии — это поединок Нео с многочисленными агентами Смитами в «Матрице. Революция». Без компьютера и виртуальной камеры там было не обойтись. Во всех остальных сценах либо я сам выполняю трюки, либо мой дублер и каскадер Чад Стахельски. Все по-честному! Самые сложные трюковые вещи — то, что выглядит как разбивание стены кулаком или падение с небоскреба, — чаще всего делал Чад. Но в большинстве случаев это я сам. 

— Давайте поговорим немного о Чаде и вашей работе с ним над серией фильмов «Джон Уик», которую очень любят в России. Ведь прозвище вашего персонажа — Баба-яга, и он тоже немного сверхчеловек, как и Нео. 

— Несомненно, Чад любит говорить, что прошел школу Вачовски, «Матрица» оказала на него огромное влияние. И на меня тоже. Это касается вовсе не только драк и спецэффектов, но и работы над сценарием или операторской работы, декораций или мира, где происходит действие. Конечно, русская составляющая фильма полностью вымышлена, и все-таки она придает ему определенный эмоциональный настрой. Мне так стыдно, что мой русский ужасен! Но я стараюсь изо всех сил.

Несколько раз я бывал в Москве, мне повезло побывать в вашем городе даже в эпоху перестройки, я еще раз приехал лет пять-шесть назад. Какое потрясающее место! А как меня потрясла работа с русскими кинематографистами в Петербурге! Офигенные парни. А какие каскадеры! Обожаю русских. 

— Вы начинали карьеру в кино, работая с Гасом Ван Сентом, Фрэнсисом Фордом Копполой. «Матрица» и «Джон Уик» тоже в ваших глазах авторское кино? Или блокбастеры — это совсем другое?

— Мне, конечно, в жизни изрядно повезло сниматься у таких режиссеров, как Коппола, Рон Ховард, Гас Ван Сент, Бернардо Бертолуччи. Визионеры, люди с потрясающим воображением — и в то же время они практики. Абсолютно то же самое могу сказать о Вачовски. Видение, техника, амбиции — это ощущалось уже в их дебюте «Связь». А с Чадом Стахельски мы выросли, я был свидетелем его превращения из актера и технаря в режиссера, подлинного автора. 

— Чувствовали ли вы когда-нибудь в жизни себя как Нео, избранным? Если не в религиозном, то любом другом смысле. 

— (Долгая пауза.) Нет. Нет. Нет. Но я стараюсь делать все, что в моих силах.