Демографы подвели итоги пандемии в 2020 году. Главный из них: такого падения ожидаемой продолжительности жизни не было со времен Второй мировой Интервью соавтора работы Ильи Кашницкого
Международная группа исследователей из Великобритании, Германии и Дании оценила демографический удар пандемии коронавируса в 29 странах Европы и Америки, по которым есть относительно точные данные о смертности. Ранее подобные оценки уже делались, но на основании оперативных и не всегда точных измерений, которые не позволяют корректно сравнивать между собой очень разные страны. Сейчас итоги удалось подвести по «золотому стандарту» демографии — ожидаемой продолжительности жизни. Мы поговорили с одним из авторов новой статьи, Ильей Кашницким, о том, что на самом деле пережила Европа в 2020 году, насколько плохо обстоят дела в России по сравнению с остальным миром — и чем можно объяснить различия в том, как разные страны пережили пандемию.
Для начала: в чем суть метода группы исследователей?
Ожидаемая продолжительность жизни (ОПЖ) — показатель, который отражает среднее ожидаемое время жизни новорожденного при условии, что все факторы смертности останутся постоянными — такими, как в данный момент. В реальности такое условие, конечно, никогда не соблюдается, но это не является недостатком показателя: его смысл не в прогнозе продолжительности жизни, а в отражении состояния факторов смертности на данный момент в данной стране (или группе населения). ОПЖ не зависит от различий в демографической структуре населения — в отличие от других показателей. Например, от избыточной смертности.
Избыточная смертность — это смертность за данный период за вычетом базовой смертности. Она позволяет объективно оценить итоговый демографический удар эпидемии в стране, не используя при этом официальных данных о зарегистрированных случаях смерти от ковида. Последние сильно зависят от качества работы медицинских служб, уровня тестирования, протокола признания смерти «ковидной», от политического давления и т. д. Избыточная же смертность рассчитывается на основе общей смертности, данные которой менее подвержены манипуляциям и более точны.
Конкретная методика расчета избыточной смертности может быть разной, поскольку она зависит от определения «базового» уровня. За него можно принимать уровень смертности прошлого года, средний уровень за прошедшие пять лет или, например, прогноз по линейному тренду за последние годы. Именно по последнему методу избыточную смертность считают исследователи Ариель Карлинский (Еврейский университет в Иерусалиме) и Дмитрий Кобак (Университет Тюбингена), собравшие самую подробную статистику по России и миру (статья, обновляемый репозиторий GitHub).
Есть два способа выражать избыточную смертность: через так называемый P-score (процент превышения смертности над базовым уровнем) или через число умерших (абсолютное или на 100 тысяч человек). Оба показателя очень просты в расчете и позволяют мониторить ситуацию. Сложности начинаются, когда мы сравниваем страны или регионы с разной структурой населения. Число умерших на 100 тысяч населения в стареющей стране будет гораздо выше, чем в молодой даже если эпидемия ударила по ней слабее — просто потому, что базовый уровень смертности при большой доле возрастного населения всегда выше. С другой стороны, P-score в странах с молодым населением может сильно «прыгать» из-за низкого базового уровня смертности — любое отклонение будет в них более выражено, даже если никакого реального кризиса с эпидемией в стране нет. То же самое справедливо и при сравнении, например, относительно молодых Кавказских регионов со стареющими регионами центральной России.
Всех этих недостатков лишена ожидаемая продолжительность жизни — она рассчитывается на основании так называемых таблиц смертности, которые нивелируют разницу в возрастной структуре населения. При расчете ожидаемой продолжительности жизни смертность на каждом уровне возрастной лестницы считается отдельно, поэтому страны можно сравнивать друг с другом.
— Ваша методология сильно отличается от того, как ученые измеряли удар пандемии до сих пор: вы смотрите не на официальное количество умерших и не на избыточную смертность — вы измеряете именно ожидаемую продолжительность жизни (ОПЖ) и то, как она изменилась во время пандемии 2020 года. Хочу сразу прыгнуть в конец: что в итоге? Какой самый главный вывод вы можете сделать после всех анализов результатов 2020 года?
— Если суммировать ситуацию одной фразой, то, наверное, так: в большинстве стран падение ожидаемой продолжительности жизни во время пандемии 2020 года стало рекордным с конца Второй мировой войны, то есть с 1945 года. Ничего подобного за последние 70 лет практически во всех странах, которые мы рассматривали, не было — развитый мир такого одномоментного падения ожидаемой продолжительности жизни с конца войны не переживал.
Надо сказать, что Россия здесь представляет редкое исключение — подобное падение в России все-таки было в начале 1990-х. К сожалению, России в нашей статье нет — мы уже все посчитали, но в публикацию эти данные просто не успели включить.
По поводу методологической новизны. Когда мы начинали работать над этой статьей, мы использовали довольно много методологических ухищрений чтобы свести воедино экспериментальные данные, которые в 2020 году статистические ведомства стали публиковать каждую неделю в течение года. Мы хотели сделать это до того, как будут опубликованы финальные, окончательные данные, которые приходят обычно с большой задержкой. Начинали работать в феврале, и тогда такие окончательные данные за 2020 год только начинали собираться, когда мы только-только сели за расчеты, их опубликовала первая только Дания, потом уже подтянулись Швеция, Норвегия и другие страны. По России же данные за прошлый год приходят обычно только в июле, а в этом году они появились лишь в июле-августе. Теперь, когда эти данные есть, мы видим, что наши первые оценки, полученные на этих предварительных данных, лишь совсем немного отличаются от окончательных.
— По сравнению с абсолютной избыточной смертностью, о которой уже довольно много говорили за полтора года пандемии, главное преимущество измерения ожидаемой продолжительности жизни в том, что оно позволяет корректно сравнивать очень разные страны — даже тогда, когда у них очень разный средний возраст, структура населения. Насколько велика в итоге разница между странами, если ее измерять корректно? Не была ли она артефактом измерения?
— Нет, она очень велика! Относительно хорошо пережили пандемию скандинавские страны. У нас есть даже две страны, где ни у мужчин, ни у женщин ОПЖ не упала — это Дания и Норвегия. Финляндия просела совсем чуть-чуть. Исландия практически не просела, но там население небольшое, поэтому сама по себе оценка может довольно сильно скакать. Но в Швеции на фоне этих скандинавских стран видна потеря в целый год ожидаемой продолжительности жизни — это большой провал «шведской модели».
Удивительно, что до сих пор встречаются защитники шведского пути, которые почему-то утверждают, что в Швеции все, дескать, не так страшно и все там сделали правильно. Они говорят: «посмотрите на Англию, Испанию и Италию, там существенно хуже, чем в Швеции». Да, конечно, у этих стран действительно потери больше, но нужно же понимать что и с чем можно сравнивать. Швецию, конечно, нужно сравнивать со скандинавскими странами, и это сравнение дает колоссальные различия. Я не говорю о том, что Швеция радикально и давно, с сентября 2020 года, изменила свой подход к политике сдерживания [эпидемии].
Просто априори Швеция была довольно хорошо подготовлена к пандемии. Там низкая плотность населения, высокое доверие к государству. Люди слушают, что им говорят и действуют, как им говорят, даже если то, что им говорят, в итоге оказывается ошибкой. Поэтому неудивительно, что в итоге там все оказалось не так страшно, как в Англии, Испании, Италии или США (но США — это вообще отдельная история).
— Удивительно, но я до сих пор даже от некоторых коллег слышу про то, как в Швеции все хорошо было с эпидемией. Есть ли какая-то одна цифра, которая позволит почувствовать масштаб произошедшего там?
— Цифра такая есть — это один потерянный год ожидаемой продолжительности жизни в Швеции, — по сравнению с другими скандинавскими странами, где такого падения, как я уже говорил, нет. Но тут, к сожалению, есть сложности с восприятием этой цифры.
Проблема в том, что хотя эта цифра есть, она может очень сильно нас вводить в заблуждение, потому что ее сложно правильно понять и почувствовать. Ну, подумаешь: один потерянный год из восьмидесяти, ну и черт бы с ним. У коллег, которые ранее делали подобную работу, но на данных исключительно Великобритании, было много отзывов такого рода: ну да, откатились мы на уровень ОПЖ 2010 года, 10 лет прогресса у нас ковид забрал, ну и что с того? Я лучше буду жить в том 2010-м, чем в таком 2020-м, с масками и всем остальным. И это был довольно сложный момент — объяснить, где ошибка в этой логике.
А ошибка в том, что нельзя изменения, которые происходят плавно, во всем населении и со всей структурой смертности по всем причинам, сравнивать с событием, которое бьет по довольно небольшой группе населения, которая переболела ковидом и умерла. Пандемия проявилась в том, что ко всем обычным причинам смертности в 2020-м у нас добавилась всего одна, но эта одна радикально изменила весь профиль смертности и так снизила ОПЖ.
Сложно придумать изящную метафору, чтобы это наглядно объяснить, но я попробую: представь мощного бодибилдера, который на протяжении многих лет упорно качается, наращивает мышечную массу, и вот однажды он попадает в автокатастрофу и ему отрезают полноги. Формально, если мы теперь замерим его мышечную массу, то да — по этому параметру он вернулся на 10 лет назад. Вот только то, что произошло с ним сейчас и что было тогда — это не одно и то же. С падением ОПЖ в результате пандемии то же самое.
Ожидаемая продолжительность жизни — это наиболее корректный показатель, который может нам помочь сравнивать эффект пандемии между разными странами, но, увы, к сожалению, он не очень интуитивно понятный. Или, вернее, он кажется интуитивно понятным, но это иллюзия.
— Это правда — очень тяжело это интуитивно прочувствовать.
— Да, именно поэтому мы показываем не только одну эту цифру, но приводим и изменения, которые происходили за всю историю наблюдений. И в таком разрезе падение 2020 года в той же Швеции очень хорошо видно. Ничего близко похожего после войны не было. Там был очень плохой 2015 год, была эпидемия гриппа, но с 2020 годом он не идет ни в какое сравнение.
— Если действительно удар пандемии оказался очень разным в разных странах, то пробовали ли вы строить какие-то предложения — с чем это могло быть связано? Пусть даже не в статье, а внутри себя, внутри своей группы — вы пытались это как-то объяснить, найти какие-то корреляции? Богатые и бедные, юг и север, более старое или молодое население — или все это для ковида нерелевантно?
— Системно, по-серьезному, мы на это не смотрели и экспертно на этот вопрос я ответить не могу. Ощущение же мое состоит в том, что, похоже, ключевым стало то, как именно население реагировало на вводимые меры сдерживания, NPI. Возрастная структура населения при нашем подходе, когда мы смотрим на ОПЖ, ощутимо влиять на результат не может — в этом как раз сила этого параметра.
Однако в целом мы видим такую закономерность, что маленькие страны лучше проходят пандемию — в них, видимо, как-то проще получается вводить одномоментно меры сдерживания. Дания, Финляндия, Норвегия, даже Швеция (когда они взялись за дело — они действительно взялись) — эти страны прошли последние полтора года намного лучше, чем большие Италия, Испания, Англия и в особенности США.
В США есть отдельные штаты, где ситуация немного лучше, а есть штаты, где ситуация гораздо хуже. И, в целом, такая региональная разнородность и раздробленность, видимо, составляет важный фактор, который мешает слаженно с пандемией работать.
— Мне в вашей статье бросаются в глаза Испания и Греция — страны, которые пострадали очень по-разному (они находятся буквально на противоположных частях вашей шкалы). При этом обе они средиземноморские, южные, довольно возрастные, в обеих не самый высокий уровень жизни относительно остальной Европы. И в итоге такой разный результат.
— Это сложный вопрос, действительно. Греция — маленькая страна, но и Португалия — тоже, а в Португалии ситуация намного хуже Греции и ближе к Испании. Но нужно понимать, у нас в работе фокус был на том, чтобы корректно все рассчитать и опубликовать этот результат, мы в каждый конкретный случай не погружались и вообще о причинах говорить гораздо сложнее, чем о фактах.
— Понятно. Но где в этой картине Россия? Можно ли на основании ваших расчетов поставить страну в мировой контекст ? Я понимаю, что Россия не упоминается в самой статье, но вы же ее считали, и хочется понять, какова ситуация.
— Россия находится на этой шкале прямо в обнимку с США, на дальнем конце спектра. Вместе с худшими в этом смысле странами: Бразилией, Мексикой, Индонезией, Южной Африкой, всеми нашими большими товарищами. То есть все очень плохо.
Здесь, однако, есть интересный момент, который потребует дополнительного пояснения. Мы в своей статье сравниваем изменение продолжительности жизни с 2019 годом, однако, по-хорошему, более корректным было бы сравнивать фактический 2020-й с тем гипотетическим 2020-м, который мог бы у нас быть, если бы не случилась пандемия. А здесь надо понимать, что в России на протяжении последних лет каждый год росла ожидаемая продолжительность жизни на 4-5 месяцев, то есть очень и очень существенно. В США же ожидаемая продолжительность жизни стагнировала все последние годы. Поэтому изменение, которое мы фиксируем в США, например минус 2,2 года для мужчин, оно, на самом деле, примерно эквивалентно изменению в России в минус 1,7 года. Потому что разница между 2,2 и 1,7 — это как раз примерно тот рост, который должен был наблюдаться в России, но которого не случилось.
— Ощущение возникает примерно такое, что два года — это вроде бы не очень много. Но если задуматься, получается, что буквально каждый мужчина в России потерял за этот год…
— Нет-нет, это как раз неправильная интерпретация! Опасность этого показателя в том, что он называется «ожидаемая продолжительность жизни», да еще и измеряем мы его в годах. Но нет, каждый из нас не потерял два года. Два года каждый потеряет, если смертность, которую мы наблюдали в 2020 году, останется такой же на все следующие годы. Что, очевидно, не так. Такого не будет. Ожидаемая продолжительность жизни показывает что происходит со смертностью именно сейчас, она не говорит нам об индивидуальных потерях в будущем у людей, которые в этом году выживут.
— Ваша статья посвящена 2020 году, а что произошло в 2021 году?
— Пока у нас не будет на руках всех данных и мы все не посчитаем, корректно ответить на этот вопрос невозможно. Но я могу поделиться текущими наблюдениями и ощущением от того, что мы наблюдали в 2021 году. А наблюдение такое, что Россия, конечно, провалила вакцинацию, в результате чего смертность в России в начале 2021 года продолжила оставаться на очень высоком уровне, а летом из-за [варианта вируса] дельта снова вышла к печально рекордным значениям.
В начале года очень много было красивых сравнений России с Великобританией, где фиксировалось примерно то же количество заболевших в абсолютных числах, при этом количество умерших в почти поголовно вакцинированной Великобритании было на порядок меньше. Поэтому по итогу 2021 года Россия, конечно, будет одним из лидеров по смертности. Но, как ни странно, и в США в этом году ситуация тоже очень плохая: есть множество штатов, где взрослое население привито очень слабо и у них прямо сейчас смертность очень высокая. И даже «волной» это уже назвать нельзя, просто катится повышенный фоновый уровень смертности и все.
Кроме как на мониторинг избыточной смертности, отдельные публикации и общие впечатления мне опереться не на что, но повторюсь, мы снова видим внутреннюю закономерность в том, что большие и внутренне разрозненные страны хуже проходят пандемию. И тут как раз сравнивать Россию с США правильнее, чем со Швецией.
— Анализ смертности в некотором роде напоминает большой и мощный телескоп, он дает четкую и точную картину, но только на очень большом временном расстоянии, с большой задержкой. Успели ли вы уже увидеть эффект распространения «дельты»?
— Да, конечно. Например, когда смотришь даже на худшие штаты в США, видно, что даже там примерно половина населения уже вакцинирована и должна вроде бы из этой ужасной «игры» выбыть. Но эффект дельты проявляется в том, что из-за повышения заразности среди оставшегося невакцинированного населения смертность в 2021 году по сравнению с 2020-м сильно выросла, поэтому на общих цифрах мы видим в Америке примерно ту же картину в 2021 году, что и в 2020-м. И это несмотря на то, что значительная доля населения уже защищена.
— Понятно, что с приходом новых данных вы, очевидно, будете делать апдейт к своей статье, добавите новые данные. Но кроме этого, есть ли еще что-то, что остается белым пятном, что еще предстоит изучить?
— Мне кажется общая картина уже более-менее видна. Ясно, что для понимания пандемии самый надежный инструмент, который у нас есть — и это справедливо не только для России, а для всех стран вообще, — это избыточная смертность. Как бы ее ни считали, все равно все упирается в данные, которые нужно вовремя публиковать. Удивительно, но прошло уже полтора года, а мы по-прежнему это обсуждаем, и наше понимание ситуации держится на колоссальных усилиях отдельных энтузиастов.
Беседовал Александр Ершов