Перейти к материалам
истории

Чтобы было красиво В России запретили украшать дворы покрышками. Зачем люди вообще это делали? Что будет с резиновыми лебедями? И пришел ли ЖЭК-арту конец?

Источник: Meduza
Sergey Bezgodov / Shutterstock.com

В начале июля во всей России запретили использовать автомобильные покрышки для украшения дворов: теперь независимо от региона за это полагаются штрафы. Новость вполне могла бы пройти незамеченной, но любители ЖЭК-арта восприняли ее как непосредственную угрозу резиновым лебедям — культовым объектам, которые давно уже стали одним из символов российской городской повседневности. Пермский журналист Иван Козлов, потративший несколько лет на планомерное исследование дворов родного города и познакомившийся со многими образцами ЖЭК-арта и его создателями, полтора месяца наблюдал за тем, сможет ли страна оправиться от этого удара, параллельно обсуждая с экспертами феномен ЖЭК-арта и его дальнейшую судьбу.

Плюшевое капище

В Перми, с торца одной из пятиэтажек по улице Льва Шатрова, долгое время располагался странный объект. В пространстве между палисадником и гаражами находились сотни плюшевых игрушек разной величины, куклы и части кукольных тел, пластмассовые машинки, вырезки из детских журналов, дешевая бижутерия. Эти разнородные элементы были хитрым образом скреплены так, что образовался небольшой загончик вроде игрушечного алтаря.

Жители дома на Льва Шатрова говорили разное. Одни утверждали, что эту конструкцию создала убитая горем и потерявшая рассудок женщина, у которой умер ребенок. Другие — что плюшевое капище сделала обычная одинокая бабушка со своеобразным чувством прекрасного. Одним конструкция нравилась, других она пугала.

Инсталляция на улице Льва Шатрова, 2016 год 
Иван Козлов / «Звезда»

Как бы там ни было, три года назад этот алтарь уничтожили — одному из жильцов дома понадобилось место под автомобиль. Его пожилая создательница умерла, и никто так и не успел поговорить с ней о ее истинных намерениях.

В этой истории как будто сосредоточено все, что следует знать о явлении под названием ЖЭК-арт: о его мимолетности и недолговечности, о формирующейся вокруг него мифологии, об анонимности его авторов и, конечно, о неоднозначности самих объектов. Пестрота и наивная манера исполнения ЖЭК-арта может скрывать за собой драматические истории и вызывать самые противоречивые эмоции у горожан, и наоборот — за мрачностью и инфернальным видом самодельных дворовых украшений может стоять только чье-то желание сделать красиво — и больше ничего.

ЖЭК-арт (его же называют ЖКХ-артом или, еще реже, ТСЖ-артом) — это ироничное название, закрепившееся за объектами дворового благоустройства, которые горожане создают из подручных средств, а иногда и просто из мусора. Клумбы и лебеди из покрышек, свиньи из пятилитровых бутылок, композиции из плюшевых игрушек, цветы из пластиковых стаканчиков, орнаменты из пробок от газировки. Его обожают городские исследователи, на него свысока смотрят урбанисты, его пытаются искоренить коммунальные службы, а дизайнеры, художники и искусствоведы считают его важным элементом городской повседневности.

Ключевой конструктивный элемент ЖЭК-арта — старая покрышка. Именно поэтому он вскоре может исчезнуть в том виде, в котором мы его знаем.

Ответ на тоталитарное благоустройство

Феномен ЖЭК-арта пока еще не закрепился в поле серьезных искусствоведческих исследований, поэтому рассуждают о нем преимущественно энтузиасты: например, один из самых заметных в медиапространстве апологетов ЖЭК-арта, создатель проекта «Архитектурные излишества», москвовед Павел Гнилорыбов. В соцсетях проекта, которые он ведет вместе с коллегами, то и дело появляются восторженные посты с фотографиями ЖЭК-арта, очевидным образом романтизирующее и само явление, и его создателей.

«Самобытность российского ЖЭК-арта сейчас переосмысляется нами под воздействием новой волны благоустройства „сверху“, — считает Гнилорыбов. — Каждый год у нас строят или заново благоустраивают сотни парков и набережных, но с населением при этом работают процентах в двадцати случаев. И, получается, ЖЭК-арт становится ответом на „тоталитарное“ благоустройство по принципу „мы сейчас вас научим, как должно выглядеть правильное пространство“. И тогда ты понимаешь, что этот стиль — про народное иррациональное понимание красоты. Так что ЖЭК-арт можно назвать новым объемным наивным искусством».

Историк искусства и культуролог Анна Суворова, недавно опубликовавшая книгу «Аутсайдерские искусство в России: тенденции, темы, образы», согласна с Гнилорыбовым по сути, но не в терминологии. По ее мнению, ЖЭК-арт тяготеет не к наивному искусству, а к так называемым «народным инсталляциям» или «любительскому инвайронменту» (подходящего перевода на русский язык у этого термина все еще нет). Еще объекты, созданные непрофессионалами, называют «визионерским инвайронментом» — хотя в этом случае речь чаще идет о сооружениях с выраженной религиозной или мистической составляющей. Но есть нюанс: все эти «инвайроменты» описываются как средовые объекты — то есть дома, парки или сады, — которые построены любителями и самоучками.

Суворова обращает внимание на то, что в СССР и России «народным искусством» все-таки всегда считалась продукция народных промыслов: хохломская роспись, дымковская игрушка и прочее. То есть то, что создавалось артелями и ремесленниками — профессионалами своего дела. «Поэтому нам может казаться странным, что средовые объекты вроде ЖЭК-арта могут относить к феноменам народного творчества. Но народное искусство не может быть статично: если меняется ментальность, визуальность на современном этапе — логично, что меняются и его формы и языки», — заключает историк искусства.

ЖЭК-арт придумали в России?

Современный ЖЭК-арт часто воспринимают как исключительно российское явление. Это и так, и не так: отечественные реалии лишь определили некоторые характерные его черты (например, тяготение к «бедному искусству», выраженное в использовании покрышек, пивных кег, одноразовой посуды и прочего бытового мусора), но сама традиция украшать городское пространство доступными способами, конечно, не нова.

Если мы возьмемся искать его аналоги в прошлом, то неизбежно вспомним классические творения художников-аутсайдеров: Идеальный Дворец почтальона Шеваля, построенный из камней, найденных на дороге; Райский сад Говарда Финстера, собранный из случайных предметов, мусорный Храм Хлама Винса Ханнемана и прочее.

Конечно, не все представители современного ЖЭК-арта войдут в историю. По замечанию Суворовой, это происходит лишь с наиболее значительными объектами — тот же Шеваль был одержим идеей строительства, которому посвятил всю жизнь. Но легко предположить, что и в его время были люди, создававшие средовые объекты меньшего масштаба.

Идеальный дворец почтальона Шеваля
Трэш-цитадель мусорного короля Винса Ханнемана
PiercarloAbate / Shutterstock.com
Райский сад Говарда Финстера
AL.com

При этом трудно согласиться с тем, что Идеальный Дворец, признанный при Де Голле памятником истории и культуры, и лебедь из покрышки — явления одного порядка. Одним из первых исследователей, попытавшихся перекинуть мостик между ними, стал французский архитектор Бернар Лассюс, который в 1977 году издал альбом «Воображаемые сады».

По основной своей специализации он был колористом, и в 1967 году изучал цвета домов на Корсике. В одном из двориков ему и попались на глаза самодельные скульптуры — змея и дракон. Лассюс понял, что перед ним не просто артефакт, а целый социальный феномен, связанный с попытками простых горожан «перестроить» жизненное пространство под себя. Чтобы доказать это, следующее десятилетие он посвятил путешествиям по Франции, поискам и фотографированию подобных придомовых украшений. Так он собрал коллекцию из пятнадцати тысяч снимков, из которой впоследствии получился уже упомянутый альбом. Сегодня это издание совершенно забыто, хотя именно Лассюс впервые показал, что «любительский инвайромент» — явление куда более массовое и значимое с социологической точки зрения, чем было принято считать.

Но за последующие десятилетия оно так и не нашло достойного места в истории искусства — отчасти из-за своей неопределенной и двойственной природы, отчасти из-за недолговечности и неудобства обращения с ним. Так что сегодня изучение народных инсталляций все еще остается предметом частного интереса, а более-менее серьезные публикации или тем более книги, посвященные этому направлению, и вовсе единичны.

На русском языке существует только одна известная широким кругам читателей статья с попыткой серьезного анализа, и без ее упоминания традиционно не обходится ни один тематический текст — это статья искусствоведа и сооснователя движения «Партизанинг» Антона «Мэйка» Польского под названием «Жилищно-коммунальное искусство», в которой автор рассмотрел ЖЭК-арт как «определенную форму тактического урбанизма» и предложил вариант его типологизации, разделив ЖЭК-арт на несколько групп: предтечи-клумбы, шинное искусство, мягкое царство, зверьки, homo insipiens, храм души, городские групповые ансамбли и ЖЭК-арт как современное искусство.

Русскоязычная книга на эту тему пока что тоже одна — да и она во многом основана на все той же статье Мэйка и вообще задумывалась как студенческий проект для Школы дизайна ВШЭ. Она называется «Как воспринимать ЖЭК-арт», автор — Полина Соколова.

Соколова выросла в Воскресенске, в районе под названием Цемгигант — по ее словам, все деревья там были покрыты цементом, а коммунальные службы не спешили заняться благоустройством. «Сейчас все [в Цемгиганте] улучшается, но в основном благодаря усилиям жителей: я хожу по таким дворам и восхищаюсь. Видно, что ЖЭК-арт создавали люди, которые просто хотели сделать красиво для всех, и это история про искренность, чувство и теплоту», — делает вывод автор.

Кто это сделал и зачем

Но не всем нравится такое выражение теплоты. Зачастую даже жители дворов, облагороженных ЖЭК-артом, относятся к нему совершенно по-разному — не говоря уже о представителях УК или коммунальщиках. Анна Суворова считает, что сформировать толерантное восприятие ЖЭК-арта может внимание к контексту, в котором он существует:

«Можно сказать, что Идеальный дворец Фердинанда Шеваля — это красиво, благородно, похоже на готический храм. А у нас бабушки в палисадниках хрущевок прибивают гвоздями облезлых плюшевых медведей к пням. Но мы должны понимать, что визуальные образы непрофессионального творчества формируются из существующего у нас „багажа“, а смыслы, которыми мы наделяем свои творения, имеют символическое, терапевтическое значение конкретно для нас. […] Это в своем роде поэзия разбитых дворов и массовой, хаотичной застройки, история про жизни людей, которые живут в этой предметной и социальной реальности. То есть, ЖЭК-арт очень эквивалентен существующей вокруг визуальности эстетике, он ведь появляется не среди холмов Тосканы или перед романским собором».

Иван Козлов / «Звезда»
Иван Козлов / «Звезда»
Иван Козлов / «Звезда»
Иван Козлов / «Звезда»

Вслед за вопросом контекста неизбежно возникает вопрос о мотивации создателей ЖЭК-арта — что это за люди, что подталкивает их к творчеству?

Культурологи и социологи могут называть ЖЭК-арт «видом тактического урбанизма» и «способом присвоения пространства», городские исследователи могут превозносить или демонизировать его создателей — и как угодно трактовать образы (хотя вряд ли кто-нибудь переплюнет ставший уже классическим текст издания «Такие дела», в котором анализ резиновых лебедей и жестяных мухоморов доверили художнику Павлу Пепперштейну). Но сами создатели ЖЭК-арта в ответ на прямой вопрос (о чем свидетельствуют и многочисленные интервью на ютубе, и весьма обширный исследовательский опыт автора этого текста) чаще всего ответят примерно одинаково: чтобы было красиво. Чтобы людям нравилось, чтобы дети радовались. И в этом благородном устремлении они чаще всего найдут поддержку у окружающих.

«Я видел десятки публикаций в районных газетах, — вспоминает Павел Гнилорыбов, — где подробно описывается страсть условного Ивана Петровича к украшению своего двора. В конце обязательно следует призыв быть как Иван Петрович. И там вся классика — фонтанчики из разного барахла, пластиковые пальмы, бессмертные лебедушки. ЖЭК-арт давно легализован среди широких народных масс. Многие образы ЖЭК-арта известны на всю страну — московский шинозавр в Хорошево-Мневниках, например. В городе Калязине мне попался прилично оформленный ЖЭК-арт-сад на территории в несколько соток, и владельцы участка потребовали с меня за фото 100 рублей — видно, что это их довольно значимый источник дохода, но и „сад“ был сделан недурно».

Все это звучит обнадеживающе для ЖЭК-арта и его любителей. Но даже самым убежденным из них трудно спорить с одним обстоятельством: покрышки действительно не экологичны.

Долговечное и токсичное

Вообще-то, практически любой материал, используемый при создании дворовых арт-объектов, будь то пластиковые бутылки или дешевые игрушки, не экологичен, но таковы издержки жанра: деревянные или картонные скульптуры не протянут долго под открытым небом, к тому же из пластика изготавливается куда больше готовых форм, удобных для творчества. Но покрышки — особый случай. Они не только вредны, но и массивны.

Эколог и доцент кафедры биогеоценологии и охраны природы Дмитрий Андреев в разговоре с «Медузой» подчеркнул, что автомобильные шины негативно влияют на почву, растительность, организмы, живущие в почве, грунтовые воды, воздух и, в конечном итоге, на здоровье людей. «От подобных поделок в процессе разложения в почву поступают тяжелые металлы, которые хоть и медленно, но снижают качество упомянутых компонентов среды. Для здоровья населения наиболее опасны выделения токсичных веществ и канцерогенов в атмосферный воздух, особенно при нагревании на солнце. В частности, покрышки выделяют такие опасные вещества, как бензапирен, формальдегид, амины и фенолы».

По поводу ЖЭК-арта как творческого направления Андреев не высказывается, но замечает, что для того, чтобы создавать поделки из любых опасных отходов, их сначала нужно обезвредить. Поэтому правила, запрещающие использовать старые покрышки в благоустройстве, ему кажутся необходимыми. Правда, судить об эффективности этих правил и возможных штрафных санкций, по его мнению, пока рановато.

Схожих позиций придерживаются и многие современные урбанисты. Координатор пермского отделения «Городских проектов Ильи Варламова и Максима Каца» Александр Синявский, к примеру, предлагает вместо мусора и отходов использовать экологические материалы, которые «будут выглядеть красиво», например, опилки или стружку, которую можно подсыпать на клумбу, или «нормальное» озеленение.

Историческая неизбежность

Наконец, пора объективно оценить ситуацию: хотя новые правила благоустройства действительно вступили в силу, ажиотаж вокруг этой темы несколько преувеличен. Во-первых, ничего особенно нового в этих правилах нет. Да, летом 2021 года они стали более тотальными и конкретизировались, однако они и раньше существовали во многих регионах — и практика уже показала, что в одночасье покрышки из российских дворов не исчезли.

Правила благоустройства вряд ли станут смертельным ударом по русскому народному инвайронменту. Однако единого мнения по поводу его будущего у экспертов все равно нет. Например, Полина Соколова, несмотря на всю свою любовь к ЖЭК-арту, уверена, что в скором времени он «канет в лету и останется в истории как потрясающее проявление дворового искусства». Павел Гнилорыбов оценивает его перспективы более оптимистично: «Если покрышки запретят и будут нещадно штрафовать, люди будут использовать другие виды материалов. У человека, лишенного права на пространство и на город, все равно остается потребность украшать и возделывать свой конкретный участочек, балкончик или пустырь».

Время работает против ЖЭК-арта в гораздо большей степени, чем любые штрафы и предписания в адрес управляющих компаний. Лебеди из шин занимают место в символическом пространстве (уже сейчас на основе их образа создаются значки, сувениры и даже татуировки), но из физического пространства городов они постепенно уходят — просто в силу исторической неизбежности, считает Анна Суворова. «Меняются структуры досуга и самореализации, практики свободного времени, вкусы, визуальная культура и прочее. Кто знает, может быть через 20 лет мы будем искать фотографии образцов ЖЭК-арта для культурологических, искусствоведческих, социологических исследований и пытаться сохранить чудом уцелевшие, но очень редкие реальные объекты».

Иван Козлов