Всеобщая «удаленка» — это не только результат пандемии. Забудьте об офисах: работа вне дома была лишь кратким периодом истории Максим Трудолюбов — о (не)новой архитектуре жизни
Ограничения, принятые по всему миру для борьбы с пандемией коронавируса, многих вынудили работать из дома: сферы быта и труда совпали в одном пространстве. Для одних это стало позитивным, для других негативным шоком. Одни узнали новую свободу, у других появились новые вопросы к близким, с одной стороны, и работодателям — с другой. Редактор рубрики «Идеи» Максим Трудолюбов изучил старые и новые книги по теме и полагает, что речь идет не о временном кризисе, который пройдет бесследно. Пандемия лишь ускорила давно наметившиеся изменения. По мере того, как наследие массового индустриального общества уходит в прошлое, в мире утверждается образ жизни, соединяющий быт и труд в одном пространстве — как это было в доиндустриальные времена.
До индустриальной революции быт и труд были близко связаны. Сельский дом — как бы он ни выглядел в разных культурах разных эпох — был пространством и для жизни, и для ведения хозяйства. Жилое помещение, место для готовки еды, погреб, хозяйственные постройки — амбары, овины, курятники, конюшни, мастерские — были частями одного крестьянского двора. Дом ремесленника или торговца в доиндустриальном городе тоже объединял жизнь и работу в единый процесс. Нижняя часть дома, как правило, служила открытой для покупателей лавки или мастерской, а в верхней размещались жилые комнаты хозяев.
Но с развитием индустрии фабричное производство вытеснило кустарное, а большие торговые предприятия — лавочную торговлю. С появлением крупных производств жилье превратилось в место ночлега, отделенное от места работы, к которому нужно было идти или даже ехать.
Труд отделяется от жизни
Архитектор Моисей Гинзбург, соавтор проекта дома Наркомфина, писал в конце 1920-х — начале 1930-х годов, что к тому времени индустриальная революция полностью изменила образ жизни миллионов людей, лишив их привычного единства жизни и труда.
Пространственное отделение производительного труда человека от его жилья стало общемировым правилом. Правило не касалось, по Гинзбургу, отдельных профессиональных групп: например, художников, писателей и ученых, труд которых, «оставаясь в старых ремесленных формах, позволял сохранить органическое единство места работы и жилья». Но в обществе в целом это разделение привело к расслоению. При равных потребностях одни получали койки в рабочих казармах, а другие — благоустроенные особняки.
Миссию социалистического государства Гинзбург, как и многие его коллеги-архитекторы 1920-х годов, видел в том, чтобы в условиях промышленной экономики создать пространства, удовлетворяющие всем потребностям человека. Гинзбург предполагал создать новую архитектуру, способную дать каждому человеку достойное жилище. Архитекторам того времени было важно, что их здания развивались, отталкиваясь от нужд человека и от оптимального пространства, а не от фасада, внешнего декора и престижа владельца. Чтобы создать жилище для человека новой эпохи, Гинзбург изучал жилье разных культур, стремясь взять лучшее отовсюду — от крестьянской избы, от английского и японского дома и т. д. (см. описание книги «Жилище» в конце текста).
Правда, эта мечта не нашла воплощения. У советской страны еще долгие годы был другой приоритет — сама индустриализация, по темпам которой Россия сильно отставала от Запада. Несмотря на то, что государство называло себя социалистическим, советская индустриализация породила расслоение между обитателями землянок, бараков, коммунальных квартир и обладателями благоустроенных квартир в красивых сталинских домах. Лишь в послевоенные годы власти всерьез занялись массовым жильем, построив великое множество спальных районов.
Сам факт их «спальности» на десятилетия вперед закрепил отделение места жизни от места труда. Большинство из нас живут в таких районах до сих пор.
В других странах ту же роль могли играть не микрорайоны, заставленные панельными домами а, например, пригороды, застроенные коттеджами. У этого решения тоже были свои негативные последствия — отток активных людей из центров городов и деградация городской жизни, описанная в классической книге Джейн Джейкобс «Смерть и жизнь больших американских городов».
Отделение места жизни от места работы было общемировой тенденцией на протяжении как минимум 150 лет и сохраняется сегодня — скорее по инерции, чем в силу потребности.
Труд и жилье стремятся к воссоединению
Еще до пандемии труд начал пространственно воссоединяться с жильем. Далеко не только художники, писатели и ученые — как во времена Гинзбурга — ведут образ жизни домодерных кустарей и торговцев. Множество профессионалов — от программистов и графических дизайнеров до маркетологов и проектных менеджеров — могут работать дома. Мы давно уже свидетели — а многие и участники — процесса превращения огромного количества людей в «ремесленников», занятых производством идей, технических решений, текстов, программного обеспечения и «лавочников», торгующих всем через интернет.
Пандемия коронавируса принесла не так много нового — она лишь ускорила процесс воссоединения жилья и труда.
В странах с высокими доходами на удаленный режим перешла более значительная доля работающего населения. По данным исследований, проведенных в 31 стране и обобщенных Сергеем Соаресом, Флоранс Боннэ и Жанин Берг, 27% работающих граждан этих государств могли переместиться в «домашний офис». В странах со средними доходами — в среднем 17%. Только 13% могли поступить так же в странах с низкими доходами.
Процесс этот идет неровно не только в разных странах, но и в зависимости от отрасли, социальной и возрастной группы. Например, в США, по разным опросам, от 40 до 58% работающих готовы уволиться, если им придется возвращаться в офис на всю рабочую неделю. Среди тех, кто готов уволиться, родившихся после 1980 года значительно больше, чем представителей старших поколений. В России, по данным совместного опроса платформы онлайн-рекрутинга hh.ru и компании WeWork, 73% опрошенных хотели бы проводить в офисе два-три дня в неделю и около 20% готовы приходить в офис четыре-пять дней в неделю.
Трудности перехода к более гибкому графику работы касаются и крупных компаний. Генеральный директор компании Apple в начале июня разослал сотрудникам письмо, предписывающее им вернуться к работе в офисе по понедельникам, вторникам и четвергам. Работники компании в ответном письме потребовали от руководства большей гибкости, поскольку одним сотрудникам переход дался проще, другим — сложнее, да и расписание недели у всех за полтора года пандемии сложилось разное. Работа в офисе традиционно была частью корпоративной культуры Apple, но менеджменту, вероятно, придется пойти на смягчение режима. Руководство Google заявило, что 20% сотрудников всегда смогут работать из дома, 20% — в новых офисных помещениях и 60% должны будут появляться на работе по нескольку дней в неделю.
Гендиректор Facebook Марк Цукерберг объявил, что все сотрудники компании смогут работать из дома в случае согласия непосредственных руководителей, поскольку «за удаленной работой будущее». В США быстро развивается рынок гибкой аренды жилья, учитывающий «постковидные» запросы профессионалов.
Небоскребы прошлого
Парадоксальным образом индустриальные лидеры сегодняшнего мира особенно быстро избавляются от наследия индустриальной эпохи, превратившей быт и труд в две разные жизненные сферы. Воссоединение этих двух сфер похоже на долгосрочную тенденцию, последствия которой еще предстоит осознать.
В России государство и стройкомплекс так привыкли к массовому индустриальному производству жилых квадратных метров, что инерция разделения труда и жизни особенно сильна. Выращивание гигантских спальных районов с маленькими квартирами, часто удаленными от мест работы на десятки километров, продолжается до сих пор. В свою очередь, чем богаче человек, тем охотнее он живет ближе к центру — и к месту своей работы.
Но возвращение к жизни единым «двором» происходит не только в передовых секторах экономики — и в западных странах, и в России. Изменения идут и сверху, и снизу. В нижних слоях таких экономических систем, как российская, с наследием индустриального массового общества тоже давно расстаются. Мелкое, неформальное производство и неформальный сектор услуг, часто остающиеся за пределами внимания государства, тоже часть большой тенденции перехода к ремесленным и торговым практикам домодерного типа.
По оценкам исследователей Фонда «Хамовники» Александра Павлова и Сергея Селеева, в крупных, но небогатых городах России в «доиндустриальную» экономику (которую Павлов и Селеев назвали «гаражной») вовлечено около 15% трудоспособного населения России. Те, кто так живут, чувствуют себя не менее свободными, чем программисты и маркетологи.
Массовое индустриальное жилье, создававшееся в расчете на то, что разделение быта и труда сохранится всегда, а вместе с ними и гигантские офисные центры, давно вошло в противоречие с развивающимся новым старым образом жизни. По мнению исследователей из тех же «Хамовников», многие в России живут хозяйством, напоминающим крестьянскую усадьбу. Разница только в том, что современные аналоги избы, амбара, овина, коровника — городская квартира, гараж, садовый участок, дача — разнесены в пространстве, так что людям, живущим таким хозяйством, приходится много времени проводить в дороге. У предпринимателей и архитекторов, занятых разработкой новых «усадебных» жилищ для тех, кто больше не живет в массовом индустриальном обществе, хорошие перспективы.
Что об этом почитать
Гинзбург М. Жилище: опыт пятилетней работы над проблемой жилища. М.: Ginzburg, 2019
Репринтное воспроизведение ставшего библиографической редкостью издания 1934 года. Гинзбург исходит из того, что социалистическое хозяйство впервые позволило поставить жилье «обычного» человека в центр внимания архитектора, которому больше не нужно строить дворцы для хозяев жизни. Книга опоздала (к 1934 году власти, по сути, запретили конструктивистов в профессии) или, наоборот, опередила свое время, поскольку ставила во главу угла не идеологический или экономический, а архитектурный анализ проблемы жилища, учитывающий ее социальные, технические и художественные аспекты.
Тыдман Л. Изба. Дом. Дворец. Жилой интерьер России с 1700 по 1840-е годы. М.: Прогресс-Традиция, 2000
Книга реставратора и историка русской архитектуры Леонарда Тыдмана — это история досоветского образа жизни, охватывающая и предельно утилитаристский быт беднейших слоев крестьянства, и — с противоположной стороны спектра — практику строительства увеселительных дворцов, для повседневной жизни не предназначавшихся. Тыдман фокусируется на периоде стремительных изменений в сфере частной жизни, пришедшихся на XVIII—XIX века.
Дом. Частное жилье и частная жизнь в современной России. Ред. Трудолюбов М. // InLiberty журнал. № 2. Апрель 2018
В этом выпуске: о преимуществах жизни в собственном доме (Алексей Навальный); о том, как устроен российский самострой и что он может рассказать нам о российском «распределенном жилище» (Александр Павлов); об элитных пригородах, которые представляют собой экспансию города, а не альтернативу ему (Никита Токарев); о том, почему в России произошла не малоэтажная, а многоэтажная субурбанизация (Татьяна Полиди); о том, что можно было бы считать национальным жильем России (Максим Трудолюбов).
Максим Трудолюбов