«Дядя Лева» в Театре на Бронной: Константин Богомолов поставил грустную версию «Покровских ворот» Знакомые герои стали умнее и сложнее

Режиссер Константин Богомолов, худрук Театра на Бронной, воплотил замысел, о котором рассказал еще два года назад, когда получил должность, — выпустил спектакль по пьесе Леонида Зорина «Покровские ворота». Это не случайное название для театра: именно здесь ностальгическую комедию Зорина сыграли впервые. Спектакль вышел в 1974 году, а поставил его Михаил Козаков, который спустя восемь лет снял знаменитую экранизацию. По просьбе «Медузы» театральный критик Антон Хитров рассказывает, как новая работа Богомолова полемизирует с фильмом Козакова.

Константин Богомолов — пожалуй, единственный в стране театральный режиссер первого ряда, который может себе позволить проект вроде «Дяди Левы». Судите сами: ни статусной классики, ни респектабельной темы, ни экстремальной формы — никаких внешних признаков «настоящего» театра. Но Богомолов достаточно уверен в своей режиссуре, чтобы не стесняться народных комедий. Оно и к лучшему: в новой работе режиссер показывает себя с самой человечной стороны.

В эпоху застоя пьесы Леонида Зорина ставили лучшие советские режиссеры — в их числе Георгий Товстоногов, Олег Ефремов и Роман Виктюк. Помимо прочего, Зорина ценили за эзопов язык: он умел маскировать политическую сатиру историческими сюжетами — как, например, восстание декабристов. Его пьесы в основном остались документами времени, кроме двух самых успешных — хоть и связанных с советской эпохой на уровне сюжета, но практически не устаревших в плане психологии (и, что немаловажно, написанных безо всякого эзопова языка). 

«Варшавскую мелодию» — мелодраму на двоих о советском парне и польской девушке — по сей день регулярно ставят на сцене. «Покровские ворота» прославились в кино. О спектакле, который предшествовал экранизации, помнят немногие, но Богомолов не мог на него не сослаться: маленькие роли в «Дяде Леве» получили артистки, игравшие в «Покровских воротах» 1974 года, — Людмила Хмельницкая и Вера Майорова.

История, за вычетом пары деталей, осталась нетронутой. Филолог Хоботов — тот самый дядя Лева — делит коммунальную площадь с бывшей супругой Маргаритой, которая продолжает опекать его, хотя сама готовится снова выйти замуж. Их сосед, запойный эстрадник Велюров, страдает от неразделенной любви. Все это — воспоминания Костика Ромина, который провел юность в той же квартире. От Богомолова в сюжете «Дяди Левы» — только две вещи: жених Маргариты, Савва, помолодел лет на двадцать, а Ромину расширили биографию.

Пожилого Костика с женой мы встречаем прямо в партере. Богомолов — режиссер экономный в лучшем смысле этого слова: если ему нужно представить героев, он не станет сочинять обстоятельства, а использует те, что уже есть. «Это по фильму спектакль?» — спрашивает женщина своего спутника. Тот объясняет, стараясь скрыть раздражение: не по фильму, а по пьесе. «А Костика Верник играет? Он же старый!» — продолжает недоверчивая зрительница. «Ну, такое решение», — устало бросает муж, которого действительно играет Игорь Верник (либо Владимир Храбров — и тогда диалог про Храброва). У пары все давно разладилось — это заметно с первой минуты. Когда занавес поднимают, Костик мысленно возвращается в прошлое: там ему вот-вот предстоит счастливая, казалось бы, встреча с невестой.

Дата в «Дяде Леве» — вещь условная: режиссера не волнуют ни советские пятидесятые сами по себе, ни прошлое героев, заставших, по идее, и войну, и репрессии. Художница Лариса Ломакина, которая участвует во всех проектах Богомолова, отказалась от обычного для себя павильона, чтобы сцена не стала похожа на музей коммунальной Москвы, и создала пространство воспоминания — с поворотным кругом, похожим на громадную виниловую пластинку, неброской ретро-мебелью и большим экраном для фотообоев и живого видео.

В спектакле нет ни комедийных характеров, ни нарочитых интонаций, знакомых по советскому фильму. Артисты — прежде всего это касается Александра Семчева и Александры Ребенок в образах бывших супругов Хоботовых — возвращают достоинство своим героям, которых мы помним нелепыми простачками. Пьеса не перестала быть смешной, но персонажи переживают ее всерьез: они борются за настоящую любовь, испытывают настоящую вину, в общем, обнаруживают способности к сложной внутренней жизни. Даже самые наивные герои стали взрослее и строже. Ностальгический тон ушел вместе с жанровыми условностями: обитатели советской коммуналки, при всех особенностях их быта, у Богомолова слишком похожи на нас теперешних, чтобы думать о них как о людях принципиально другой эпохи.

Самая важная перемена коснулась Костика, с которым Зорин поделился не только деталями биографии, но и полномочиями автора. Молодой аспирант — посредник между сюжетом и зрителями: от его лица написаны развернутые лирические ремарки, у него символичная специальность историка, его роль в основной интриге минимальна — он только наблюдает и комментирует (если не считать развязки с переодеванием в духе классических комедий, которую можно списать на фантазию ненадежного рассказчика). А поскольку наше представление о прошлом характеризует не только прошлое, но и нас самих (и историки — не исключение), Костик именно таков, каковы картины его памяти.

Экранизация Козакова полна гротеска, потому что в его версии повзрослевший герой смотрит на старых знакомых сверху вниз, как на персонажей анекдота. По сути, перед нами мемуары нарцисса, убежденного в собственном превосходстве над остальными. Это приятное чувство передается зрителю, который снисходительно смеется над милыми чудаками вместе с рассказчиком: вот она, рабочая схема хитовой комедии.

Героем Богомолова движет не самолюбие. В каждом из бывших соседей Костик видит себя. Он ищет закономерности в историях разных пар, пытаясь разобраться, что стало с его собственным браком. Переклички, слегка намеченные Зориным, режиссер дополняет новыми. Например, церемония в ЗАГСе повторяется дважды: Маргарита и Савва передают эстафету Костику с его невестой (музыкальная тема свадьбы — тревожный «Танец рыцарей» Сергея Прокофьева — не предвещает молодым ничего хорошего). В «Дяде Леве» нет повествователя с отстраненным взглядом — его сменил эмпатичный, рефлексирующий персонаж. Вот почему вместо фарсовых масок мы получаем живых людей, а вместо анекдота — трагикомедию.

Несмотря на публичный образ надменного интеллектуала, в новой работе Богомолов показывает себя совсем иначе. Он держится на равных со своими неприметными героями, проявляя настоящий, редкий на отечественной сцене гуманизм. «Дядя Лева» — сравнительно безопасный и, на первый взгляд, не самый амбициозный проект Богомолова, но потенциал там огромный: у нас немало режиссеров, успешно занятых авангардными поисками, и почти никого, кто всерьез менял бы стандарты развлекательного сюжетного театра. Чем не стратегия для Бронной?