«Авторитаризм мы уже прошли. Это диктатура» Госдума хочет ужесточить законы об «экстремистах» и «нежелательных». Григорий Голосов, Владимир Гельман и Елена Лукьянова объясняют, что это говорит о режиме в России
4 мая группа депутатов Госдумы внесла на рассмотрение парламента законопроект, ужесточающий наказание за участие в иностранной неправительственной организации, признанной в России «нежелательной», и за руководство такой организацией. А также законопроект о запрете избираться в Думу людям, причастным к деятельности общественного или религиозного объединения, которое запретили в России как экстремистское или террористическое. И — что самое интересное — в том числе тем, кто имел отношение к таким объединениям еще до того, как их запретили. По инициативе депутатов запрет должен распространяться не только на участников организаций, но даже на людей, которые помогали им — например, переводили деньги. «Медуза» спросила политологов и экспертов по праву, почему такие законопроекты возникают именно сейчас и как они характеризуют нынешнее состояние политического режима в России.
Григорий Голосов
политолог, доктор политических наук, профессор Европейского университета в Санкт-Петербурге
Я не правовед, однако у меня вызывает недоумение просто как у человека, который что-то знает о праве, что эти законы будут иметь обратное действие. Они будут применяться к людям, которые сотрудничали с организацией, которая на тот момент — когда они сотрудничали — экстремистской признана не была. То есть с правовой точки зрения, я думаю, это главная проблема с этими законопроектами.
То, что ФБК признают экстремистской организацией, не вызывает у меня сомнений. А по поводу законов — это отдельная история. Она касается взаимодействия между президентской администрацией и депутатами Государственной думы. Понятно, что последнее слово будет за президентской администрацией, и поскольку эти законы довольно скандальные, то вполне возможно, они будут приняты в слегка модифицированном виде или будут отложены.
Никакого изменения политического строя в России не происходит. Напротив, то, что это [новые законопроекты] делается, свидетельствует о том, что российский политический строй — а именно авторитарный режим — укрепляется, приводит свои практики в соответствие со своими фундаментальными свойствами. Этот режим стремится к тому, чтобы искоренить оппозицию. В течение длительного времени он не расценивал оппозицию как серьезную угрозу, поэтому искоренял ее, скажем так, лениво. Сейчас итоги предстоящих выборов [в Госдуму] вызывают у режима большее беспокойство, и за дело принялись более активно.
Они [власти] следят за результатами социологических опросов, опросов общественного мнения. Эти опросы свидетельствуют о том, что доверие к властям в России постепенно снижается. Причины этого очевидны, они состоят в том, что положение народонаселения ухудшается, реальные доходы падают, а внешнеполитические успехи, с одной стороны, отсутствуют, а с другой стороны, те, которые были, уже не вызывают такого энтузиазма. Пропаганда все меньше достигает широких слоев населения. Все это создает основания для тревоги, и, я бы сказал, тревоги оправданной. На это реагируют.
[Политический режим в России] иногда называют гибридным. Некоторые люди употребляют этот термин, совсем не понимая его значение. Гибридные режимы — это авторитарные режимы, я считаю, что это плохой термин. Именно потому, что его семантика подразумевает смесь демократии и авторитаризма, которой в действительности нет. Ученые, которые ввели этот термин в свое время, имели в виду, что по внешним признакам это авторитарный режим, напоминающий демократию, как бы притворяющийся демократией. Само слово они подобрали при этом неудачно. Есть более удачный термин «электоральный авторитаризм».
Российский авторитаризм — это и есть чистый авторитаризм в его современной форме. Авторитаризм был в других формах, в мире его осталось мало — он преимущественно существует в форме электорального авторитаризма.
То, что разные уровни попустительства в условиях авторитарного режима могут существовать, — это тоже не новость. Даже коммунистические режимы варьировали по этому параметру: Северная Корея и Венгрия были обе коммунистические, но при этом довольно-таки разные. Точно так же электоральные авторитарные режимы варьируются по разным параметрам, в том числе по уровню репрессивности. Возможна динамика во времени по этому параметру: раньше в России было меньше репрессий, за последние пять лет, скажем так, уровень репрессивности увеличился.
Я ожидал [такого развития событий], да и не я один. Я бы сказал, что те люди, которые не питали иллюзий по поводу российского политического режима, всегда говорили, что уровень его репрессивности будет постепенно нарастать.
Владимир Гельман
политолог, кандидат политических наук, профессор Европейского университета в Санкт-Петербурге и Университета Хельсинки
На международное право российские власти уже давным-давно не обращают внимания, на Конституцию, в общем, тоже. Тут работает другой принцип: что хочу, то и ворочу. Как еще происходящее можно оценивать? Скорее всего, эти законы будут приняты. Обычно такие законы выносятся [в Госдуму] в расчете на то, что они будут приняты. Иначе их бы никто не выносил.
Есть такое высказывание, оно принадлежит американскому политологу Адаму Пшеворскому — о том, что авторитарное равновесие держится на лжи, страхе и экономическом процветании.
Пока у нас росла экономика, главным инструментом обеспечения лояльности граждан были увеличивающиеся доходы. Но доходы уже давным-давно не растут, в лучшем случае остаются такими же, в худшем — снижаются. Государственная пропаганда со временем утрачивает эффективность: все меньше и меньше людей ей доверяют. Соответственно, остается страх — этот инструмент используется так, чтобы заместить предыдущие два. Понятно, что особенно в преддверии выборов [в Госдуму] стремление использовать этот инструмент нарастает. Особенно на фоне того, что массовая поддержка, статус-кво явно не достаточны для достижения тех целей, которые ставят перед собой власти.
Происходящее — это сигналы, которые подаются российским гражданам, о том, что они должны себя вести в соответствии с ожиданиями властей. Как минимум они не должны ориентироваться на тех, кто является врагами. Ничего не предпринимать, что бы ни происходило в стране, — это как минимум. А как максимум — конечно, поддерживать действия властей.
В России, безусловно, авторитарный режим. Этот режим принято называть электоральным авторитаризмом, поскольку главным источником легитимации властей служат выборы. В этом смысле каких-то особых изменений не происходит, по крайней мере до тех пор, пока в России проводятся выборы. Не было одного дня, когда раз, люди проснулись — и появился новый режим.
Движение в этом направлении началось еще в девяностые годы. Было несколько важных вех — это и роспуск парламента в 1993 году, и президентские выборы 1996-го. В нынешнем своем виде российский политический режим формировался в двухтысячные годы, когда были в основном сформированы формальные и неформальные правила, по которым этот режим функционирует. В дальнейшем они ужесточались, но основа получения власти в результате несвободных и несправедливых выборов остается неизменной. Пока российские власти не готовы отказаться от выборов: я не вижу никаких попыток того, чтобы выборы отменяли или были бы выборы из единственного кандидата или одной партии.
Неверно говорить, что мы движемся к чистому авторитаризму, потому что чистого или грязного режима не бывает. Термин «электоральный авторитаризм» употребляется в научной литературе, таких режимов довольно много. Из известных примеров — Египет во времена Хосни Мубарака, при нем проводились регулярные выборы, но в то же время врагов режима к этим выборам не допускали. Электоральный авторитарный режим на протяжении целого ряда десятилетий был в Мексике. То есть Россия здесь не уникальна.
Елена Лукьянова
юрист, доктор юридических наук, профессор Свободного университета
В праздничные дни и особенно в принудительные выходные депутаты по регламенту не должны работать. То есть сразу нарушение процедуры: вносить законодательные инициативы [в Госдуму] во время выходных дней не допускается. Это раз.
Второе — это два блока поправок. Одни касаются Уголовного кодекса в части экстремистских и нежелательных организаций. Эти поправки надо дополнительно анализировать и разбирать, потому что там, похоже, много всякой дряни. Например, организацию признают экстремистской, значит, все сотрудники становятся экстремистами. В уголовном праве очень важны наступление ущерба и причинно-следственная связь между действиями лица и наступлением общественно-опасных последствий.
Эти поправки нарушают принцип уголовного правосудия. Любой сотрудник поражается в правах вне зависимости от того, что он делал, был ли умысел, была ли вина. Это категорически невозможно в уголовном праве нормальных стран. Это в любом случае будет признано по пятой-шестой статье Европейской конвенции несправедливым правосудием, по-любому.
Теперь что касается поправки об избирательных правах. Это публично-правовая ответственность, которая определяется задним числом фактически. Это запрещено Конституцией. В 54-й статье Конституции четко сказано — это называется обратная сила закона, — что никто не может быть привлечен к ответственности за действия, которые были признаны законом общественно опасными до того, как они были таковыми признаны.
Это не просто вторая глава Конституции «Основные конституционные права граждан». Это принцип вообще привлечения к какой-либо ответственности. Но это еще и неограничиваемое право: есть часть прав, которые могут быть ограничены законом, а есть часть конституционных прав, которые ни при каких обстоятельствах, ни в чрезвычайных, ни в случаях войны, не могут быть ограничены законом — это часть 3 статьи 56. Так вот 54-я статья относится к неограниченным правам, то есть законом ее ограничить вообще нельзя.
За всю историю нашего отечественного права XX века я помню единственный случай, специально оговоренный, когда закону была придана обратная сила. Это был закон 50-х годов, он назывался «Закон о защите мира». Специальным законодательным актом была придана обратная сила ответственности, вводимой за военные преступления. И это был эксклюзив. Никогда нигде, ни в одной стране мира этого делать нельзя. Да, это не уголовная ответственность, а публично-правовая. Но какая разница? Это ответственность.
Если мы посмотрим на субъекты права законодательной инициативы, а это господин Пискарев со товарищи. Председатель комитета по безопасности Государственной думы, человек с очень бурным правоохранительным прошлым, прокурорским, он был зампредседателя Следственного комитета. Я думаю, да, эти законы будут приняты.
Это законы ad hoc — без сомнения, они принимаются по случаю, под конкретных персонажей, в конкретных обстоятельствах перед выборами. Вообще-то, по уму нельзя вносить новые законы, изменяющие правила выборов, в течение года хотя бы до начала выборов. Это само по себе ни Конституционным судом (даже Конституционный суд тут не выкрутится), ни Венецианской комиссией, ни Европейским судом по правам человека, если туда поступит жалоба, не будет признано правовым.
Политический режим у нас изменился давно. Авторитаризм мы уже прошли, это уже диктатура. Власть, опирающаяся на насилие, — диктатура.
Записала Кристина Сафонова