Одиночество похоже на голод. Возможно, в 2020 году вы и сами это заметили — но теперь это научно доказанный факт Вот подробности

В 2020 году миллионы людей по всему миру оказались в вынужденной изоляции на недели и даже месяцы. Но еще до пандемии коронавируса число людей, живущих в одиночестве, неуклонно росло на протяжении десятилетий. Ученым между тем давно известно, что социальная изоляция может иметь глубокие последствия для психического и физического здоровья. Многие свои исследования они проводили на животных, в том числе на мышах. А в ноябре 2020 года нейробиологи из Массачусетского технологического института опубликовали статью, в которой показали, какие из этих выводов можно гарантированно подтвердить на людях. «Медуза» рассказывает об этой статье, а также о том, что еще ученым известно о проблеме одиночества — и о способах ее решения.

Два года назад в Сан-Диего, на конференции Neuroscience-2018 нейробиолог Ричард Смейн из Университета Томаса Джефферсона представил поразительные данные своего исследования. В его лаборатории в Филадельфии мышей с самого рождения помещали в общий вольер, где они жили по несколько особей, свободно общаясь между собой и развлекаясь изучением тоннелей из пластиковых трубок. Затем, когда грызунам исполнялось три месяца, сотрудники перекладывали их в индивидуальные контейнеры. Оказавшись в прозрачных боксах, мыши могли видеть и слышать друг друга, у них было вдоволь корма, но физических контактов они лишились. Так Смейн хотел проверить, как изоляция влияет на мозг.

И вот его данные: через месяц пребывания мышей в «одиночных камерах» их нервные клетки в некоторых зонах коры заметно уменьшились в объеме, в моторной области — сразу на 20%. Причем у самцов снизилось также ветвление нейрональных отростков и выросли новые шипики, с помощью которых нервные клетки образуют контакты: мозг пытался компенсировать потери. Но самые радикальные изменения Смейн увидел через три месяца изоляции, когда у мышей укоротились дендриты и аксоны, а появившиеся дендритные шипики пропали. Организм грызунов стал синтезировать меньше белка BDNF, который стимулирует рост нервов; поднялся уровень «гормона стресса» — кортизола; и в нейронах ученые обнаружили больше повреждений ДНК, чем в нейронах мышей, живущих группой. Все это случилось с мозгом за 90 дней, при хорошем питании и сне и в отсутствие всяких угроз. 

Можно сказать, что нервная сеть мышей порядком «усохла», как усыхает корневая система, хотя и с оговоркой, поскольку авторы проверили не все области мозга. Смейн не смог исследовать реакцию клеток на более длинном отрезке — скажем, полгода или дольше. Возможно, мозг со временем адаптировался бы или, напротив, произошли еще более глубокие изменения. Но комитет IACUC, который регулирует проведение научных экспериментов с животными, запретил Смейну держать мышей в изоляции дольше трех месяцев.

И все же вывод напрашивается: отсутствие физического контакта, да и просто отсутствие кого-то рядом, как и тесное пространство, привели к быстрой деградации клеток и связей между ними. По крайней мере, у мышей. 

Ученые изучают эффекты социальной изоляции десятки лет, но смотрят главным образом на поведение и на то, как реагирует психика. Исследований, где бы отслеживали, что происходит с нервной тканью, не так много, и обычно это эксперименты с животными. Ричард Смейн вместе с Майклом Зигмондом, соавтором из Университета Питтсбурга, подвели промежуточный итог в обзоре нейробиологических эффектов изоляции. Как правило, у животных, которых изолируют (в отличие от тех, кого содержат в группах), тоньше кора головного мозга, мельче нейроны и меньше глиальных клеток в областях, важных для сенсомоторной интеграции и социального поведения. 

Мыши, как и люди, социальны и предпочтут компанию сородичей одиночеству. Геномы мыши и человека очень близки, а нейроанатомия мышей очень похожа на нейроанатомию человека, отличаясь в основном относительным размером конкретных структур. Ключевые молекулы, лежащие в основе пластичности нейронов, почти идентичны у двух видов. И все же отличия велики, и выводы, полученные на мышах, не транслируются с гарантией на человека. Ученые стремятся подтвердить хотя бы те из них, для которых возможен эксперимент на людях. Именно это сделали нейробиологи из Массачусетского технологического института в статье, вышедшей в журнале Nature Neuroscience в ноябре 2020 года.

Заложники черной субстанции

Текст статья усеян записями вида r (38) = —0,33; P = 0,036, но сообщает она предельно понятную вещь: вынужденно оказавшись в социальной изоляции, люди жаждут социальных взаимодействий — так же, как голодный жаждет еды. Вывод не выглядит сюрпризом, но ценность исследования в том, что он следует из данных активности мозга. Авторы ссылаются на свою с коллегами работу 2016 года, в которой показали, что у мышей дофамин-производящие нейроны, расположенные в среднем мозге, реагируют на изоляцию, усиливая свою чувствительность к социальным взаимодействиям. Так же нейроны ведут себя в ситуации голода, мотивируя животное на поиск пищи. 

Речь идет о так называемой системе вознаграждения в мозге, которая вбрасывает нейромедиатор дофамин, даря ее владельцу чувство удовлетворения. Или же не вбрасывает — и тогда нужно действовать: менять поведение, чтобы добыть калорий, полового партнера, денег, лайки и получить наконец заслуженную порцию. У людей система с дофамин-производящими нейронами тоже находится в среднем мозге, в крошечных участках с загадочными названиями «компактный слой черной субстанции» и «вентральная область покрышки» (SN/VTA). На них и обратили взор ученые из Массачусетского технологического института (MIT), измерив активность этой системы у сорока добровольцев с помощью фМРТ.

За 350 долларов каждый из участников эксперимента согласился не есть в течение десяти часов, а в другой день приехать утром в кампус MIT, зайти в здание 46, где находится Институт Макговерна по исследованиям мозга, и оставаться в одной из комнат с 9:00 до 19:00 в одиночестве, без телефона и компьютера. Правда, в комнате уже был холодильник с богатым выбором еды, закусок и напитков, но любые контакты с людьми исключались. Вечером, после десятичасового воздержания в еде или общении, добровольцы проходили сеанс фМРТ-сканирования, где им параллельно показывали картинки с едой, весело общающимися людьми и нейтральные картинки с цветами. Ученых интересовало, как мозг отреагирует на стимулы после вынужденной депривации и чем эти реакции будут различаться.

Если опустить детали, то анализ фМРТ показал, что нейроны системы вознаграждения после голодания отвечают на картинки с едой так же, как и на картинки с людьми после изоляции, а на цветы в обоих случаях реакция гораздо слабее. Иными словами, на уровне синтеза дофамина мозг не видит разницы между голодом и нехваткой общения. Отсюда недалеко до вывода, что для Homo sapiens контакты между людьми не менее важны, чем пища. Но авторы подмечают и ограничения своего исследования. Они ведь не выяснили, что будет после недель и месяцев изоляции, и даже в столь малой выборке из сорока участников разброс величины реакции SN/VTA был довольно широк, как и разброс отчетов самих людей: одни переносили изоляцию легче других. 

Авторы, однако, достигли важной цели. Они проверили на людях то, что уже ранее изучили на животных, и обнаружили, что мозг мыши и мозг человека реагируют на изоляцию сходным образом. В открытии таких параллелей крайне заинтересована медицина, так как для помощи людям там используют мышиные модели расстройств, влияющих на социальную мотивацию, — например, расстройства аутического спектра. Такое моделирование оправданно в первую очередь именно потому, что у нас схожи конкретные механизмы нервной регуляции. Не менее важно выяснить, как с депривацией справляется мозг людей без таких расстройств.

Опасный намек на воспаление

Как пишут в недавнем обзоре авторы из Университета Макгилла и Оксфорда, «недостаточная социальная стимуляция влияет на мышление и память, гормональный гомеостаз, связь серого и белого веществ мозга и его функции, а также на устойчивость к физическим и психическим заболеваниям». Авторы анализа лонгитюдного исследования English Longitudinal Study of Aging (ELSA), проведенного в Англии, еще в 2018 году отмечали, что «у большинства групп, испытавших изоляцию и/или одиночество, были более высокие депрессивные симптомы… даже после того, как мы скорректировали социально-демографические переменные». Изучив данные более 11 тысяч человек, принявших участие в ELSA, авторы другой статьи приходят к выводу, что именно социальная изоляция привела к ухудшению памяти, а не наоборот, когнитивные нарушения — к уменьшению общения.

Механизм, посредством которого одиночество влияет на функции мозга, пока не совсем понятен, но есть намек на то, что оно ведет к нейровоспалению и нарушает регуляцию иммунитета. У мышей изоляция снижает противовоспалительные реакции и выживаемость после инсульта, а у людей одиночество ведет к усилению экспрессии генов провоспалительных цитокинов. Авторы вышедшего в 2020 году метаанализа работ, связывающих социальную изоляцию и воспаление, пишут, что «социальная изоляция и одиночество могут быть связаны с системным воспалением». Дело может быть в том, что одинокие люди психологически более остро реагируют на стресс: хотя само по себе одиночество не делает стрессовые или травмирующие события более частыми, более одинокие люди испытывали больший стресс и сообщали о большей тревоге, чем те, кто был менее одинок. И поскольку стресс модулирует воспаление, одиночество может быть связано с более частым и интенсивным производством провоспалительных молекул. Впрочем, чтобы утверждать это однозначно, необходима более надежная методология.

Еще раз о природе любви (и онлайн-общения)

Задолго до пандемии политика, этика и практика во многих странах уже смещались в сторону атомизации и снижения физических контактов между людьми. Этому сильно способствуют технологии: даже встретившись, друзья могут проводить время, уткнувшись в смартфоны. Обезьяны снимают стресс взаимным грумингом, мы же обмениваемся цифровыми лайками и к тому же на некоторое время лишились объятий и рукопожатий. Но далеко не очевидно, что онлайн-общение на самом деле способно решить проблему. Например, журнал Wired пишет о том, как трудно некоторые люди переносят отсутствие встреч с другими людьми и тактильный голод из-за ковидных ограничений.

Между тем механосенсорная стимуляция действительно может быть критически важна для социального существа. Впервые и впечатляюще это показал еще в 1950-х психолог Гарри Харлоу (Harry Harlow) в своих в прямом смысле крайне жестоких опытах с макаками.  

Харлоу изолировал в одиночных клетках новорожденных обезьян. Он хотел исследовать их интеллект, но одна случайность полностью перевернула ход эксперимента. Когда малышей кормили из соски, то они, насытившись, просто отворачивались от бутылки. Когда же сотрудники меняли тканевые прокладки, положенные на пол клеток, обезьянки впадали в истерику, цеплялись за ткань, не желая ее отдавать. У Харлоу возникла идея. Он соорудил по две «суррогатные матери» в каждой клетке. Первая — подогреваемый цилиндр из проволочной сетки — была кормящей: сверху на ней укрепили соску, откуда можно сосать молоко. Вторая «мать» молока не давала, но зато цилиндр был покрыт мягкой махровой тканью.

Макаки предпочитали вторую. Проголодавшись, они забирались на проволочную «мать», но быстро возвращались к матерчатой, проводя с ней в обнимку почти все время. Когда Харлоу переносил обезьян вместе с одной из «матерей» в незнакомую комнату, то в присутствии матерчатой они спокойно изучали новое место; если же рядом была кормящая, то от сильного стресса они дрожали и сжимались в комок на полу. Результаты опытов Харлоу изложил в 1958 году на съезде Американской психологической ассоциации — свой доклад, ставший эпохальным, он назвал «Природа любви».

Вот как он оценил значимость тактильного голода: «Мы не удивились, когда обнаружили, что комфорт, который приносит контакт, является базисом таких переменных, как привязанность и любовь, но мы не ожидали, что он полностью заслонит такой фактор, как питание; действительно, различие оказалось настолько большим, что заставило предположить: главная функция кормления — обеспечение частого и тесного телесного контакта детеныша с матерью…» Доклад произвел фурор и привел к пересмотру minimal touch policy («политика минимальных тактильных контактов») в приютах и родильных отделениях: отныне младенцев надлежало не просто кормить, но и брать на руки, обнимать. В магазинах появились слинг-рюкзаки, в которых родители могли носить детей.

Лучшая программа для министра одиночества

В то же время для взрослых людей проблема одиночества не только по-прежнему актуальна, но даже обостряется. Пандемия COVID-19 лишь увеличила масштабы проблемы, так что она не исчезнет с выработкой коллективного иммунитета. По крайней мере, в развитых странах.

Еще в 2018 году в британском правительстве появился пост министра по одиночеству. Его ввела Тереза Мэй, после того как правительственная комиссия обнародовала доклад, согласно которому от одиночества страдали девять миллионов британцев, или 14% населения. Правительство приняло отдельную стратегию, признавая, что «одиночество — одна из величайших проблем общественного здравоохранения нашего времени». В январе 2020 года министры представили первый годовой отчет в рамках этой стратегии. 

Не только в Великобритании, но и, например, в Японии в последние 30 лет доля одиноких людей, не состоящих в браке или в отношениях, неуклонно растет. В 2015 году каждая четвертая женщина и каждый третий мужчина в возрасте около 30 лет не имели пары. Согласно оценкам Национального института исследований народонаселения и социального обеспечения, к 2040 году доля таких людей составит 40% населения страны.

В других странах мира домохозяйства, состоящие из одного человека, распространяются все шире, и рост постоянно ускоряется с 1960-х годов. Причины разнообразны, включая и прямой запрос рынка: одиночки в среднем потребляют (а значит, вносят в экономику) больше, чем люди, живущие в паре. 

Конечно, жить одному не то же самое, что чувствовать себя одиноким. Некоторые люди могут сознательно выбрать уединение, не страдая от него, и не впадать в крайности японских затворников-хикикомори. И все же, как правило, одиночество дарит не самые приятные ощущения — и это не случайно: эти эмоции возникли эволюционно и служат ключевой адаптацией, побуждая нас укреплять социальные связи. Нейроны в среднем мозге разжигают жажду общения, подобно голоду, потому что первобытные люди могли выжить только сообща.

Сегодня человек технически мог бы учиться, работать, потреблять и развлекаться удаленно, почти не вступая в очный контакт с другими людьми, но биология все еще настроена на жизнь в каменном веке: социальная изоляция на треть повышает риск ишемической болезни сердца и инсульта. Среди эффектов одиночества также отмечают депрессию, деменцию, плохое качество сна и преждевременную смерть.

Гарвардское исследование, стартовавшее в 1938 году и продолжающееся до сих пор, показывает, что одиночество убивает так же, как курение или алкогольная зависимость, а отношения с людьми влияют на здоровье и продолжительность жизни сильнее, чем гены, интеллект, деньги или социальный статус. Те, кто в 50 был больше всего доволен своими контактами с окружающими, оставались самыми здоровыми и в 80. Для очень многих длительное снижение социальных контактов, похоже, губительно. 

Но если раньше ученые искали прежде всего такие корреляции и зависимости, то теперь начинают разбираться, как это работает на уровне клеток и нейрональных механизмов. Эти знания в конечном счете помогут людям жить дольше и счастливее в мире, к которому их не готовила эволюция — где социальных контактов у человека может быть и намного больше, и намного меньше, чем у его древних предков. По его собственному желанию — или, например, по эпидемиологической необходимости.