Белый флаг Фрагмент мемуаров военной переводчицы Елены Ржевской — о том, как советские войска впервые узнали о самоубийстве Гитлера
Издательство «Книжники» перевыпускает мемуары военной переводчицы Елены Ржевской «Берлин, май 1945. Записки военного переводчика» — впервые в полной версии (составитель Любовь Сумм). Вместе с советской армией Елена Ржевская дошла до Берлина и, согласно ее воспоминаниям, одна из первых увидела останки Адольфа Гитлера на территории рейхсканцелярии. Кроме личных воспоминаний Ржевской, в книге есть фрагменты переведенных ею бумаг Гитлера и Бормана, страницы дневников Геббельса и протоколы допросов их приближенных. С разрешения издательства «Медуза» публикует фрагмент книги, в котором советская сторона впервые узнает о самоубийстве Гитлера.
Белый флаг
…Рассвет. Улицы после боя. Убитый немецкий солдат. Разнесенные снарядами витрины, проломы в стенах, уводящие куда-то в темную глубину обезлюдевшего дома.
Ветер метет по торцовой мостовой сор, каменное крошево.
У дома, на тротуаре, — наши солдаты. Кто-то спит на боку, поджав под себя колени, под голову положив обломок двери. Кто-то перематывает обмотки.
Последние медлительные минуты перед еще одним днем штурма…
Повсюду баррикады, противотанковые заслоны, рвы и завалы. Лабиринты улиц. Хаос развалин. Горящие, рушащиеся дома и дома, из окон которых противник ведет огонь. С каким незабвенным мужеством, самоотречением поднимались навстречу смерти наши солдаты в тяжелую пору, когда смерть не награждалась победой. Но есть особая печаль и скорбь в гибели, когда до победы остались считанные часы. Ведь в Берлин дошли люди, испытавшие все: боль и ненависть, гнет поражения и самоотверженность, безысходность окружения, отчаяние плена и ярость атак, воодушевление в победных боях от Волги до Шпрее. И вот теперь они падали сраженные на улицах Берлина…
30 апреля в 11:30 приказ по штурмующим войскам: огонь из всех видов оружия! Стреляют тяжелые орудия, самоходки, танки, пулеметы, автоматы. Стреляют орудия, пришедшие с Волги, — за все и за всех. Потом артиллерия стихает, бойцы идут на штурм…
В этот день, 30 апреля, вечером взвилось красное знамя над рейхстагом. Но бой в самом здании еще продолжался в течение 1 мая.
Рейхстаг, это мощное здание с издали заметным мощным куполом, исторически остался символом победы. Это был опорный пункт 9-го специального сектора обороны. С его падением рейхсканцелярия также не могла больше сопротивляться.
Ночь на 1 мая 1945 года в Берлине. Ночь апокалипсиса. Пылающие дома, дико, причудливо освещающие погруженный в мрак, изувеченный город, грохот каменного обвала и пальба, удушливая гарь сражения и пожаров. Во мраке ночного неба раскачиваются лучи прожекторов: ни единый немецкий самолет не должен пересечь небесное пространство берлинского кольца окружения. Никто и ничто не может ни прибыть сюда, ни спастись отсюда по воздуху.
В центре столицы, в правительственном квартале — стиснутые в окружении немецкие войска; их трагические часы, их упорство отчаяния и самопожертвования. Огонь, исхлестывающий темную улицу, отделяющую противников… И вдруг — это произошло на участке нашего соседа, 8-й гвардейской армии генерала Чуйкова — появился некто со стороны противника. Ракета выхватила его из хаоса войны, размахивающего белым флагом. Первый парламентер в Берлине. Первый знак осознанной безнадежности. Огонь тут же прекратился.
Парламентер шел, цепляясь за камни, за куски арматуры, давя стекло и щебенку. И по мере того как он приближался, за его спиной уходила вспять скудеющая на глазах грандиозная эпоха…
Огонь тут же прекратился. Первый раз с обеих сторон перестали стрелять на берлинской улице. И парламентер — подполковник Зейферд — поспешно добрался до замолкшей русской огневой точки в сером угловом здании. По телефонному проводу весть о парламентере побежала по инстанции — к командарму Чуйкову. Парламентер доставил документ в двуязычном русском и немецком изложении за подписью Бормана: подполковник Зейферд уполномочивался вести переговоры с русским командованием. Смысл их — согласовать вопрос о переходе линии фронта начальником генштаба сухопутных войск генералом Хансом Кребсом ввиду особой важности сообщения, которое тот должен сделать.
И вот, примерно через полтора часа, как пообещал Зейферд, миновавший в обратном порядке улицу, отделявшую нас от противника, там же из-за свежей руины показались немцы. Было 3 часа ночи.
Было довольно светло, и солдаты сражающихся сторон напряженно смотрели, как шагали при свете начинающегося нового рокового дня генерал Кребс и лица, сопровождавшие его: ординарец, несший его портфель, офицер (полковник Дуфвинг) и солдат с белым флажком. Кребс был переправлен через штаб дивизии на КП Чуйкова. Было 3:30 по московскому времени. В 3:30 миновавшего дня Гитлер покончил с собой. Кребс и прибыл с этой вестью от Бормана и Геббельса и сказал генералу Чуйкову, приняв его за маршала Жукова, что тот — первым из не-немцев — оповещается об этом.
Он принес письмо Геббельса «вождю советского народа». Текст письма приводит в своей книге Г. К. Жуков. В письме сообщалось: сегодня «добровольно ушел из жизни фюрер. На основании его законного права фюрер всю власть в оставленном им завещании передал Деницу, мне и Борману. Я уполномочил Бормана установить связь с вождем советского народа. Эта связь необходима для мирных переговоров между державами, у которых наибольшие потери. Геббельс»…
К письму был приложен список нового состава правительства. Согласно Кребсу, было поручено просить о перемирии в Берлине, чтобы новое правительство могло воссоединиться (Дениц находился под Фленсбургом) и правомочно приступить к переговорам с советским командованием. Было понятно, что это последняя попытка прорваться из окруженного Берлина.
Содержание переговоров генералов Чуйкова и Соколовского с Кребсом теперь известно. Тогда мы знали о приходе Кребса лишь по слухам. Переговоры тут же стали секретными…
Для немецкой стороны переговоры были обречены на неуспех. Маршал Жуков, которому Чуйков докладывал по телефону, подчеркивал: мы можем говорить только от имени всех союзников, щепетильно относясь к нарушению обязательств.
На КП штаба фронта Жукову доставили документы, врученные Кребсом. Понятно, что в ответ — только безоговорочная капитуляция перед всеми союзниками. Однако окончательное слово было за Сталиным. Но он спал у себя на даче, о чем Жукову ответил по телефону дежурный генерал. И это затягивало переговоры, вызывая у Жукова опасение: не дать бы союзникам повод обвинить советское командование в сепаратных отношениях.
Он решился: «Прошу разбудить его. Дело срочное и до утра ждать не может».
В разговоре со мной спустя годы Г. К. Жуков похвалил свою память, назвав ее «замечательной». Но даже у людей, не обладавших таким достоинством, услышанные ими слова Сталина навсегда закреплялись в мозгу. Можно не сомневаться в точности приведенных Жуковым слов Сталина.
Я привожу их в рассказе о нашей встрече с Жуковым; повторю и здесь, добавив от себя кое-какие соображения.
Разбуженный звонком Жукова, Сталин, возможно, спросонья отреагировал на весть о самоубийстве Гитлера с ослабленным контролем, с долей непосредственности:
— Доигрался, подлец. — (Как о своем, скурвившемся. Ведь только ему одному недоверчивый Сталин поверил и так вероломно был обманут им. — Елена Ржевская). — Жаль, что не удалось взять его живым. Где труп Гитлера?
— По сообщению генерала Кребса, труп Гитлера сожжен на костре.
— Передайте Соколовскому, — сказал Верховный, — никаких переговоров, кроме безоговорочной капитуляции, ни с Кребсом, ни с другими гитлеровцами не вести. Если ничего не будет чрезвычайного, не звоните до утра, хочу немного отдохнуть перед парадом.
Так Сталин оборвал разговор с Жуковым на самую острую в те дни тему.
Сталин не был скор на доверчивость, однако не распорядился установить несомненность сообщения о Гитлере. Не последовало указаний и в дальнейшем.
«Сожжен на костре». Так или иначе, исчез. Это оставляло простор для темы о живом, скрывшемся Гитлере. Гитлер не был больше знаком войны, он становился знаком того, каким миру быть.