«Если вернусь, буду самым черным пятном для всех» MeduzaCare рассказывает истории мигрантов с ВИЧ — они не имеют права легально жить в России только из-за своего статуса

Россия одна из 19 стран мира, где ВИЧ-положительных мигрантов депортируют только на основании их ВИЧ-статуса. В нелегальном положении оказываются люди, которые годами стремились обжиться в России, — положительный анализ на ВИЧ сводит на нет их патенты на работу, визы и другие документы. MeduzaCare рассказывают, как выживают ВИЧ-положительные мигранты в России. Все имена героев изменены по соображениям безопасности.

Статья, которую вы читаете, — это часть нашей программы поддержки благотворителей MeduzaCare. В марте 2020 года она посвящена жизни с ВИЧ. Все материалы можно прочитать на специальном экране.

Замкнутый круг

36-летний Ильхом заваривает чай, который взял из кофейни, где нелегально работал последние несколько лет. Ему и другим сотрудникам разрешали брать еду и напитки, если продукты собирались списывать. Поэтому у него в комнате есть целый бар с вином — каждая бутылка стоит несколько тысяч рублей. Если совсем не будет денег, Ильхом планирует их продать. Cейчас он не работает, а сбережения заканчиваются.

Ильхом потерял работу из-за того, что в ноябре 2019 года его сбила машина. Уже несколько месяцев он может передвигаться только на костылях. На бесплатную медицинскую помощь он как нелегальный мигрант не имеет права, а курс лечения в государственной больнице обойдется в 250 тысяч рублей. Деньги на операцию ему помогает собрать фонд по борьбе со СПИДом «Шаги». Около 20% подопечных «Шагов» — это мигранты из Казахстана, Узбекистана, Таджикистана, Туркменистана.

Ильхом родом из Таджикистана, но живет в России больше 15 лет и только последние три года нелегально. Он сменил несколько работ — сначала был разнорабочим на стройке, потом ремонтировал квартиры, а в 2014 году перешел работать в кофейню и кейтеринговую службу. Стал платить за патент на работу — 4 тысячи рублей в месяц. В 2017 году Ильхом женился на русской девушке и решил оформить гражданство. Чтобы его получить, необходимо сдать тест на ВИЧ.

«Когда я пришел за результатом, меня попросили сдать тест повторно, — рассказывает Ильхом. — Я сдал еще раз и мне сказали, что я ВИЧ-инфицирован. У меня истерика: что делать, как быть? Мне сказали: „Ну что, собирайте вещи и уезжайте домой“. Как? После стольких лет некуда возвращаться. Незачем».

Информацию о положительном статусе Ильхома передали в Роспотребнадзор, где ему присвоили статус «нежелательного пребывания», а патент на работу аннулировали. Россия одна из 19 стран мира, в которых ВИЧ-положительных мигрантов депортируют только на основании их положительного статуса.

Мигранты должны сдавать тест на ВИЧ при любой попытке легализации. Патент на работу, рабочая и учебная визы, разрешение на временное проживание, вид на жительство, гражданство — чтобы получить любой из этих документов, нужно подтвердить отрицательный статус. Положительный результат анализа аннулирует любые документы, которые подтверждают, что человек находится в России легально.

Исключением с 2016 года стали иностранцы, у которых есть близкие родственники среди граждан РФ или иностранцев с видом на жительство в России. Но практика показывает, что это срабатывает не всегда. Например, Ильхому это не помогло, хотя его жена — гражданка России. Он не успел обжаловать решение Роспотребнадзора о «нежелательном пребывании» в нужный срок (ведомство часто не учитывает наличие родственников в России, когда принимает решение о депортации) и не смог доказать, что это случилось по уважительной причине.

Теперь Ильхом ходит по городу без документов — чтобы полиция не могла их проверить. Ильхом считает, что ему немного повезло: внешне он не похож на мигранта, почти без акцента говорит на русском. Но навестить родственников в Таджикистане он не может — обратно могут не пустить.

Сейчас Ильхом почти не выходит на улицу и много времени проводит за игрой в приставку со своим соседом. «Я сломался. Уехать не могу, хочу легализоваться, прятаться мне не нравится, — говорит Ильхом. — По жене [легализоваться] не получилось, но есть другая надежда. У нас в Таджикистане есть недвижимость. Если мы продадим ее и купим здесь квартиру, то мама переедет и подаст на гражданство. Возможно, через нее получится [легализоваться], но я не уверен».

Суд с бóльшей вероятностью разрешит легальное пребывание, если у мигранта в России живут родители или дети, а не только муж или жена, говорит руководитель программ фонда «Шаги» Кирилл Барский. Но случай Ильхома скорее тупиковый — никакой гарантии успеха нет.

«Мы не при делах, закон надо исполнять»

Иногда мигранты оказываются на нелегальном положении от незнания, что, если тест проведен не анонимно (даже если сдается просто «для себя»), все клиники (и частные, и государственные) обязаны передать эти данные в Роспотребнадзор. После этого ведомство выносит решение о нежелательности пребывания в России мигранта с ВИЧ. «Тогда человек попадает в серую зону. Он не уедет, так как высылает на родину деньги для мамы, жены, детей. Он остается здесь, но уже нелегально», — объясняет социальный работник и консультант фонда «Шаги» Андрей Петров.

В такую ситуацию попал Азиз, который несколько лет назад приехал из Узбекистана в один из крупных российских городов, чтобы выучиться на врача. В декабре 2019 года у Азиза образовался гнойник на ноге. Он сдал анализы, которые показали положительный ВИЧ-статус — Азиз заразился от своего постоянного партнера. До окончания учебы ему оставалось полтора года.

Венеролог успокоил Азиза и рассказал про местный центр СПИД. «Мне сказали: „Туда иди, они расскажут, помогут. Все нормально. Тем более в твоем возрасте еще все впереди. Ничего не поменяется“», — вспоминает Азиз.

В центре СПИД у него повторно взяли анализы и сказали, что Азиз сможет приходить каждый месяц и получать лекарства. «Я спросил: „У мигрантов такая же ситуация? Мигрантов вы тоже лечите или мне платно?“ Мне сказали: „Мы вас поставим на учет, но ничего с вами не случится“, — говорит Азиз. — О законе о депортации я тогда не знал. Мне нужна была помощь, и я доверился людям. Я к ним обратился, но они сделали еще хуже. Меня поставили на учет, после чего сказали, что меня могут депортировать, а лечить — нет».

После этого Азиз лежал дома две с половиной недели и не знал, что делать. Каждый день забивал в поисковик: «Через сколько лет умирают люди с ВИЧ?», «Как быстро депортируют людей с ВИЧ?», «Смысл жизни с ВИЧ». «Я думал, что учился и старался столько времени насмарку. Я винил себя, что испортил себе жизнь, — рассказывает Азиз. — Я учусь на врача и знаю, что это за болезнь. Но не знал, как морально тяжело это принять. В этот момент абсолютно все в жизни меняется, а ты не можешь никому об этом рассказать».

После ситуации с центром СПИД Азиз не рискнул довериться российским фондам и обратился за советом в европейские. В одном из них ему рассказали про фонд «Шаги», который начал помогать и с лечением, и с угрозой депортации. «Случай с Азизом в центре СПИД — чистый развод. Мы вмешались, к сожалению, не сразу, так как узнали постфактум», — объясняет руководитель программ фонда «Шаги» Кирилл Барский.

Иногда, как в случае Азиза, сотрудники «Шагов» успевают связаться с Роспотребнадзором до того, как вступит в силу решение о депортации, и просят об отсрочке. Чтобы это сделать, фонд оформляет с мигрантом договор на социальное сопровождение (прежде всего, это помощь с лечением) и отправляют запрос в местный центр СПИД (если данные еще не ушли в Роспотребнадзор) или отделение Роспотребнадзора. «„Шагам“ в этом смысле доверяют, так как у нас многолетняя экспертиза, — говорит Кирилл Барский. — То есть представители Роспотребнадзора знают, что если „Шаги“ берут человека на социальное сопровождение, то он действительно будет лечиться».

Позитивные решения обычно касаются студентов — всем остальным везет редко. «Это некорректно в отношении ребенка — он здесь получает образование. Если регулярно будет сдавать анализы и находиться под надзором врачей, все будет в порядке, — говорит Барский. — Поэтому иногда Роспотребнадзор идет на встречу. В случае с Азизом мы успели вовремя подключиться. Он еще не попал в список депортации, и ему разрешили доучиться в России».

После окончания учебы Азиз хочет переехать в Европу. «Я не буду здесь, так как уже не могу доверять этой системе. Но и возвращаться не могу, так как знаю, что мои родители видят во мне будущего врача, — рассказывает он. — Если я вернусь и все расскажу, мои родные, которых я люблю, будут меня бояться. Моих маленьких племянников не будут ко мне пускать. Я буду большим стыдом и самым черным пятном для всех. Мои родные религиозные и думают, что ВИЧ — наказание бога. А значит я изгой, что-то очень грязное. Все будут говорить маме „Не надо было отправлять в Россию учиться. Ты хотела из него профессора сделать, а он стал заразным“».

Кирилл Барский рассказывает, что шансы легализоваться у мигрантов с ВИЧ почти всегда равны нулю, но большинство людей не знают, что могут обжаловать решение хотя бы на время. «Наша задача — как можно оперативнее определить, насколько возможно легализовать человека, если это невозможно — минимизировать последствия его нелегального пребывания, — говорит Барский. — У нас не выискивают людей с ВИЧ намеренно. Но все же любят третировать тех, кто непохож на других. Проверять регистрацию, чтобы получить тысячу рублей. Рано или поздно кого-нибудь пробивают по базе: „Опачки, ты у нас совсем нежелательный, сейчас будем ставить палки“».

Социальный работник «Шагов» Андрей Петров вспоминает, как гражданку Украины депортировали из России только из-за ее положительного статуса. Девушка 10 лет работала в Москве, собиралась замуж и находила возможность лечиться. Она поехала с подругами отдохнуть в Дубай, по возвращении ее задержали в аэропорту на паспортном контроле. «Ей говорят: „Извините, у вас нежелательное пребывание в стране“, — рассказывает Петров. — И ее отправляют не в Украину, а обратно в Дубай без копейки денег. Мы собирали на гостиницу, а подружки скинулись на билет в Украину. У девушки были попытки отменить решение о депортации, так как у нее отец россиянин. Но не вышло. После этого она ни разу не приезжала в Россию и начала новую жизнь у себя на родине».

«Я здесь создал свой мир»

35-летний Лиам приехал в Москву из Туркменистана 10 лет назад, чтобы выучиться на менеджера по туризму и остаться жить в России. Но в 2014 году он узнал о своем положительном ВИЧ-статусе — анализ нужно было сдать для медкнижки, чтобы оформиться на работе официально. Несмотря на ВИЧ-статус, Лиама не уволили. «С руководством мы знали друг друга давно, три года работали, у меня не было косяков, — рассказывает он. — Мне сказали: „Найди лечение, мы поможем“. Но я не стал ничего делать, потому что не знал, что такое ВИЧ. Не знал, что это плохо».

Единственное, чего Лиам боялся — приезжать в родную республику и сдавать анализы для визы. Он думал, что его не выпустят из-за ВИЧ-статуса. «На родине я несколько раз сдавал анализы, но вышло спокойно. Там они не проверяют на ВИЧ, — говорит Лиам. — Официально в Туркмении почти нет людей с ВИЧ, потому что никто не сдает анализы. Об этом не говорят».

Туркменистан единственная страна Восточной Европы или Центральной Азии, которая не передает статистику заболеваемости ВИЧ во Всемирную организацию здравоохранения и ЮНЭЙДС — программу ООН, посвященную ВИЧ и СПИДУ. Например, в 2011 году власти Туркменистана объявили только о двух людях, заболевших ВИЧ-инфекцией.

До 2018 года Лиам раз в полгода ездил домой и открывал визу, пока Туркменистан не запретил выезд из страны всем мужчинам младше 40 лет. Уже два года он живет нелегально с точки зрения законодательства и России, и Туркменистана. Депортировать Лиама могут в любое время, легализоваться шансов нет, но он старается жить так, словно этого никогда не произойдет. «Если думать о плохом, то будешь только дома сидеть. Я верю в себя и тех, кто со мной рядом, — говорит он. — Я хожу уверенный, делаю вид, что все хорошо. Смысл кому-то говорить? Пока я молодой, надо работать, идти вперед. Я не думаю о следующем дне, только о сегодняшнем. У меня много планов, но они не так важны: я хочу жить, я живой».

Назад Лиам вернуться не может. Он — гей, но на родине никто не знает об этом. «Я с детства чувствовал, что хочу жить по-другому. В Туркмении у меня брат-близнец с женой, семью детьми и домом. Лица у нас одинаковые, но он здоровый крепкий мужчина, а я худой, словно его сын. Стараюсь им редко звонить, так как они переживают и хотят, чтобы я приехал обратно. Но я не могу. Я здесь создал свой мир», — говорит Лиам. Сейчас он работает грузчиком и снимает квартиру с другими ВИЧ-положительными людьми.

Лиам не принимал терапию, пока ему не стало так плохо, что он не смог встать с кровати. Тогда знакомые посоветовали ему связаться с фондом «Шаги». «Меня поставили на ноги, и поэтому я сижу с вами. Они помогают мне находить таблетки. Они единственные, с кем я могу говорить о своем положении», — рассказывает Лиам. Уже 4 года он принимает терапию, месяц которой обходится в 9 — 15 тысяч рублей. 

Мигранты не имеют права на бесплатную антиретровирусную терапию и другие услуги государственных центров СПИД. Стоимость препаратов на один месяц зависит от индивидуальной схемы лечения: от 2 до 100 тысяч рублей. Плюс, каждые полгода нужно сдавать анализы, которые стоят около 20 тысяч рублей. При острой нужде «Шаги» помогают собрать деньги на лечение, иногда помогают «резервные аптечки». Она пополняется так: люди, которым меняют схему лечения, отдают оставшиеся препараты в общий котел. Это слабая структура, но все же заметно помогает ВИЧ-положительным мигрантам в первое время. Еще один вариант получить терапию — договориться с родственниками на родине, чтобы те высылали таблетки. Но это большая редкость, так как в большинстве стран Центральной Азии ВИЧ-положительные люди сильно стигматизированы. Обычно мигранты (особенно представители ЛГБТ) не говорят о своей болезни родственникам.

Ильхом, который знает таджикский и узбекский и понимает другие языки Центральной Азии, в «Шагах» помогает консультировать других мигрантов насчет лечения. «Мне в свое время [врачи] толком ничего не объяснили, просто сказали: „Вали домой“, — вспоминает он. — Из-за такого подхода много людей становятся ВИЧ-диссидентами и отрицают болезнь. Поэтому нужно говорить мигрантам, что такое ВИЧ и как с этим дальше жить. Самое важное: объяснить, что можно заразить других, и рассказать, почему нужно пить таблетки, чтобы не распространять инфекцию дальше. Лекарства помогают жить долго и стать безопасным для жены и других людей».

Лечить дешевле

Кирилл Барский считает, что, пока существует закон о депортации ВИЧ-положительных мигрантов, люди будут бояться узнавать свой статус и ВИЧ будет распространяться быстрее. «Если человек не знает и не лечится, то он дальше распространяет заболевание. А если принимает терапию, то безопасен для себя и партнеров. Все развитые страны уже предоставляют лечение мигрантам, так как понимают, что это гораздо дешевле, чем бороться с последствиями», — говорит Барский.

В июне 2019 года программа ООН ЮНЭЙДС призвала все страны отменить ограничения для ВИЧ-положительных мигрантов. В их докладе сказано, что с 2015 года этим путем пошли только четыре страны: Беларусь, Литва, Южная Корея и Узбекистан.

Согласно данным Роспотребнадзора, с 1985 по 2018 год ВИЧ-инфекцию в России диагностировали у 35 тысяч иностранцев (всего в России около 1 миллиона ВИЧ-положительных людей). За 2018 год среди 2,5 миллионов обследованных иностранцев ВИЧ обнаружили у 2177. Однако их реальное число, вероятно выше — по подсчетам МВД, около 2 миллионов мигрантов находятся в России нелегально.

Кирилл Барский говорит, что, по опыту «Шагов», ВИЧ-мигранты чаще всего получают ВИЧ-статус в России, а не приезжают с ним: «Выходит, люди приезжают, платят деньги за патенты, здесь же получают статус. А мы их выкидываем? А этически? Человек хочет работать, быть частью общества, но мы не даем ему такую возможность».

Вы можете помочь фонду борьбы с СПИДом «Шаги».