«Я тот вид героини, на который хочется равняться» Актриса Виктория Исакова — о фильме «Один вдох», работе с Кириллом Серебренниковым и собственной внешности

На российские экраны вышел фильм «Один вдох» режиссера Елены Хазановой с Викторией Исаковой в главной роли. В основу сюжета картины легли факты из биографии 22-кратной чемпионки мира по фридайвингу, обладательницы 41 мирового рекорда Натальи Молчановой, которая начала свою спортивную карьеру в 40 лет. Спецкор «Медузы» Саша Сулим поговорила с Викторией Исаковой о том, возможна ли актерская игра под водой, чувствует ли актриса себя звездой и почему сомневается в своей привлекательности.

— Прототип главной героини фильма «Один вдох» — Наталья Молчанова — стала первой в мире женщиной, которая смогла задержать дыхание на девять минут. А вы сколько минут можете под водой находиться? 

— Я сейчас могу что угодно ответить — вы же это никак не проверите. (Смеется.) Все очень относительно: в бассейне это одно, в море — совсем другое. Существует огромная разница между тем, когда у тебя получается расслабиться и хорошо потренироваться, и когда ты приходишь немножко нервный и возбужденный — тогда совершенно ничего сделать невозможно. Но в среднем у меня получалось не дышать где-то две с лишним минуты — если было время подготовиться к погружению, потренировавшись сначала на суше, потом в воде.

При этом нужно понимать, что все кардинально меняется, как только ты оказываешься рядом с камерой, ведь камера — это повышение пульса, выброс адреналина, возбуждение, так организм на нее реагирует. Погружение же требует понижения пульса, абсолютного расслабления и спокойствия. Вот ты и балансируешь между этими двумя состояниями.

— Правильно ли я понимаю, что о какой-либо актерской игре под водой речь вообще не идет?

— До погружения я мечтала, что сыграю под водой, а на месте уже думала только о том, как бы мне сейчас так зафиксироваться, чтобы раньше времени не всплыть. На Мальте мы снимали сцену, в которой моя героиня проплывает мимо подводного кладбища и разглядывает таблички. И это — крупный план, что исключает съемки дублера. Глубина была четыре или пять метров. Мы долго думали, как это сделать технически, думали, что я буду нырять с аквалангом, на время съемок убирать загубник, а после дубля снова вставлять его в рот. Но у меня была такая паника, что мне было не до загубника — прежде чем его взять, ты должен выдохнуть весь воздух, который есть у тебя внутри, но я так нервничала, что у меня ничего не получалось, и мы отказались от идеи с аквалангом.

Наверное, кто-то более подготовленный и опытный сделал бы это легко — вот, например, [актеру, сыгравшему в фильме спасателя] Володе Яглычу все это гораздо проще давалось. Но я оказалась абсолютно не готова к открытой воде. И только спустя месяц съемок на Мальте почувствовала себя более уверенно. К тому моменту я уже успела потрепать всем нервы своими «это невозможно!» и «отпустите меня». 

Давным-давно мы снимали фильм «Охота на пиранью», в котором я играла девушку главного злодея — персонажа Жени Миронова. Было очень смешно, потому что в жизни девушка злодея — то есть я — была абсолютная трусиха и постоянно повторяла: «Нет, пожалуйста, я оттуда не спрыгну, укрепите меня всеми возможными защитами» и так далее. А девушка главного героя Света Антонова, которая в картине очень женственная, была готова на все. Зато на экране я выглядела очень смелой, крутила пистолетами. Я всегда осторожничаю, поэтому опыт подводных съемок был для меня непростым.

— Могу предположить, что у вас был подготовительный период.

— Да и достаточно длительный, без подготовки это сделать было просто невозможно.

— Насколько я знаю, в российском кино нечасто выделяют деньги и время на подготовку или репетиции. Тем более если речь идет о фильме с небольшим бюджетом, как в случае «Одного вдоха».

— Бюджет и правда был скромным.

— Считаете ли вы то время и силы, которые вы потратили на занятия фридайвингом, своей инвестицией в проект?

— Конечно.

— Зачем вам было в это так вкладываться?

— Мне кажется, что это очевидно. У нас очень маленькая индустрия, выбор ролей, тем более хороших женских, в ней ничтожно мал, и все они распределяются между несколькими актрисами. Поэтому, когда тебе приходит сценарий, в котором есть тема, есть герой, есть история, основанная на реальных событиях, это, конечно, очень ценно.

А дальше начинаются бесконечные компромиссы. Читая сценарий, ты думаешь, стоит ли соглашаться с какими-то его проблемными местами ради того, чтобы роль состоялась. Дальше ты думаешь о бюджете — хотя, наверное, артисты не должны об этом задумываться, но ведь мы понимаем, что если бюджет есть, то и артист, и режиссер чувствуют себя более свободно: не нужно думать о том, что у тебя на какую-то сложную сцену есть всего шесть часов и ни минуты больше. Получается, что ты идешь на все эти компромиссы, чтобы протянуть на экран какую-то тему.

Конечно, можно ждать идеального сценария, надеяться, что его предложат именно тебе, и сниматься раз в пять лет в малобюджетном кино со сверхидеей. Многие выбирают именно такой путь.

Не могу сказать, что я как-то продумываю свой путь, я никогда заранее не решаю, в каком фильме снимусь — авторском или коммерческом — или какому журналу дам интервью. У меня нет выверенной стратегии. Но возвращаясь к вопросу о моей инвестиции, я отвечу, что выбрала эту роль, потому что в ней есть тема, которая для меня важна и интересна.

— Что это за тема?

— Тема борьбы с собой, со своими страхами. Я сама — человек, который наполнен страхами и который бесконечно с ними воюет. Так я устроена. Мне было интересно сыграть героиню, которая своим примером доказывает, что в любой момент жизни ты можешь вычленить какой-то страх и справиться с ним. Но если ничего не делать, ничего и не будет происходить. Все зависит от тебя самого. 

— Вы одна из ведущих артисток российского кино, можете ли вы позволить себе отказываться от ролей?

— Нет. И это тоже мой выбор: я выбираю работать, а не ждать. Кто-то меня осудит за это. Кто-то скажет: «Ты не имеешь права растрачивать себя на работы, в которых не уверена» или «К ней все само приходит, а она еще воротит нос!» Но я же не пятак, чтобы всем нравиться, чтобы мои решения всем нравились. Не работать — это, кстати, один из моих страхов. Поэтому я часто иду на компромиссы, чтобы что-то делать. В будущем станет понятно, права я или нет, а сейчас я делаю то, что мне комфортно в данной ситуации и в данном периоде моей жизни. 

— Вы сказали, что сегодня женские роли в российском кино распределяются между несколькими актрисами. Особенно это ощущается, когда речь идет о героинях, которым около 40, — их чаще всего играет Анна Михалкова. Но вы ведь вряд ли с ней претендуете на одни и те же проекты?

— Аня — блистательная актриса и, как показывает практика, может делать очень разные вещи: сыграть и в «Обычной женщине», и в сериале «Шторм». Но актерское амплуа никто не отменял, так или иначе ты в нем зажат: либо ты герой, либо ты характерный персонаж. Наверное, нет артистов, которые могут сыграть все что угодно.

Возможно, это потребность времени — почти каждый может ассоциировать себя с героинями, которых играет Аня.

— А свое амплуа вы как определяете?

— Думаю, я тот вид героини, на который хочется равняться — не с которым ты ассоциируешь себя, а который ты ставишь на какое-то отдельное место.

— Как героини золотого века Голливуда?

— Хотела бы я быть в золотом веке Голливуда. (Смеется.) Роль, в которой я чувствовала себя очень хорошо, в которой купалась, это роль Марлен Дитрих в сериале «Вертинский» Дуни Смирновой. Я не понимала Дуниного выбора меня на эту роль, капризничала, боялась, но в результате с первого съемочного дня поняла, какой огромный подарок мне сделал режиссер. Это было абсолютное отстранение от себя, а мне интереснее всего играть, когда я примеряю какую-то маску, другой характер, максимально отдаляюсь от себя самой. И вот так мы выползли в разговоре на то, что определяем не то, какое у меня амплуа, а то, что мне больше интересно. В общем, мне дико интересны остро характерные роли, какое-то острое существование, ситуации, в которых я сама себя не узнаю.

В театре ты можешь постоянно уходить от себя, кино же чаще всего использует тебя таким, какой ты есть. Когда у меня возникает хоть малейшая возможность от себя сбежать, я хватаюсь за эти роли. 

— Бывало ли, что вам предлагали сыграть некрасивую женщину?

— Чтобы ответить на этот вопрос, нужно определиться, что в нашем понимании красота. Мое представление может различаться с вашим или с представлениями о красоте других людей.

— Я имею в виду героинь, в которых отсутствует женственность и всякая привлекательность.

— Была одна, но она в результате получилась самая красивая и любимая мной. Режиссер Наташа Меркулова сняла короткометражку под названием «Сестры» — о двух сестрах, одна из которых алкоголичка со всеми вытекающими, а у второй все в жизни сложилось, и она пытается первой как-то помочь. Хорошую сестру сыграла Вика Толстоганова, а я — сестру-алкоголичку. По сценарию это ужасная женщина с отвратительными проявлениями. Я читала сценарий и думала: «Боже, какая она мерзкая, но какая в этом свобода, какой огонь». В кадре она у нас и ужасна, и прекрасна. Мы снимались без грима, с естественным светом и вообще не думали, как героини выглядят, просто прожили эту очень сильную историю. Сейчас ее можно увидеть в кинотеатрах, в альманахе «Очень женские истории».

— Вам важно, как вы выглядите на экране? Перед интервью вы сказали, что не любите смотреть свои фильмы в тот момент, когда они выходят в прокат, и предпочитаете смотреть их спустя несколько лет и что во время таких просмотров вы часто отмечаете, что выглядели лучше, чем вам тогда казалось.

— Мне важно, чтобы я была готова к конкретной работе. Я не тот человек, который постоянно занимается собой: раньше у нас было принято думать, что хорошая актриса не должна быть слишком ухоженной, что вся эта гламурность — ерунда. Но сейчас уже как-то все иначе. 

— Когда вы смотрите на других российских актрис в инстаграме, складывается противоположное ощущение?

— Возможно, последние несколько лет. До этого было так: «Поменьше меня украшайте, я хочу быть поскромнее». У меня точно. Это сейчас я немножко расправила крылья, вскакиваю в уходящий поезд.

Я не могу себя заставить ходить к косметологу системно. Это ведь тоже работа, но я ленюсь ее делать.

— Почему все-таки ухаживать за собой — дурной тон? Это какая-то напускная скромность?

— Нет, это не скромность — это желание актрисы показать, что в ней есть нечто большее, чем все эти визуальные эффекты, то, что внутри, дороже того, что снаружи. В театральном институте тебе говорят: «Не занимайся собой. Неважно, как ты выглядишь. Ты красивая? Забудь об этом. Главное — содержание. Главное — смысл». И это правда, главное — смысл, а зритель уже скажет: «Боже, какая она красивая. На ней нет ни грамма косметики, зато какой внутренний свет». 

— Это что-то почти религиозное…

— Конечно, это секта, а мы — сектанты. 

— Допускали ли вы — до того как сыграли в сериале «Оттепель», — что так и не сможете поменять статус известной актрисы на звание популярной и народно любимой? Или вы все-таки подсознательно ждали роль, которая вас по-настоящему прославит?

— Когда я прочитала сценарий «Оттепели», мне безумно захотелось сыграть эту роль — мне казалось, что вся эта история про меня. И я понимала, что это не может не понравиться зрителям. И, конечно, это стало для меня скачком, в том числе внутренним.

— Как этот скачок повлиял на вашу жизнь?

— Глобально она никак не изменилась. Чтобы получить хорошую роль, я по-прежнему прохожу пробы. Или прошу о пробах сама. Но дистанция к ролям, конечно, сократилась.

— Наверное, теперь вам нередко предлагают стать лицом какого-нибудь бренда…

— Да.

— Или посетить какое-нибудь светское мероприятие?

— Приглашают очень многих, ведь все мероприятия кем-то нужно заполнять, и чаще всего меня приглашают именно по этой причине, а не потому что я такая прекрасная.

— А, например, обнажаться в кино вам стало сложнее, зная, что, скорее всего, таблоиды посвятят этому не один материал?

— Я об этом постоянно думаю: что ты можешь себе позволить и как это потом тебе отзовется. Но по большому счету, мне все равно, что обо мне подумают и скажут. Мне важны чувства, которые буду испытывать я сама.

Раньше я думала: «Вот меня сейчас покажут, я не смогу это никак изменить и всю жизнь буду думать о том, что снялась с такой несовершенной фигурой». Сейчас если я вижу, что мое обнажение в кадре оправданно для роли или для сюжета — то иду на это. В общем, я как-то с собой примирилась и стала относиться к этому проще.

— Это примирение с собой, принятие себя, произошло после чьей-то положительной оценки или какой-то особенной роли?

— Нет, ни роли, ни оценки — думаю, что я просто прошла какой-то свой путь, повзрослела и стала жить более осознанно.

Чуть выше я сказала, что мне все равно, что обо мне подумают. Но это, конечно, не совсем правда. Ощущение того, что тебя любит огромное количество людей — просто так, глобально, ни за что, — конечно, дает тебе силы и уверенность в себе.

— В этом, по-вашему, если выразиться пафосно, высший смысл работы артиста?

— Павел Семенович Лунгин однажды мне сказал: «Все артисты — раненые люди и идут в эту профессию, потому что страстно хотят любви, они вгрызаются во все, чтобы эту любовь получить, и ты такая же». Ну да, наверное моя потребность в любви больше, чем у тех, кто не пошел в эту профессию. 

— Вы чувствуете себя звездой?

— Я постоянно чувствую себя по-разному, но любви мне удается отхватить в любом случае. (Смеется.) 

— Планируются ли у вас новые спектакли в «Гоголь-центре»?

— К сожалению, сейчас ничего не готовится.

— Вы скучаете по новым работам с Кириллом Серебренниковым?

— Конечно, несмотря на то, что я играю в «Гоголь-центре» по пять спектаклей в месяц, я скучаю и постоянно задаю вопрос Кириллу: «Что происходит? Где мои роли?» — постоянно ругаюсь.

Но я уверена, что я в его сердце — точно так же, как и он в моем, в моем творческом сердце и в человеческом. Не знаю, одно это сердце или это два разных, я все никак не могу понять. Но я уверена, что я там плотно обосновалась, у меня в его сердце прописка, поэтому ему будет стыдно долго меня не занимать. (Смеется.)  

— Что лично вас больше всего шокировало в деле «Седьмой студии»?

— Когда это все случилось, огромное количество людей сказали: «Правильно, так ему и надо! Он украл, а даже если не украл — он украл, его надо наказать».

Он всегда всех восхищал, и его за это ненавидели: за то, что он особенный и такой талантливый, и такой ни на кого не похожий, и за то, что он не пускает к себе «чужих». Он фантастически умеет собирать вокруг себя людей, умеет вычленять, выхватывать новые лица, которых до этого никто не знал, ты совершенно не понимаешь, как ему в голову могло прийти снять этого человека или задействовать его в спектакле. Но понимаешь, что это идеальный выбор. Так вот люди, которые писали эти гадости, никогда бы не оказались рядом с Кириллом, он бы их никогда к себе не пустил. 

Я читала тогда ленту фейсбука и думала: «Этот человек есть и у него, и у меня в друзьях — и он такое пишет». Тогда я впервые в жизни стала блокировать людей.

— Это так зависть в людях играла?

— Что это такое — завидовать человеку, который сидит под домашним арестом? Как такое возможно? Но, кажется, даже этому завидовали — что это он там, а не они, что это его история сейчас творится, а у них в жизни никогда такой истории не будет. И ведь все понимали, что он там оказался не потому, что он что-то взял, а по каким-то другим причинам. 

— Вы со многими людьми из своего окружения тогда перестали общаться?

— Вообще, мой круг довольно маленький. Думаю, это человек 30, может быть, меньше, никогда по пальцам не считала. Со всеми остальными я всегда держала дистанцию. Но в этой ситуации ты, безусловно, начинаешь делить окружающих на своих и чужих.

— Дело против Кирилла Серебренникова сделало вас более активной в гражданском плане? 

— То, что случилась с Кириллом Семеновичем, вынудило меня как-то проявляться. 

— Иногда, как в случае Ивана Голунова, одного этого уже достаточно — особенно когда проявляется много людей…

— Да, но в случае Кирилла Семеновича такого не было: все боялись выйти и сказать. Вернее, кто-то боялся, а кто-то сознательно этого не делал.

Кирилл создал потрясающую труппу, лучший театр, зайдя в который ты хочешь остаться там навсегда. Но большой талант и большое искусство не может быть однозначным. Кто-то скажет: «Я это ненавижу. Это мерзко». А кто-то: «Это настоящее искусство». Как любой большой художник, он вызывает одновременно огромную любовь и дикую ненависть.

— После всего этого вы узнали что-то новое о стране, в которой вы живете?

— Наверное, нет. Ничего нового.

— То есть о переезде вас это задуматься не заставило?

— Нет. «Я никуда отсюда не уйду, потому что я здесь на своем месте». Реплика моей героини из спектакля «(М)ученик» может звучать как лозунг.