«Когда я играю персонажа, то чувствую себя баскетболистом: меня ведет инстинкт» Эдвард Нортон сыграл детектива с синдромом Туретта в фильме «Сиротский Бруклин». И снял его тоже сам

5 декабря в российских кинотеатрах выходит «Сиротский Бруклин» — драма Эдварда Нортона (здесь он впервые за долгое время выступил в роли режиссера и сценариста), в которой он сам сыграл главную роль. Это экранизация одноименного романа американского писателя Джонатана Летема: главный герой, частный детектив с синдромом Туретта, пытается раскрыть убийство своего наставника. Кинокритик «Медузы» Антон Долин поговорил с автором картины Эдвардом Нортоном о том, почему он решил взяться за этот сюжет, чем он вдохновлялся и почему использовал в фильме музыку Тома Йорка.

— Кажется, «Сиротский Бруклин» очень личный проект для вас, вы на этот раз и сыграли главную роль, и выступили как режиссер, и — впервые — написали сценарий. 

— Никакой специальной личной заинтересованности или сильной самоидентификации в этом случае не было. Просто персонаж показался мне интересным, в каком-то смысле экзотическим, он вызвал у меня восхищение, и я подумал, что интересно было бы принять вызов — сыграть такого героя. Книга Джонатана Летема [«Сиротский Бруклин»] строится вокруг этого сложного персонажа, и ты моментально проникаешься к нему эмпатией. Этого для меня как для актера было совершенно достаточно.

«А ты такое сможешь сыграть? Как? Что для этого потребуется? Получится ли он у тебя таким же хаотичным, привлекательным, грустным, трогательным, как в романе?» Эти вопросы запустили в моем мозгу творческий процесс, который в конечном счете привел к появлению «Сиротского Бруклина». Вообще, ничего для меня нет ценнее, чем фильмы, взывающие к эмпатии, к теплу в отношении непохожих на тебя людей. Надеюсь, мне удалось снять такой. 

— Уникальность персонажа Лайонела, в частности, связана с синдромом Туретта. Насколько сложно воплотить на экране такое? 

— Это была большая и сложная отдельная работа. Я много читал и смотрел, встречался и общался с людьми. Создал какую-то корзинку наблюдений — каждый человек с синдромом Туретта уникален, все они устроены по-разному. А потом — бац! — это [понимание героя] произошло. Когда я играю персонажа, то чувствую себя баскетболистом: меня ведет инстинкт, внутренний импульс. 

— Вы снимались у множества выдающихся режиссеров. Можете ли назвать одного из них своим учителем в профессии? 

— Милош Форман, без сомнения. В его «Народе против Ларри Флинта» я начинал, он стал моим ментором. Майк Николс, щедрый, внимательный и умный, был для многих из нас крестным отцом в профессии. Если говорить о вдохновении, то очень важной фигурой для меня был Спайк Ли, у которого я снялся в «25-м часе»: его «Делай как надо!» стал для моего поколения фильмом не менее важным, чем «Гражданин Кейн», своеобразным девизом. Ему было чуть за двадцать, когда он снял эту картину, сам ее спродюсировал и написал сценарий, — и вышел шедевр: забавный, живой, трогательный, невероятно амбициозный, настоящий фильм об Америке. Возможно, сложность его ранних картин, снятых за рекордно короткий съемочный период, вдохновила меня на «Сиротский Бруклин», проект рискованный, отснятый всего за 46 дней. Спайк, Алехандро Гонсалес Иньярриту, Уэс Андерсон… Каждый из них по-своему мне помог. Но началось все с Милоша. 

— Вы упомянули «Гражданина Кейна». А вы вообще опирались на старое классическое кино, когда снимали «Сиротский Бруклин»? Например, на нуары?

— Как ни странно, я думал о «Гражданине Кейне»! Его радикальность, стиль, новаторство, игра света и тени… Это темный, мрачный портрет власти. Люблю традицию нью-йоркских нуаров, джазовых, снятых в темноте. Но не только нуаров. Например, «Таксист», чувственный и грустный, с его потрясающей музыкой, для меня важнейший фильм. Вспоминал я и «Китайский квартал», и «Секреты Лос-Анджелеса».  

— Насколько важным для вас было заполучить песню Тома Йорка? Почему именно его?

— Его песни невероятно красивы и эмоциональны. Мне не хотелось использовать всем известные мелодии, нужно было что-то новое, глубокое, меланхоличное. Чтобы в песне звучал тот надлом, который определяет характер Лайонела. По-моему, Том написал прекрасную балладу, она лучше всего, на что я мог надеяться. Странным образом она вошла в гармоничное сочетание с оригинальной музыкой, которую для фильма написал Дэниэл Пембертон. Вроде бы старомодный джаз, но чем-то он близок мелодическому миру Radiohead. 

— Вы начинали карьеру с одного из самых спорных и странных персонажей современного кино в «Бойцовском клубе». Что роднит его с нынешним — Лайонелом с его синдромом Туретта?

— Трудно сказать. Думаю, они оба по-своему уязвимые, хрупкие. Они несчастливы, в депрессии, неспособны ощутить счастье. Им трудно разобраться с самими собой, внешний мир их пугает. Как бы мы ни искали сильного героя-мужчину, у него всегда есть оборотная сторона, слабость. Обнажение этой слабости — интересная задача для актера. Особенно в наши дни, когда появляется все больше необычных и мощных ролей для женщин. Впрочем, недавно я читал доклад, в котором посчитали дисбаланс мужских и женских реплик в современном кино, и я был в шоке от этого соотношения [не в пользу женщин]. Ужасная несправедливость! К счастью, ситуация начинает меняться.  

— Насколько для вас важно играть главную роль в фильме, который вы снимаете? 

— Я мечтал бы снять фильм, в котором не буду играть. Просто в конкретном случае «Сиротского Бруклина» мой первичный интерес был связан именно с актерской задачей, с воплощением персонажа на экране. Надеюсь, так будет не всегда и я сниму абсолютно другое кино. У меня есть несколько проектов.