Не захотели в «список Магнитского» 75-летнего ученого Виктора Кудрявцева год продержали в СИЗО по делу о госизмене. И отпустили только потому, что у него обнаружили рак

27 сентября 75-летнего ученого Виктора Кудрявцева освободили под подписку о невызде. В СИЗО «Лефортово» ученый, обвиняемый в госизмене, провел больше года. Меру пресечения изменили в связи с тяжелым состоянием здоровья Кудрявцева. Обвинения с него не сняты. «Медуза» поговорила о состоянии ученого и ходе дела с сыном обвиняемого Ярославом Кудрявцевым.

«Решение освободить было принято спонтанно»

В конце августа отцу продлили арест до 20 октября. Дальше шли следственные действия, все было как планировало следствие — думаю, в октябре они хотели продлить арест еще месяца на два и завершить расследование за полтора года. Но здоровье у отца стало совсем ухудшаться — возникла слабость и боли неопределенного происхождения. Он вместе с адвокатами стал настаивать на проведении обследования.

В сентябре его стали вывозить из СИЗО на обследования — у них же там нет никаких условий, даже рентгеновский аппарат сломан. В конце концов ему поставили диагноз рак легких, и он попал под постановление о заболеваниях, с которыми нельзя людей держать в СИЗО. В постановлении говорится, что должна быть опухоль и должны быть метастазы. Эти два условия были выполнены. Они решили, что его надо выпускать.

Решение выпустить отца было спонтанным — в пятницу [27 сентября] следствие приняло решение не доводить вопрос до суда, который мог перевести его под домашний арест, а сразу отпустить его под подписку о невыезде. С какой-то стороны так им даже легче — не нужно его возить на следственные действия из дома в Московской области, человек под подпиской должен сам приезжать.

Мы тоже до пятницы ничего не знали — до момента, когда следователь позвонил адвокату и сказал, что отца нужно забрать. Адвокат Иван Павлов в это время был не в Москве, но следователь сказал, что отца нужно обязательно отпустить сегодня — было такое указание сверху. Думаю, это связано с публичным обсуждением дела отца.

После этого договорились, что отца отдадут мне. Мне его передали прямо из СИЗО. Следователь сказал, что его выпустят в 8 часов вечера — мы приехали в половину восьмого, но выпустили только в половину десятого. Но тем не менее выпустили. Даже собрали его вещички и выдали сумку со всем его барахлом. Сказали, что он может идти на свободу с чистой совестью.

«Зачем готовить суд, если судить будет некого?»

Когда отца отпустили, мы поехали домой. Конечно, мама была очень рада его видеть, но онкология добавила ей переживаний. Сам отец был немножко ошеломлен. Не ожидал, что его отпустят, и не обольщался. Он уже столько раз проходил суды, на которых адвокаты выступали с проникновенными речами, а потом судья вставал и продлевал срок ареста, не реагируя ни на что. Отец сказал нам, что заставлял себя не рассчитывать ни на что. Сказал, что уже привык к СИЗО — сначала ему было тяжело там, но за год он освоился и чувствовал себя ровно.

На выходных он был дома, ходил гулять. Принесли ему новый мобильный телефон — вместо того, что забрали следователи. Внучка учила его пользоваться смартфоном. Но ему нужно привыкнуть ко всему этому. В определенном смысле изменить свое внутреннее состояние. Он уже привык сидеть в камере. Он до сих пор не может освоиться дома — чувствует себя не на своем месте. Говорит, что ему нужно время, чтобы привыкнуть к жизни, которая была раньше. Он никогда не был особо эмоциональным человеком, но за этот год окуклился в своем этом состоянии. Ему не очень хотелось рассказывать о СИЗО. Сказал, что там армейские порядки и большой формализм — никто ничего не делает без разрешения и десяти бумажек.

Отца уже доставили в СИЗО не здоровым человеком — у него был инфаркт и диабет — но год он держался при всех своих диагнозах. Раньше ему никто не ставил онкологии. Хотя его и раньше вывозили из СИЗО на обследования. Думаю, скорее всего, тогда у него не очень и искали серьезные заболевания — делали обследование по заказу, что он может находиться под стражей. Сейчас же, думаю, люди не захотели попасть в «список Магнитского». Тем более они не добились от него никаких показаний. Думаю, они просто потеряли интерес к тому, чтобы держать его в СИЗО. Конечно, они могли его и дальше держать там, но он мог просто умереть в СИЗО. А зачем готовить суд, если судить будет некого?

«На приговор диагноз повлиять не может»

Сегодня мы поехали в больницу, там началось комплексное обследование. Он побудет в больнице пару дней, дальше будет определена тактика лечения. В принципе онколог его видел и сказал, что будет лечить. Медицина от него не отказывается. Ему не говорят, что все хана. Речь идет о том, что есть современные методы, которые с большой вероятностью на каком-то уровне стабилизировать процесс. Но речь не идет об операции, потому что там уже продвинутая стадия.

19 октября у отца день рождения — 76 лет. Но не думаю, что это могло как-то повлиять на решение отпустить его. На день рождения им все равно. Я не видел сентиментальности у следователей. У них все очень регламентировано.

На приговор диагноз отца повлиять не может, но суд может приговорить его и выпустить, если будет совсем плохое состояние. В целом же ФСБ не отказывается от дела — сегодня утром следователь уже позвонил нам и сказал, что ждет отца в среду на продолжение следственных действий. Дело пока не развалилось, хотя мы и надеемся на это. Сам отец считает, что все дело появилось из-за непонимания ФСБ, как устроена научная деятельность. Они считают, что если в каком-то учреждении проводят в том числе закрытые исследования, то там должна быть воинская дисциплина. А любое отступление от плана нужно рассматривать как измену Родине. Грубо говоря, ФСБ лезет не в свое дело.

Альтернативой тому, что отец вышел из СИЗО при таких обстоятельствах было то, что мы бы его вообще не увидели. Дело уже шло к суду, и никаких иллюзий испытывать не приходилось. У нас дают больше пяти лет даже при менее серьезных обвинениях. Даже если бы у отца не было рака, были бы только призрачные шансы, что он сможет просидеть в колонии несколько лет. А тут мы его хотя бы увидели. Какое-то время он сможет пожить дома при относительно качественном уровне жизни. Так что считаю, что в целом это позитивное изменение в деле.

Из-за дела отец никак не изменил своего отношения к государству. Ему уже поздно озлабливаться. Он в таком возрасте, что давно живет и представляет, что такое государство. У него не было иллюзий. Он хотел сохранить свое честное имя — и не стал оговаривать себя и коллег. Он сохранил честное имя. Но умирать он не собирается. Имя именем, но жить все хотят.