«Меня даже от собственного голоса на автоответчике корежит» Актриса Кэри Маллиган — о работе с Полом Дано, честных гонорарах в кино и синдроме самозванки

В октябре в российский прокат вышла «Дикая жизнь», режиссерский дебют актера Пола Дано. Действие фильма разворачивается в США 1960-х, главные герои — супружеская пара на грани развода и их 16-летний сын, который пытается спасти отношения родителей. Соавтором сценария и исполнительным продюсером стала актриса Зои Казан, а главные роли сыграли Кэри Маллиган и Джейк Джилленхол. Кинокритик Егор Москвитин обсудил с Кэри Маллиган, каково ей было беременной играть в полицейском сериале, чего она все еще боится на съемочной площадке и почему положение женщин в обществе с 1960-х на самом деле не изменилось.

— «Дикая жизнь» — это фильм, где подросток осознает, что его родители тоже были подростками — а может быть, и остались ими. Вы в юности чувствовали что-то похожее?

— Да, однажды я взяла в руки старые снимки родителей и меня осенило: эти подростки на черно-белых карточках — те же люди, что произвели меня на свет! А потом я впервые увидела, как мой отец плачет, и поняла, что он тоже может быть ранимым. Это необыкновенный опыт: ты вдруг перестаешь воспринимать родителей как безупречные ролевые модели и как людей, которые существуют только чтобы защищать тебя. В этот момент тебе открывается новый, гораздо более сложный мир. Мне кажется, в фильме удалось показать, как это озарение настигло Джо (16-летнего героя фильма, чьи родители развелись. Его сыграл Эд Оксенбульд. — Прим. «Медузы»).

— Вы опирались на личный опыт, когда работали над образом своей героини Жанетт? Что в ней есть от вас?

— Я воспринимаю Жанетт как женщину, которая паникует от осознания упущенных возможностей, страдает, потому что не может отпустить ушедшее время. Со мной такое тоже бывает — например, когда я случайно наткнусь на песню, которой заслушивалась в 19 лет. В такие моменты сердце екает: постойте, но ведь мне было 19 всего две минуты назад! Начинается паника. Потому что мне уже никогда не будет 19, 21 или 25. Вот это и есть то, через что проходит Жанетт. Она сравнивает ту, кем она могла бы стать, с той, кем стала. Большие надежды не оправдались, она в своих собственных глазах «всего лишь» мать и жена — и до смерти боится, что так дальше и будет. Поэтому она пытается изменить ситуацию, как умеет.

— В фильме есть момент, где Жанетт кричит: «Мне 34!» Хотелось крикнуть ей в ответ: «Это не так уж и много!»

— Да-да! Но в то время считалось, что много. Слишком много. Когда моя мама была беременна мной, знаете, как назывался ее случай? Гериатрическая беременность. Она вышла замуж в 28, и все вокруг говорили, что это неприлично поздно. А до брака ее земляки в маленьком валлийском городке вообще думали, что она разведена: ведь нельзя дожить до 28 лет и не выйти замуж!

— Зои Казан говорит, что не представляет эту историю в наши дни — потому что героиня сталкивается с проблемами, характерными именно для 1960-х. На ваш взгляд, с тех пор многое изменилось?

— Почти ничего! Думаю, женщины сегодня живут ровно под тем же давлением, что и полвека назад. Разве что тогда ограничение их прав было чем-то, само собой разумеющимся, а сегодня у женщин появился небольшой простор для выбора — как жить и как не жить. Но общество продолжает давить на нас, диктуя, какой правильно быть домохозяйкой, какой работающей мамой — и так далее. Моя героиня вынуждена иметь дело со всем этим.

Сегодня, к счастью, осталось гораздо меньше табу, связанных с браком. По крайней мере, развод перестал быть равносилен смерти. Но во всех остальных отношениях женщины все еще — заложницы чужих ожиданий. Существует этот образ идеальной семьи родом из 1950-х, который надо поддерживать любой ценой. Даже если за рекламным фасадом нет ничего, кроме развалин. Действие фильма начинается в 1960-е, но мне хотелось поработать с образом домохозяйки именно из 1950-х. Тогда внешний вид женщины и ее умение вести хозяйство считались главной валютой. Сейчас, к счастью, все не совсем так.

— У вас одинаковые ожидания от фильмов опытных режиссеров и дебютантов?

— Да, я не раз работала с новичками. Что касается Пола, то с ним случай особенный: мы очень давно знакомы, а с Зои мы вообще вместе играли в спектакле, когда нам было около 20. Поэтому я давно хотела поработать с ними. К тому же Пол — один из моих любимых актеров; невозможно не вдохновляться тем, что он делает на экране. Так что я была уверена, что он снимет хороший фильм. У него очень правильно настроена сенсорная система, если так можно выразиться. Пол честен, у него хороший вкус, он умеет выбирать. Нетрудно было представить, как он переносит все эти навыки в режиссуру. А то, как он справлялся с проблемами, возникавшими на площадке, — это вообще нечто экстраординарное. Когда снимаешь авторское кино, тебе всегда не хватает времени и денег, и это просто не оставляет права на ошибку. Так вот, Пол в этой непростой ситуации вел себя удивительно хладнокровно.

— Читал, что после «Чайки» вы так полюбили Нину Заречную, что теперь в любой роли ищете отголоски Нины. В этот раз удалось их найти?

— Да, в каком-то смысле. Но когда я это сказала, я имела в виду, что сыграть Нину — это одновременно и благословение, и проклятие. После Чехова понимаешь: большинство женских ролей, которые тебе предлагают, написаны, мягко говоря, гораздо хуже. Так что я как будто вкусила запретный плод — а потом меня выставили из рая. Десять лет я скитаюсь в поисках ролей, которые были бы столь же сложными и интересными. Я пытаюсь найти в сценариях подлинных, настоящих женщин — и условно называю их Нинами.

— Весь прошедший год в киноиндустрии говорили про #MeToo. Зои Казан рассказывала, что не ждет от этого движения скорых успехов и перемен. А вы настроены более оптимистично? 

— Может быть, я наивна, но мне кажется, что многие вещи уже не отыграть назад. Например, ситуацию с неравной оплатой труда, которую предали огласке после случая с Мишель Уильямс и Марком Уолбергом. Теперь такое будет труднее скрывать. Но многие проблемы еще только предстоит решить. Например, важно, чтобы был выработан некий кодекс поведения на съемочной площадке. Вот где люди защищены меньше всего.

— А вы когда-нибудь пытались напрямую спросить своего партнера по фильму: «Сколько тебе платят?» Или это не по-британски?

— Нет, я так не умею. В нашей профессии вообще не умеют говорить о деньгах. То, что Джессика Честейн обнаружила, что Октавии Спенсер недоплатили на съемках «Прислуги», и помогла это исправить, — настоящий подвиг. Но чтобы этот поступок перестал быть исключением из правил, всей индустрии придется стать более прозрачной. Продюсерам, актерам, агентам. Мне нравится пример HBO — телесети, которая просто взяла и системно решила эту проблему, пересмотрев размер гонораров в каждом из своих шоу.

— Кстати о телевидении. Недавно вы сыграли беременную сыщицу в мини-сериале «Соучастник». Вам всегда хотелось сыграть инспектора полиции?

— Да, но даже не столько инспектора полиции, сколько просто женщину, которая очень хороша в своей работе и никогда не сомневается в том, что делает. К тому же это было очень весело — бегать с пистолетом, будучи беременной (Кэри Маллиган, как и ее героиня, была беременна во время съемок сериала — прим. «Медузы»). Во время первой беременности я тоже не переставала сниматься и даже выступала на сцене, но тут мне отдельно понравилось, какой это динамичный сериал.

К тому же я люблю Дэвида Хэа — он написал сценарий этого шоу, а я в свое время играла в спектакле по его пьесе «Небесный свет». Он сразу мне сказал: «В этом сериале ты не заплачешь. Ни разу». Помню, как мама прочитала сценарий и пошутила: «А сложные сцены вообще будут?» Но мне как раз это и понравилось — что ничегошеньки сложного там не было. Никаких нервных срывов, сплошное удовольствие. В какой-то момент я поймала себя на мысли, что «Соучастник» наконец-то научил меня расслабляться и веселиться на съемочной площадке. 

— Где вы сегодня видите больше возможностей для себя — в кино или на телевидении?

— Женские роли сегодня лучше пишут на телевидении, это факт. Может быть, однажды все изменится, но пока дисбаланс очевиден. Кроме того, мне нравится идея, что с персонажем можно провести вместе несколько лет. Что можно разделить с ним судьбу не на 90 минут, а на восемь часов — и все это время образ будет развиваться, становиться глубже. На съемках фильма порой кажется, что все закончилось еще до того, как началось. Вот, например, «Ферма „Мадбаунд“». Отличное кино, но как жаль, что мы [со съемочной группой] провели вместе всего 28 дней!

— В «Дикой жизни», помимо прочего, замечательный саундтрек. Вы слушали музыку 1960-х, чтобы погрузиться в атмосферу фильма?

— Я всегда слушаю музыку, характерную для места или времени действия фильма, когда готовлюсь к роли. А на площадке музыка помогает мне настроиться на работу, пока все вокруг шумят, собирают декорации, двигают свет.

Правда, надо признать, что теперь, когда у меня есть дети, я не могу позволить себе роскошь с головой погрузиться в материал. Раньше я тратила месяцы, читая книги, распечатывая фотографии, развешивая их по дому, а потом собирая в альбом. Это было чем-то вроде способа «вооружиться» перед работой, чтобы поверить в себя и не бояться. А сейчас я радуюсь, если утром перед съемкой хотя бы помню свои слова.

— Это был ритуал, чтобы убедить себя, что вы достойны работы?

— Да, я как бы внушала себе, что у меня есть нужная квалификация, потому что чувствовала себя абсолютной самозванкой. Мне все время казалось, что я вожу всех за нос и вот-вот появится человек, который меня разоблачит. Поэтому я придумывала для себя домашнюю работу — как в школе. Чтобы, в случае чего, показать ее своему разоблачителю и сказать: «Смотрите, я подготовилась!» Жаль, что теперь у меня не хватает на это времени.

— Вы помните, когда эта ситуация изменилась? Когда вы перестали чувствовать себя самозванкой?

— На каждом фильме первые несколько дней я веду себя так, будто вообще не помню, как играть. Можете спросить Пола, что творилось в начале съемок «Дикой жизни» — это была катастрофа! Хотя, наверное, он вежливо улыбнется и скажет, что все шло по плану.

Помню, как на съемках «Суфражистки» я просто впилась в руку [актрисы] Энн-Мэри Дафф и повторяла: «Помоги мне, я не помню, как играть, я не знаю, что делать со своим лицом, с чего начать!» А в «Не отпускай меня» есть целая сцена, где я просто безвольно плетусь за [актером] Эндрю Гарфилдом. Может показаться, что это сознательный актерский выбор, но на самом деле это моя обычная растерянность, которая просочилась в финальную версию фильма.

— Но всем остальным ведь нравится, как вы играете!

— О, это мило, но я-то вижу все свои ошибки. Я замечаю какие-то моменты и вспоминаю, что думала во время съемок: «Ох, надо бы попробовать еще. Дайте мне еще один дубль». Мне вообще кажется, что, если актер смотрит на себя на экране и остается доволен увиденным, ему лучше завязывать с профессией. Весь ее смысл в том, чтобы постоянно стремиться стать лучше. Меня даже от собственного голоса на автоответчике корежит. Есть вообще в мире кто-то, кто любит, как звучит его голос в телефоне?