«Версии, что это отъем бизнеса или конкуренты, мы полностью исключаем» Интервью владельца сети пиццерий «Додо Пицца» Федора Овчинникова. МВД подозревает, что через сеть распространяют наркотики

7 февраля владелец крупнейшей в России сети пиццерий «Додо Пицца» Федор Овчинников рассказал в фейсбуке, что его вызвали в качестве свидетеля на допрос по делу о сбыте наркотиков в особо крупном размере. Дело открыли по заявлению некой Екатерины Прониной; в документах говорится, что Овчинников с партнерами под прикрытием сети пиццерий якобы занимается поставками наркотиков из Латинской Америки. 8 февраля выяснилось, что Пронина — соинвестор одной из пиццерий «Додо». Пронина при этом заявила, что не писала заявление, а ее подпись подделали. Журналист «Медузы» Евгений Берг поговорил с Федором Овчинниковым: он считает обвинения в адрес компании «сюрреалистичными» и не планирует оставлять свой бизнес.

Кто такой Федор Овчинников и почему все говорят про сеть «Додо Пицца»

Основателю франшизы «Додо Пицца» Федору Овчинникову 36 лет, он из Сыктывкара, по образованию — археолог. В 24 года Овчинников взял в банке кредит на ремонт квартиры, однако на эти деньги открыл в Сыктывкаре книжный магазин, а затем, вместе с другими инвесторами, еще семь. Из-за кризиса 2008 года был вынужден продать свою долю в бизнесе; эта история описана в книге журналиста Максима Котина «И ботаники делают бизнес» (которую бизнесмен Евгений Чичваркин назвал «лучшей книгой о бизнесе по-русски»).

В 2011 году Овчинников открыл в Сыктывкаре первую пиццерию «Додо Пицца». Сейчас во франшизу входят 299 пиццерий (это и рестораны, и службы доставки) в десяти странах мира, в том числе, в США и Китае. Еще в 2012-м издание The Village называло Овичнникова среди 25 самых успешных молодых предпринимателей России. В 2015-м Овчинников с помощью краудфандинга получил от частных инвесторов 100 миллионов рублей, тогда же годовая выручка компании превысила миллиард рублей (по итогам 2017-го — шесть миллиардов рублей).

Овчинников называет «Додо Пиццу» «IT-компанией»: она действительно является одной из передовых в России по техническому оснащению и управляется с помощью платформы Dodo IS (включает в себя сайт франшизы, колл-центр, систему управления сменой, мобильные приложения для курьеров и кассиров). Финансовая отчетность компании находится в открытом доступе, это принципиальная позиция Овчинникова. Сам он постоянно рассказывает о своем бизнесе в социальных сетях.

* * *

— СМИ и пользователи фейсбука выяснили, что Екатерина Пронина, якобы написавшая заявление, по которому возбудили уголовное дело о сбыте наркотиков в вашей сети, оказалась инвестором одной из пиццерий «Додо». Вы говорили, что не знакомы с ней.

— Я знаю даже далеко не всех франчизи, а инвесторов, которых у нас больше полутора тысяч, не знаю вообще. Так что, когда мне сообщили в полиции, что заявление написала Пронина, мне это ничего не сказало, мы только благодаря комментариям в интернете поняли, что это инвестор пиццерии в Люберцах. Сразу позвонили партнеру-франчизи оттуда. С ним у нас вообще не было никаких проблем, он отлично управляет бизнесом. И он сам в шоке, потому что его сразу начали все подряд обвинять, писать письма, звонить. А он говорит, что у него с Екатериной Прониной тоже никаких проблем не было, она вообще не в курсе, что там происходит — просто инвестирует деньги и сильно в бизнес не погружается. Связались с ней, она говорит, что в шоке, и что никакого заявления не писала.

Кстати, когда нам с адвокатом показали это заявление в полиции, я постарался максимально его запомнить и специально обратил внимание на подпись — она была такая большая, размашистая. Я попросил выслать скан подписи Прониной — вообще другая. Интересно, что в заявлении было написано: мол, я, такая, имею отношение к пиццерии в городе Люберцы, указан адрес. А МВД даже так и не проверило эту информацию. Следователь сказала: «Нам неизвестно, что это за женщина, мы не общались». При том, что они получили заявление 1 ноября.

— Вы писали, что в ноябре в пиццерии в Южном Медведкове сотрудники нашли «закладку». При этом МВД отчиталось, что был найден пакет с 550 граммами порошка, а потом, через полтора месяца, еще один, весом 200 грамм. Многовато для «закладки».

— Нам МВД вообще ничего не говорило. Ни сколько нашли, ни чего. Нашли сотрудники [пиццерии в Южном Медведкове] какой-то сверток в туалете. Вызвали полицию. Она приехала, зафиксировала, уехала — и все. Никто этому значения не придал. Понимаете, у нас 300 пиццерий — где-то драка произошла, где-то еще что… Я даже не знаю детально, какая выручка у какой пиццерии в нашей сети.

В январе в той же пиццерии наши сотрудники нашли второй пакет — на том же самом месте. Я этого не знал: за этим надо следить, погружаться, и до того, пока меня не вызвали на допрос, я вообще не видел в этом никакого смысла. Мы с адвокатом написали вчера заявление, чтобы разобрались с фальсификацией подписи. Вам пришло совершенно зашкварное заявление, в нем безумное обвинение, а заявителя не ищут. Зато там указаны [другие] адреса пиццерий. И следователь мне начинает говорить, что в них тоже находят наркотики.

— Да, вы писали в посте 7 февраля, что, по словам следователя, «закладки» находили и в других пиццериях, но вы с партнерами ничего об этом не знаете. Это действительно так?

— Есть два факта, когда [свертки] нашли наши сотрудники. Они в одной пиццерии, в Южном Медведкове, в одном и том же люке — в ноябре и в январе. Но следователь сказала, что есть информация, что и в других пиццериях тоже [есть «закладки»]. Правда они это не подтвердили официально вчера (в пресс-релизе, выпущенном МВД 8 февраля, говорится только о двух свертках, найденных в пиццерии в Южном Медведкове — прим. «Медузы»). Еще наш партнер из пиццерии в Медведкове встречал оперативников в другой своей пиццерии — в Долгопрудном, они там что-то осматривали, якобы связанное с этим уголовным делом. Больше никаких фактов.

— Зачем тогда следователь говорила, что есть «закладки» и в других точках?

— Ну, она мне сначала говорила, допустим, что личного заявления Прониной нет, есть только электронное (во время того же допроса Овчинникову дали ознакомиться и с бумажным оригиналом заявления — прим. «Медузы»). Может, это психологическое давление какое-то, не знаю.

— Расскажите про следователя. Вы писали, что это «молодая красивая девушка».

— Да, молодая стройная девушка, блондинка. Зовут Александра, фамилию не помню.

— Вы подарили ей книгу после допроса.

— Да, у нас есть такая книжка, которую мы дарим сотрудникам, она нигде не продается. В сети работают порядка 10 тысяч человек, и мы сделали такую книгу, в которой написано, как вообще работает компания, как принимаются решения, о принципах, об истории. Она спрашивала о компании — я и подарил ей эту книжку. Чтобы она понимала, что мы за компания, погрузилась, увидела ее суть; поняла всю абсурдность происходящего. Для этого подарил.

— Думаете, она ее откроет?

— Ну почему нет? Я, честно говоря, стараюсь во всех людях видеть хорошее. Мне показалось, что когда она вела допрос, сама понимала его абсурдность. У нее были две задачи на допросе. Первая — доказать мою юридическую связь с пиццерией в Медведкове, вторая — выяснить мои отношения с франчизи этой пиццерии, Станиславом Семеновым. Она спрашивала, как часто мы встречаемся, созваниваемся, по каким вопросам общаемся, поздравлял ли я его с днем рождения и так далее.

Что касается юридической связи — я ей объяснил, что у нас есть две компании. Первая — «Пицца Венчур», которая управляет и владеет нашими собственными пиццериями, их 13. Эту компанию открыл я, когда создал первую пиццерию. Второе юрлицо — «Додо Франчайзинг», его мы создали позже, чтобы продавать франшизу. Я генеральный директор «Пиццы Венчур», а к «Додо Франчайзинг» юридически не имею отношения, там директором работает другой человек. Так что я юридически не имею отношения и к пиццерии в Медведкове, потому что франшизу ей продала «Додо Франчайзинг».

Следователь это примерно поняла, и попыталась [меня] по-другому привязать, сказала: «Вы же создали этот бренд!» Я спрашиваю: «Что вы понимаете под этим словом?» В России бренд — это то, что зарегистрировано в Роспатенте. Наш бренд регистрировал «Додо Франчайзинг». Дальше она обратила внимание, что у нас обеими компаниями владеет иностранная фирма. Я объяснил, что это не какая-то офшорная фирма для ухода от налогов, а просто компания на территории английского права.

— Выглядит так, словно она вас притягивала к этой истории.

— Ну, так и есть. Для нас с адвокатом на этом допросе было очевидно, что это дело — подстава. Даже само заявление написано прямо по форме.

— Если это заказ на компанию, то кто за ним стоит?

— Знаете, я даже не могу вспомнить каких-то прямых конфликтов с кем-то из инвесторов. А версии, что это отъем бизнеса или конкуренты, мы полностью исключаем.

— Это почему?

— Это сложный бизнес. У нас ядро франшизы — собственная информационная система, которую обслуживают 50 разработчиков. Нужны постоянные инвестиции в IT — и достаточно большие. И мы еще не вышли на стадию, когда управляющая компания, которая получает роялти от франшизы, начнет зарабатывать. Она, по нашим прогнозам, покажет прибыль только в этом году. Все потому, что мы продолжаем инвестировать в информационную систему, это уникальная особенность нашей франшизы. Так что «отнять бизнес» — версия несостоятельная. Это не какой-то ресурс, которые принесет деньги, независимо от того, как им управлять.

— А конкуренты?

— У нас такой рынок, где побеждает не тот, у кого конкуренты хуже, а тот, кто лучше работает. Но даже когда конкуренция будет очень высокой, наезд на конкурента все равно не имеет смысла, потому что главный фактор успеха — все равно твоя работа. Мы в США открыли пиццерию в городе Оксфорд, штат Миссисипи, 30 тысяч человек живет. И там 160-180 ресторанов. И наша пиццерия — успешная, прибыльная, а на TripAdvisor считается лучшей в городе. Просто благодаря работе, хотя местный рынок — кровавый океан в плане конкурентов.

— Тогда кто мог заказать это уголовное дело?

— Я думаю, какой-то неадекватный человек, у которого могут быть совершенно безумные мотивы. У нас много фанатов — наверное, есть и хейтеры.

Еще момент: мы открытая компания, публикуем презентации, говорим, что выручка сети в этом году [2017-м] составила шесть миллиардов рублей. Люди, которые в бизнесе не разбираются, думают: «Вау, значит у компании есть деньги! Значит, им проще заплатить, чем ходить по допросам». Никто не ожидает, что мы не пойдем ни на какие компромиссы, никому не будем платить и вообще пойдем на риски — это ведь очень неприятная история для бренда. Нам сейчас и партнеры пересылают письма от арендодателей из других городов: «Вы там только не распространяйте наркотики у нас». Никто же не читает вглубь новости. Вчера МВД написало, что найдено 700 граммов в 2017 и в 2018 годах. По России куча таких «закладок» делается, но почему именно эта новость попадает в ТАСС? Это ответ пиар-службы МВД на наши публичные действия.

Все это крайне неприятно для нас, ведь мы строим такой семейный бренд, с определенным ценностями.

— Какими?

— Главная — открытость; это принцип, на котором держится наша компания. У нас открытые кухни, висят веб-камеры, соблюдаем все стандарты, например, люди на кухне надевают халаты и бахилы, даже если это генеральный директор. Вам сейчас кажется, что я банальные вещи говорю, но в системе общепита такие вещи для внутреннего функционирования уникальны. Мы публикуем информацию о выручке, как бы сжигаем мосты таким образом. Или, например, любой из десяти тысяч сотрудников, да и клиент, может написать мне письмо, и мы на него отвечаем.

А второй принцип — доверие; наша компания строит вокруг себя экосистему из доверия. Например, правило «60 минут, или пицца — бесплатно». Мы никогда не проверяли, правда ли опоздала доставка: если клиент говорит, что опоздала, мы сразу же отдавали ему пиццу, потому что доверие выгоднее. И к нам приходили люди, партнеры, франчайзи, которые разделяют эти ценности и идеи. А тут такая история — прямо противоположная нашим ценностям.

— Раньше вам или кому-то из партнеров приходилось сталкиваться с конфликтами с правоохранительными органами?

— Никогда.

— За семь лет ни разу?

— Нет. Это я сейчас говорю искренне и честно. Ни разу. Я ездил по стране, и нигде и никогда у нас не было никаких проблем — все, всегда и везде решалось адекватно. Сталкивались с разными людьми, но никогда не было ничего такого, что сейчас происходит.

— Как вы будете разрешать нынешнюю ситуацию?

— Во-первых, публичность. Подобные ситуации происходят в России [у многих], и не у всех есть рычаг публичности. У меня он появился, потому что мы ведем бизнес публично, и я буду этот рычаг использовать, потому что на мне ответственность за франчайзи, за предпринимателей, за инвесторов. Кстати, так сложилось, что именно завтра [10 февраля] у нас ежегодная встреча с инвесторами. Завтра я буду им все рассказывать. А кроме того, мы написали жалобу [уполномоченному по правам предпринимателей, кандидату в президенты России Борису] Титову, и заявления в полицию, в прокуратуру, везде, где только можно. Точнее не скажу, это наш юрист делал. Так мы и будем действовать. Я надеюсь, что через пару дней я смогу не заниматься этим и сфокусироваться опять на бизнесе.

— Вы полагаете, такое за два дня утихнет?

— Я предполагаю, что кончится это не быстро, но нет смысла тратить энергию и переживать, если ты сделал все, что можно. Дальше надо просто работать и действовать по ситуации.

— Вам наверняка еще ходить по допросам.

— Ну, если будут таскать — буду ходить, буду писать об этом. Я не знаю, о чем будет [9 февраля] второй допрос. У меня предположение, что я подпишу подписку о неразглашении. Другой причины, зачем меня вызывают на повторный допрос, причем так резко, я не вижу.

— Предположим, вас сделают подозреваемым по делу. Компания сможет работать без вас?

— Да, конечно. У нас большая команда, и компания достаточно централизованная и самостоятельная — 200 предпринимателей-франчайзи, которые объединены информационной системой.

— Вы допускаете, что можете оказаться под арестом?

— Знаете, когда я шел на допрос позавчера, я думал, что это какое-то недоразумение, кто-то случайно сказал мою фамилию, когда допрашивали ребят, работающих в пиццерии — и меня решили просто по процедуре тоже допросить. Но то, что начал говорить следователь, это просто сюрреализм. Что будет дальше? Сейчас я могу предполагать вообще все, но, конечно, я верю в здравый смысл.

Я как бизнесмен понимаю, что с точки зрения общественного резонанса, дожимать нас сейчас, даже если есть заказ — это за гранью добра, зла и здравого смысла. Мы для огромного количества предпринимателей — символ российского бизнеса, который создан абсолютно с нуля и развивается глобально, у нас есть шанс построить глобальную потребительскую компанию в России. Самое плохое, что можно сделать для пиара бизнеса в России, это преследовать нашу компанию.

— Вы так рассуждаете, будто силовые ведомства работают с оглядкой на интересы бизнеса в России.

— Нет-нет, я, может быть, идеалист, но мне кажется, что и в МВД есть адекватные люди, там есть человек, который понимает абсурд происходящего. У которого есть семья, дети друзья…

— Вот как раз семью и детей, может, и надо в этом деле кому-то кормить.

— (Смеется.) Не знаю… Я верю в людей, может, мне это помогает сейчас. Помогло же создать бизнес.

— В посте, которые вы опубликовали 7 февраля, сказано: «Как только я опубликую эту заметку, кто-то в комментариях напишет: „Дядька, чего же ты хотел… Это Россия!“ Пожалуйста, не пишите. Я не знаю, кто это устроил, но они не заставят меня разлюбить нашу страну, людей вокруг, стать унылым пессимистом». Почему вы это написали?

— Просто предполагал, что люди будут это писать. Когда пишешь подобные посты, большое количество людей начинают комментировать: «А что ты хотел?» или «Да надо уезжать отсюда». Мне этот пессимизм не нравится. Я никогда не идеализировал нашу страну, я понимал все сложности, при этом я понимал, что можно строить бизнес. Находить адекватных людей, создавать экосистему вокруг себя. Я знаю огромное количество классных людей — поставщиков, партнеров — которые увлечены своим делом, с которыми можно строить доверительные отношения. И я не хочу уезжать из России, потому что я не смогу в чужой стране влиться в культуру и чувствовать там себя своим.

— Писали эти слова и ни разу не подумали, что надо бросить все и уехать?

— Нет, я так не подумал. Я подумал, что большое количество людей могут воспринять мой пост подобным образом, а я не хочу, чтобы его так воспринимали. Просто представьте: люди долго работали, откладывали, копили, продали бабушкину квартиру, а потом взяли все эти деньги, вложили и открыли пиццерию тут, в этой стране. И я такому человеку говорю: все, чувак, капец. Только он никуда не уедет, он даже языков-то не знает, кроме русского, он будет здесь жить. И я этому человеку посылаю сигнал «******, надо валить»? Простите, нет. Я этих людей не брошу. Пессимизм — это поражение.

* * *

Вечером 9 февраля Федор Овчинников написал, что приехал на повторный допрос, но все, что он узнал — это то, что из ОВД Южного Медведкова его дело «передано вышестоящим органам». Книгу про ценности компании «Додо Пицца» следователь вернула Овчинникову со словами «Вы это забыли».