«Я мечтаю сыграть глухонемого у Стивена Спилберга» Актер Александр Петров — о кино, деньгах и Пале в автозаке

Александр Петров в 2012 году окончил ГИТИС — за пять лет после этого он превратился в одного из самых востребованных российских артистов. Петров служит в театре имени Ермоловой, играет в блокбастерах и авторском кино, в сериале «Полицейский с Рублевки», показывает собственное поэтическое шоу #Зановородиться и собирается снимать фильм. В 2018-м на экраны выйдет продолжение «Гоголя», мелодрама «Лед», драма о Великой Отечественной войне «Т-34» и еще несколько фильмов, в которых он сыграл главную роль. Кинокритик Егор Москвитин поговорил с Петровым — о новых проектах, деньгах, дружбе с Александром Палем (о Пале действительно много!) и Александром Молочниковым, Олеге Меньшикове и поколении 30-летних.

— Вот интересно: вы помните все фильмы, которые у вас в 2017 году вышли?

— В начале года вышло «Притяжение», потом новый сезон «Полицейского с Рублевки». Осенью «Гоголь». Что-то еще выходило? Что-то забыл (смеется).

— А еще «Напарник». И, из фестивального, «Лавстори». «Лавстори» очень хороший.

— «Лавстори» — это уже следующий год.

— В 2018 году у вас еще пять фильмов будет?

— Мне кажется, даже больше. Есть еще интересная история — не знаю, на какой она стадии развития и подготовки. Это больше авторское кино под рабочим названием «Зима». Мы там снялись с Игорем Петренко, и как мне показалось, там очень симпатичный сценарий, такой жесткий, настоящий.

— В духе Юрия Быкова, да?

— В духе Юрия Быкова, да. Режиссер-дебютант Сергей Черников так горел этим фильмом, что, если не путаю, бросил работу, пошел учиться и писал-писал. И насколько знаю, Минкульт его сценарий одобрил. У человека глаза горели — и я согласился сниматься. Если говорить про все остальное, что выйдет в 2018-м, — это «Лед», два «Гоголя», «Т-34», новый сезон «Полицейского с Рублевки», это сериал «Звоните ДиКаприо» Крыжовникова. В общем, хватает.

— Я к какому вопросу веду: как это все возможно потянуть?

— У меня такое ощущение, что я не сильно напрягаюсь. Трачу, конечно, энергию, но я ее получаю сразу же обратно. Происходит взаимообмен — с партнерами, с режиссером. Я не могу относиться к этому как к тяжелому труду, не могу сказать, что я сильно устаю. Это мое любимое дело. Мне кажется, когда человек занимается любимым делом, он не должен уставать.

— А как вы так быстро переключаетесь с одного персонажа на другого?Обычно актер говорит: «Я целиком погружаюсь в героя». Но если у тебя шесть-семь фильмов в год, как это сделать?

— Эти фильмы снимались в разное время, они не шли таким пулом. Год был очень богат на съемки. Один проект заканчивался и через несколько дней начинался другой. Одновременно шла какая-то подготовка. Но всему этому учат уже в ГИТИСе, когда у тебя семь или восемь этюдов за день — и если каждый из них разный, ты обязан переключаться между образами очень быстро.

Конечно, круто, когда есть время на подготовку. Но реалии российского кино заключаются в том, что редкие проекты могут себе позволить длительную подготовку. Это же дополнительные траты, а бюджеты, как правило, этого не предусматривают.

— Вы снимаетесь и в блокбастерах, и в авторском кино, и на телевидении. Вы можете оценить самые разные стороны индустрии. В плане организации процесса в российском кино что-то налаживается?

— Да. Безусловно. Приходят молодые люди, которые хотят работать, которые профессионально ко всему относятся, банально интересуются, как снимаются европейские, голливудские фильмы. Они смотрят по сторонам, и у них это вызывает какое-то чувство соперничества. И сборы, зрители — цифры говорят за себя.

Но надо понимать, что к уровню голливудского и европейского кино все это не приблизится, пока не будет международного проката, пока мы не выйдем за уютные рамки своей страны. Поэтому появление наших фильмов в прокате Китая и в Европы — это не шаг, это просто шажище вперед.

Вот я был на премьере фильма «Движение вверх» — могу сказать, что это потрясающий фильм. Я смотрел «Салют-7» и радовался, что мы за такой короткий период времени так изменились. Помните, что было с российским кино в 90-х? У нас были один-два сериала в год, которые смотрела вся страна, и один-два хороших фильма в год, но и те ничего не собирали в прокате. В кино никто не ходил. А сейчас мы снимаем «Салют-7», «Движение вверх», «Притяжение», «Гоголя», тот же «Лед», «Т-34». У нас появляется очень качественная молодая режиссура и классные современные школы. Очень важно, что сейчас педагоги — это действующие профессионалы из индустрии, а не бывшие, как это увы до сих пор происходит во ВГИКе или некоторых театральных институтах.

Появление Московской школы кино или школы «Индустрия», которую открыли [Федор] Бондарчук и команда «Водорода», — важные события. И я горжусь, что являюсь маленькой частью этого большого механизма, который так набирает обороты.

— Вы сказали, что одна проблема — бюджет. Получается, других уязвимых мест в киноиндустрии нет?

— Понимаете, есть моменты, которые у нас не проработаны, нужно время, чтобы что-то изменилось. Какое, например, внутри самой индустрии было отношение к кино лет пять-семь назад? Я тогда только начинал сниматься. И всякий раз, оказавшись на площадке, я думал: «Неужели это кино? Как так?» Ты приезжаешь на площадку, а группа ругает фильм, который она снимает. Люди жалуются, что их работа — полная хрень, что режиссер никакой, что артистов набрали бог весть откуда. И это все при тебе происходит. Тогда я был молодым-зеленым и не понимал, как так можно относиться к делу. Сейчас все иначе — ты приезжаешь на площадку того же «Притяжения» и видишь совсем другое отношение людей друг к другу. Все горят одной идеей и хотят сделать очень крутую вещь.

— Расскажите про [драматическое шоу, перформанс] #Зановородиться, где звучат ваши стихи. Мы с редакцией пытались вспомнить успешные поэтические выступления — и насчитали лишь два. Это «Гражданин поэт», где была злободневность. И Вера Полозкова — она в этом смысле уникальна. Как вы собираетесь собрать «Крокус»?

— Я так скажу, это абсолютно авторский оригинальный проект. Просто возникла такая мысль — совместить театр и кино, музыку и спектакль, моноспектакль и импровизацию, удивить декорациями, создать особое пространство. Поэтому, наверное, это и называется «драматическим шоу». Но, конечно, в своей основе это моноспектакль, когда артист один существует на сцене.

Я думаю, люди почувствуют, что это сделано не ради денег или популярности, а ради того, чтобы выплеснуть свои чувства, ради желания поделиться переживаниями. Я хочу, чтобы люди вышли с другими мыслями из зала. И если хоть с кем-то это произойдет, это будет моя личная большая победа. Если человек, выйдя из зала, захочет написать смску тому, кто для него важнее всех. Все люди боятся чего-то: у кого-то это невозможность отношений, у кого-то что-то другое. И если люди преодолеют свой страх после #Зановородиться, выйдут и что-то предпримут, значит, мы поработали не зря.

И потом, я делаю это и для себя. Я буду на сцене, но как бы и в зале — сидеть, смотреть, размышлять. Что вообще важно в жизни? Мне кажется, люди за этим приходят на #Зановородиться — чтобы чувствовать и размышлять.

— То есть вы хотите от зрителей добиться очищения через страх, правильно?

— Ну, почему страх?

— Вы сами сказали, что они испытают страх, а преодолев его, становятся другими.

— Я имею в виду, что бывают такие вещи, когда человек, например, боится сделать первый шаг. Но в каком-то смысле — да, это работа со страхом, я это просто иначе формулировал.

— Я почему спросил про страх. Последний год много разговоров, что у нас в кино два направления. Это катарсис через страх, грубо говоря, по образу фильма «Нелюбовь». И катарсис через надежду — это уже «Аритмия». Мне интересно, какой подход вам больше нравится?

— Мне «Аритмия» ближе.

— А что, кстати, было самое крутое в кино в 2017 году?

— Лично для меня много чего. «Гоголь» крутой, потому что это очень неожиданная вещь. Большая победа Егора Баранова как режиссера и придумщика. И это победа продюсеров, в частности Саши Цекало, а так же Евгения Никишова, и Валеры Федоровича. Классные парни, современные, пришли к руководству канала ТВ-3 и хотят делать крутые штуки.

Я был поражен «Аритмией», Саней Яценко. Это гениальнейший человек, мне кажется. Фильм «Нелюбовь» Андрея Звягинцева — мне просто не близок, не по душе мне, но нельзя отрицать, что это произведение искусства, самое настоящее кино. Я с большим уважением отношусь к Звягинцеву. Но это, правда, не мое.

Фильм «Теснота» Кантемира Балагова на меня произвел какое-то сумасшедшее впечатление: как молодой человек может говорить о таких серьезных проблемах так открыто и честно, при этом не терять зрителя.

— Когда читаешь стихи для семи тысяч людей — что продуктивнее для актера: абсолютная уверенность или сомнения?

— Мне кажется, сомнение. Ты ставишь под сомнение себя, берешь себя на слабо: проверяешь, на что ты способен. Как узнать, чего ты на самом-то деле стоишь? Это вопрос, от которого я отталкиваюсь. Очень страшно было в первый раз, можно было провалиться в пропасть. Люди — им ничего не мешало уйти; из театра-то уйти чуть сложнее.

— Актер Ларс Айдингер [Николай II в «Матильде»], когда Гамлета играет, частенько выбегает вслед за такими зрителями — поинтересоваться, чего это они уходят.

— Я бы так не сделал.

— А Гамлет вообще — что-то меняет в актере? Есть же какая-то магия именно этого персонажа?

— Есть некая надуманность в том, что если кто-то сыграл Гамлета, то это что-то значит. Это ничего не значит. Это великое произведение. Если говорить простым языком, это очень круто написанная пьеса. И играть на разрыв — это максимум того, что ты там можешь сделать. Но это такая же роль, как и любая другая. Мне бы очень хотелось Гамлета в кино сыграть.

— Кто из наших режиссеров справился бы с этой задачей?

— Мне почему-то приходит на ум фамилия Михалков. Как ни странно. К нему по-разному относятся, и я это понимаю. Но вот, например, когда я посмотрел его последний фильм…

— «Солнечный удар»?

— Да. И там есть сцена… Конечно, у меня много вопросов к фильму, но там есть сцена их первой встречи, когда они заходят в отель. Слушайте, это очень круто. Это прям такая режиссура, хай-левел.

— Кто из режиссеров проделал с вами самую большую работу — с кем вы почувствовали самую большую трансформацию?

— Леша Сидоров [режиссер фильма «Т-34»]. Леша очень мощный режиссер, очень. Если говорить про того же Гамлета, он бы его точно осилил. Другой вопрос, интересно ли ему. Мне кажется, не совсем. Но это как раз тот уровень драматургии, который равен режиссеру Алексею Сидорову.

— Я читал в одном вашем интервью, что вы каждый раз перед тем, как принять решение, мысленно думаете, что бы сказал Леонид Хейфец, ваш мастер.

— Да. Иногда я ему звоню. Когда нужно одно слово от него услышать — очень емкое, четкое, понятное. Но нельзя это часто делать, это же мастер. Это другое пространство.

— Из мастерской Леонида Хейфеца выходит очень много талантливых людей. В чем его особенность?

— Он очень жесток. Если говорить образным языком, он учит делать простой табурет, на котором ты потом всю жизнь будешь сидеть, прыгать, стоять. Ты его можешь кидать, перевозить — и ничего с ним не будет. Каждый его делает и каждый может заработать на хлеб тем, что он умеет, и тем, на что он выучился.

— В театре вы работаете под руководством Олега Меньшикова, много играете с ним. Он в театре отличается от того Меньшикова, которого все боятся? Журналисты, пиарщики и так далее.

— Олег Евгеньевич очень прямой человек. Конечно, статус позволяет — если он видит, что человек не подготовился, он может встать и уйти. Я ему несколько раз говорил: «Олег Евгеньевич, вы понимаете, что вас боятся?» А он всегда: «Да перестань! Как можно меня бояться? Я открытый, нормальный человек». Я говорю: «Нет, вы этого не видите, вы этого не замечаете». На самом деле, бояться его совершенно не стоит. Он очень простой, профессиональный человек. Если человек с ним честен и профессионален, то и он будет таким же. Вот и все. Это очень простая схема.

Плюс я всегда говорил и не перестану говорить, есть ощущение, что Олег Евгеньевич что-то такое знает, о чем мы с вами даже не догадываемся. Как будто он это держит в секрете. И когда я ему об этом говорю, он отвечает «Да ну перестань, у меня просто глаза черные и непонятно, о чем я думаю».

— У вас почти все роли взрывные, эмоциональные. Вы сами сейчас говорили про игру на разрыв. За это вас порой и критикуют. Вы хотели бы сыграть какую-то очень тихую, «молчаливую» роль, использовать другие средства выразительности?

— Я мечтаю. Вы знаете, да. Я мечтаю сыграть глухонемого человека, к примеру, у Стивена Спилберга. Во-первых, очень удобно, не надо говорить на иностранном языке. А во-вторых, мечтаю, правда. Мне кажется, получится. Но у меня просто характер такой, и роли такие.

— А если бы понадобилось все-таки на другом языке? Хотели бы в Голливуд? Как Козловский в сериале «Викинги»?

— Конечно.

— Предлагают?

— Сейчас есть такие мысли.

— Например?

— Пока не могу говорить, не имею права.

— Американское кино, да?

— Да.

— Недавно в интервью Александр Молочников привет вам передавал. Мы делали с ним интервью два месяца назад, и он сказал, что вы с Палем — цитата — заменили Сергея Бодрова.

— А я, кстати, читал. …

— Как вам это сравнение?

— Даже не знаю. Мне кажется, Саше Молочникову что-то надо, вот он и решил это сказать, а потом позвонит и скажет: «Сань, слушай, надо тут помочь в одном деле». (Смеется.) Ну, шучу, конечно. Не знаю, как к этому относиться. Я обожаю Сашу Молочникова, это мой однокурсник, друг и, безусловно, талантливый молодой человек, который мало чего боится в профессии, прямо идет, что называется, на рожон.

— Ладно, раз не вы и не Паль, кого бы вы назвали главным актером поколения?

— Вот недавно в интервью я назвал Паля. Долго думал, назвал Паля. Но в тот момент совсем забыл про Петю Федорова. Это хай-левел, еще и человек вне тусовки, занимается каким-то своими делами, теперь вот музыкой, выпускает классные клипы.

— А вы себя ощущаете человеком в тусовке или нет?

— Хороший вопрос. По-разному. Я точно не в этой тусовке, но так или иначе эта тусовка создает кино, и ты в ней работаешь. И там очень много хороших людей. На всякие вечеринки я редко хожу, потому что времени нет. Иногда, правда, хочется, встретишь там кого-нибудь, поговоришь о работе.

Но Петя Федоров… мне нравится, как он существует в кадре. Было бы очень интересно посмотреть на него на сцене. Мне кажется, Петя не играет спектакли.

— Вы можете выделить какую-то характерную черту вашего поколения — и актеров, и вообще ребят до 30 лет, живущих в России?

— Я про себя, Сашу Паля и того же Сашу Молочникова. Петя чуть постарше, но, тем не менее, из этого же болота. Мне кажется, все четко понимают, что не имеет права артист вести себя как артист. Он должен больше работать и заниматься любимым делом, вкладываться в это, а не во что-то другое, как это было в «золотые» 2000-е. Иногда наблюдаешь за некоторыми артистами чуть старше и не очень понимаешь, почему они так себя ведут.

И еще это поколение, которое говорит правду. Паль мне легко может сказать: «Слушай, Сань, мне кажется, что это откровенное говно какое-то». Про кино или про какую-то сцену. У нас с ним свои внутренние разговоры, и он может мне много сказать. Даже не про кино, а про какой-то поступок. И я тоже могу. И стремимся мы, как ни странно, не к деньгам, а к чему-то светлому — к крутой работе в кино, например.

— Как деньги вас изменили — они вас делают слабее или сильнее?

— Деньги — это же энергия. Или ты их, или они тебя. Мы все от них зависим в той или иной степени. Меня всегда ругали, что я к деньгам отношусь несерьезно, то есть мне никогда они не были важны, скажем так. И мне все говорили: «Сань, ты просто не умеешь копить деньги. Почему ты так к ним относишься? Это же энергия, ее надо сохранять. И пользоваться ей». Но у меня никогда это не получалось, если честно. Поэтому отношение к деньгам как было никаким, так, наверное, и осталось. Но, конечно, деньги дают возможности.

У меня есть несколько материальных целей, которые хочется реализовать. Очень хочу квартирку, маленькую-маленькую в Риме и маленькую-маленькую в Париже. Прям крошечную в центре города, такую студию небольшую. Чтобы я в любой момент мог туда рвануть и заниматься там своим творчеством. И мне совершенно точно не надо никаких яхт. Даже если я смогу себе позволить яхту, я вряд ли ее куплю.

И еще, чтобы у меня всегда были деньги заплатить за любой ужин в любом ресторане со своей любимой девушкой. Это важно. В общем-то, и все. У меня нет какой-то особой потребности, я каждый раз пытаюсь от этих потребностей, наоборот, избавляться.

— Давайте от яхт к автозаку. Когда Паль попал туда в июле, все были на «Кинотавре», вы его ругали, подбадривали?

— Я ругал его. Спрашиваю: «Сань, чего ты туда поперся? Ты какой-то политический активист, что ли?» И я не могу назвать, положа руку на сердце, Александра Паля политическим активистом, который на амбразуре за оппозицию или, наоборот, за власть. Когда я об этом узнал, я начал ему писать-звонить, спрашивать, какая помощь нужна. Да нет, говорит, никакой помощи, сейчас нас там оформят, запишут и отпустят. Так и произошло.

Я его вечером встретил в тот день. Спрашиваю, а что ты там делал? А он: «Я гулял. Не поверишь, я просто стоял и смотрел». У него есть любопытство, он любит такие ситуации, нарваться на что-нибудь, влезть в драку может. Это чисто пацанская черта, которую он привез с собой из Челябинска, и она никогда от него не уйдет. Но в этом и заключается его харизма.

У нас тот разговор ничем не закончился. Вот он «реально просто стоял». Я говорю: «Саш, скажи, пожалуйста, а почему я там не стоял? Признайся честно, ты знал, куда идешь, зачем идешь. И более того, тебе даже хотелось, чтобы так и было. Вот, чего ты радуешься?» В общем за это мы все его и любим, и ценим, и уважаем. Он открыто может говорить о таких вещах и при этом искренне радоваться.

— Вам приходилось друг за друга заступаться когда-то?

— Всякое приходилось. Сашка, конечно, отчаянный человек. Я у него учусь этому.

— А он у вас?

— Хрен его знает — это у него спросите.

— Хорошо, в следующий раз. Ваш персонаж в «Притяжении», Артем, всех зовет на баррикады через YouTube. Были в фильме какие-то отсылки к Навальному, как думаете? Или, например, это отголоски в кино годовщины революции.

— Прямых параллелей, конечно, не возникало. Тем более с Алексеем Навальным. Но если вспомнить кино… Я оправдывал своего персонажа и говорил, что многое было из-за любви, потому что чувак просто потерял голову, свихнулся от этой самой любви, от того, что ему отказала девушка. Так что все это по большому счету из-за любви, а не из-за политики.

— Я спрашивал у Молочникова и у вас спрошу, вы чувствуете цензуру? Может, на уровне сценариев.

— Когда смотришь сериал «Черное зеркало» — там есть серия про премьер-министра [«Национальный гимн»], всем известная. Ощущение, что в России такое кино было бы невозможно представить. Но, может, не пробовали? С другой стороны, если бы такой сериал вышел на одном из центральных российских каналов, то как бы отнеслись к нему зрители? Я уверен на 100%, что в глубинке такие сериалы не смотрят. Поэтому тут спорный момент.

Конечно, хотелось бы, чтобы у нас такие вещи возникали, но они и появляются. В том же «Притяжении» героиня говорит про телевизор — «Будешь так долго смотреть, таким же станешь». Здорово же, что такое возможно. Просто каждый человек выбирает сам — смотреть или не смотреть.

— Были какие-то роли, на которые вы пробовались и получили отказ? А потом посмотрели — и жалели, потому что здорово получилось.

— Нет, такого не было. Я сейчас, наверное, уже могу рассказать. У меня были пробы на фильм «Викинг» — это было очень давно — на роль князя Владимира. И я прекрасно отношусь к [режиссеру Андрею] Кравчуку. Пробы были неплохие, но утвердили Данилу Козловского. Жалею ли я об этом? Нет, наверное. Но тогда мне очень хотелось, конечно же.

— Вы говорили, что хотели попробовать себя и в роли режиссера.

— Да, думаю, что уже в ближайшем будущем это случится. Есть одна конкретная идея, практически написан сценарий. Такое хулиганское кино. Не буду рассказывать, пока не могу. Но хочется взглянуть на процесс кинопроизводства с другой стороны. Я всегда эту идею отталкивал и до сих пор отталкиваю, потому что боюсь, но организм чуть сильнее, чем ты, и поэтому он знает, что тебе больше надо. И я боюсь, что режиссура мне понравится больше, чем актерское дело.

— От чего вы в первую очередь откажетесь, если вдруг серьезно займетесь режиссурой?

— От театральной сцены, потом от своего проекта. И только потом — от съемок в фильмах. Мне это больше всего нравится, это моя стихия. Когда ты попадаешь на площадку, когда ты артист в кадре, ты там очень комфортно себя чувствуешь.

— Сами сыграете в своем фильме или Паля позовете?

— Паля вряд ли, потому что он испортит мне всю малину. Тяжело работать со своими. Он будет подкалывать, кричать из кадра: «Петруха! Чего я здесь должен делать? Давай, иди, объясни мне». Поэтому я и Молочникову не советовал звать меня — он хотел снять меня в «Мифах». Я ведь не буду сдерживать себя на площадке. Это, знаете, такая дружеская любовь однокурсников. Однокурсники — даже больше, чем семья, мы ведь все друг о друге знаем.

— Вы же довольно внезапно решили стать актером? Вы как-то осознанно выстраивали свою карьеру? Продумывали все?

— Поначалу нет. Но когда мы познакомились с агентом Катей Корниловой, мы начали выстраивать конкретную стратегию, и мне кажется, это правильная вещь. Когда я еще учился в ГИТИСе, мы говорили о том, что нужен сериал, который станет популярным. Именно сериал. И нужна обязательно главная роль в полнометражном большом кино большого режиссера, такого, как Федор Сергеевич Бондарчук, какой-то глыбы российской. Кто бы как ни лукавил, мне кажется, мечта любого российского артиста, особенно молодого, сняться у Бондарчука, прикоснуться к этой энергии.

У Федора Сергеевича невероятная харизма и невероятная энергия. И не влюбиться в него как в человека невозможно. Я ни разу не видел его на площадке или в работе не сосредоточенным, грустным или уставшим. Он будет отдавать тебе максимум, и всем людям, которые его окружают.

Так вот, мы с Катей спланировали первую пятилетку и стремились к ее выполнению. Выстроили схему: чтобы заполучить главную роль в большом кино, сначала нужно было сняться еще и в маленькой роли в одном важном проекте, затем в другом, — чтобы тебя заметили. Как ни странно, мысли материальны, и они через пять лет сбылись. И получилась очень яркая народная история, которая полюбилась людям, если говорить про «Полицейского с Рублевки». И получилась главная роль у Федора Сергеевича Бондарчука.

— Вы часто с Катей отметаете какие-то роли?

— У нас интуиция работает плюс-минус одинаково. Она мне про некоторые проекты даже не говорит — понимает, что это не мое, что я там сниматься не буду и время тратить мое не надо. И нервы тоже. А раньше она делала очень хитрые вещи, когда я еще в ГИТИСе учился, и мог, скажем, соблазниться на деньги за кино. У тебя же ничего нет, ты студент, пельмени ешь. Я был готов согласиться на что угодно — а она тратила в день по два-три часа на разговоры со мной, убеждала, что мне это не надо. Хотя это огромные деньги для пацана.

У нас была такая история, когда меня утвердили в один из сериалов, но мы отказали, хотя я очень хотел. Но ей за это огромное спасибо. Иначе сейчас бы не состоялось ни «Гоголя», ни «Притяжения», ни «Т-34» у Леши Сидорова.

— Вы помните, сколько денег потеряли на том сериале?

— Сейчас нет. Но тогда мне казалось — это какие-то баснословные деньги для пацана, который живет в общаге и думает, что сегодня будет есть вечером, макароны или пельмени.

— И кто круче готовит, вы или Паль?

— Мы оба не умеем готовить, но Паль хоть что-то умеет. Он пельмени хорошо делает. Мы в какой-то момент устали есть пельмени и перешли на «Макдональдс», потому что было вкусно. Шли после учебы в Макдак. А так, пельмени и яичница — это его максимум. Я и того не умею. Мне нравится на костре что-то делать, но это, в принципе, достаточно просто. Я даже ничего не мариную.

— Вы — один из самых успешных актеров своего поколения. Вы могли бы дать советам ровесникам?

— Собой оставаться — это самое сложное. Очень легко попасть под влияние и превратиться в кого-то другого. А оставаться собой — самая трудная задача и вроде самая простая, самая нужная всем. И тогда ты будешь уникальным, будешь от всех отличаться.

Шоу Александра Петрова #Зановородиться пройдет 30 января в Москве и 2 февраля в Петербурге.