Три недели репрессий в Турции Как живет, о чем говорит и чего боится Стамбул после неудачного переворота

После неудачной попытки военного переворота в Турции прошло три недели. Сохранивший власть президент Реджеп Эрдоган заявил о победе демократии и назвал главного виновника — проповедника Фетхуллаха Гюлена. Чуть ли не каждый день сообщают о новой группе задержанных или уволенных гюленистов — не щадят никого, вплоть до футбольных арбитров. В Стамбуле царит странная атмосфера праздника, проникнутого страхом: почти каждый день на центральной площади города проходят массовые митинги в поддержку действующей власти — при этом разговаривать с журналистами под собственными именами отказываются даже те, кто ее в целом поддерживает, не говоря уже о сторонниках Гюлена. Специальный корреспондент «Медузы» Илья Азар четыре дня встречался в Стамбуле с самыми разными людьми — и попытался рассказать их словами, что случилось в Турции, как это понимать и что происходит теперь. Выяснилось, что репрессии против сторонников Гюлена поддерживают почти все — хотя политические оппоненты Эрдогана опасаются, что президент Турции может использовать неудавшийся переворот, чтобы окончательно превратиться в диктатора.

1. Ночь переворота

Попытка переворота в Турции произошла поздним вечером 15 июля. Военные перекрыли мост через Босфор, обстреливали парламент из танков, захватили Генштаб и остановили работу аэропорта Ататюрк. Президент Турции Реджеп Эрдоган избежал ареста и, обратившись к нации через Facetime в телефоне телеведущей CNN Turk, призвал своих сторонников выходить на улицы. Люди начали останавливать танки, полиция вступила в перестрелку с военными, погибли почти 300 человек, но к утру стало понятно, что режим устоял.

Хакан Аксай (журналист, долгое время жил в России, сейчас — колумнист сайта T24): Для страны, которая на этом специализируется, с переворотом все вышло очень нелепо. (За последние 60 лет это была пятая попытка армии осуществить в Турции переворот — и первая неудачная — прим. «Медузы».)

Мехмет (сторонник Эрдогана, работает в компании Turk Telekom, исповедует консервативный ислам, фамилию не назвал): Вместе со мной на улицы вышли молодые и пожилые, женщины и мужчины, люди всех политических взглядов. Я видел, как солдаты стреляли по людям без разбора, видел раненых и умиравших. Военные были как будто в забытьи. Но люди, которые вышли с флагами и без оружия, уговорили многих солдат опустить автоматы и перейти на сторону народа. Только офицеры продолжали стрелять.

Я голосовал за Эрдогана, а значит, мой долг — защищать его. Мы отличаемся от европейцев или арабов. В нашей культуре и религии заложено повиновение лидеру. Кроме того, биться с танками и погибнуть на войне — это огромная честь. Поэтому когда наш благословенный лидер позвал нас на улицы, для нас это было счастьем. Эрдоган — второй по значимости в истории Турции лидер после Ататюрка (Мустафа Кемаль Ататюрк, первый президент страны, основатель современной светской Турции — прим. «Медузы»). Он сделал много для нашей страны: построил дороги, мосты, а главное — вернул Турции достоинство. Он — один из нас.

Сирин (курдка, светский либерал, фамилию не назвала): Сторонники Эрдогана реально глупые! Как они могли лезть под танки после его слов?

Анна Богословская (русская жительница Стамбула, журналист; имя изменено): Самое ужасное, что в мечетях призывали людей выходить на улицы, где-то раздавались призывы к джихаду. Я слышала, что по крайней мере одного имама, который не звал людей протестовать, уже задержали.

Саназ (профессор одного из стамбульских университетов, либерал; имя изменено): В ту ночь я увидела, что ценности в обществе еще остались. Мы, белые образованные турки, которые хорошо зарабатывают, разъехались по курортам — а на танки вышли мясники, учителя, портные. Значит, капитализм разрушил только наши ценности, а не народные.

Сирин: В какой-то момент я увидела, как полиция стреляет в армию — а рядом беснуются сторонники Эрдогана и кричат «Аллах акбар». Я ушла домой.

Саназ: Я никогда не видела, чтобы танки стреляли по людям, а обоснованием для этого служила исламская философия. Заметьте, они не бомбили дворец [Эрдогана], потому что собирались жить в нем. Зато они обстреливали парламент. Как могут люди с демократической идеологией обстреливать парламент?

Мехмет: Думаю, Гюлен в этой ситуации выступил как камикадзе.

2. Проповедник Гюлен

Президент Эрдоган быстро нашел виновного. Переворот еще не успел провалиться, а он в своем обращении к народу уже обвинил в его организации исламского проповедника Фетхуллаха Гюлена. Гюлен родился в 1941 году в семье имама, поэтому в десятилетнем возрасте стал хафизом (профессиональным чтецом Корана). С 1959 года Гюлен — второй имам мечети в Эдирне, а в 1966-м переезжает в Измир, где становится богословом-проповедником. Его популярность быстро растет, Гюлена знают во всей Турции, и в 1977 году он читает первую проповедь в Стамбуле. Первую школу Гюлен открыл еще в Измире, а к моменту переворота их было примерно полторы тысячи в 150 странах мира. Сторонников Гюлена называют движением «Хизмет», однако ни членства, ни четкой структуры у него нет. На официальном сайте «Хизмета» говорится, что школы Гюлена «действуют исключительно в соответствии с местными образовательными стандартами и носят светский характер», а «подход, практикуемый в школах, защищает учеников от проявлений фундаментализма и экстремизма, прививает уважение к другим, к людям как творениям Бога».

Гюрхан (консультант турецкой армии, сторонник крайне правой Партии националистического движения; имя изменено): Гюлен всегда говорил с людьми о реальных проблемах, он очень хороший проповедник, и он умеет убеждать. В его проповедях и речах нет ничего плохого — а в 1970-х его съезжались слушать со всей Турции. Первую свою школу Гюлен открыл в 1966 году в Измире, а через 25 лет в Турции существовала уже сеть из тысячи школ и колледжей. Гюлен и его сторонники просто приходили к бизнесменам и говорили, что им нужна земля, чтобы построить на ней колледж: «Ты нам поможешь, потому что Мухаммед говорил творить добро». Потом другой бизнесмен обеспечивал строительство, а гюленисты воспитывали там детей.

Мехмет: В Турции после [антиисламских] переворотов 1980 и 1997 годов религиозные люди не могли собираться вместе, они не чувствовали себя в безопасности, боялись репрессий от государства, армии и полиции. Движение Гюлена предоставило им возможность говорить о религии. Гюлен заработал их доверие и уважение, люди начали давать ему деньги, чтобы он открывал школы, общежития и организации. Невинные религиозные люди верили Гюлену, что он позволит им спокойно существовать в светском государстве. Вот почему все это выросло до таких масштабов.

В начале 1990-х движение Гюлена вышло на международный уровень — школы открылись в Средней Азии, в странах бывшей Югославии, в России.

Иван (учился в Казани в гюленовском Татарско-турецком экономическом лицее № 7, сейчас живет и работает в Турции; имя изменено): У нас была очень хорошая государственная светская школа, входила в тройку лучших по Татарстану. Я вообще ничего не знал о Гюлене, пока не закончил учебу. В 2007 году турецких преподавателей выгнали — и школа стала обычной. Турок обвиняли в том, что они распространяли идеи движения «Нурджулар» (другое название «Хизмет» — прим. «Медузы»). Школы нужны были Гюлену и его движению, чтобы создавать ячейки своего влияния. Но со мной они никакой работы не вели — наверное, потому, что я не был мусульманином. Я сам решил поступить в магистратуру в Стамбул, отучившись в университете в Казани, движение мне никак не помогало.

Гюрхан: Мои знакомые из правительства Боснии рассказывали, что в 1993 году во время войны в Югославии гюленисты приехали в Сараево и сказали, что хотят открыть колледж. Им ответили, что сейчас нужны солдаты, а не учителя; их даже избили, но гюленисты остались ждать в аэропорту. Тогда мэр Сараево заявил, что если они найдут в городе целое здание, пусть открывают школу. Так они и сделали. После этого все поверили, что это очень хорошие люди.

3. Масонская ложа

Сторонники Гюлена называют его движение «Хизмет», а противники — FETO. Формального членства в движении нет, что заставляет многих считать его сектой. Именно FETO (хотя технически такой организации не существует) 16 июня 2016 года турецкий суд признал террористической организацией. После переворота сочувствующих Гюлену и его соратникам найти в Стамбуле практически невозможно — еще и потому, что подобные убеждения могут привести к проблемам с законом. Почти все собеседники «Медузы» высказывались о Гюлене негативно.

Мехмет: Сначала Гюлен не представлял угрозы для государства. Среди его сторонников были не чиновники, а бедные люди или предприниматели. Но получив деньги и поддержку, он начал готовить в своих школах людей и отправлять их в разные государственные органы.

Волкан (работник турецкого отделения «Лаборатории Касперского», кемалист, то есть сторонник светской Турции по законам Ататюрка; имя изменено): Отец отправил меня в школу гюленистов. Они выделили меня среди других учеников из-за хороших оценок и готовили к службе в армии. Они изменили мое имя, чтобы обмануть принимающих экзамены в военном колледже [которые могли вычислить во мне гюлениста]. Они сказали, что я им буду очень полезен в армии, так как не выгляжу как типичный турок и типичный мусульманин. Но я не пошел в колледж и скоро вообще понял, что я атеист.

Мехмет: Я состоял в FETO в детстве и знаю, как они управляют людьми. Они забирают умных бедняков в свои школы, учат их, потом помогают тем студентам, которых выбрали, дают им ответы к экзаменам для поступления, например, в армейский колледж. Попав через систему FETO в государственную организацию, ты должен делать все, что говорит тебе «большой брат».

Волкан: «Большие братья» говорят тебе: «Ты должен пойти преподавать в эту школу, студентам там понадобится твоя помощь». У каждого «большого брата» 10–12 студентов, которых он устраивает в общежития. Интернет, телевидение, телефоны запрещены, когда ты с «братом». У них много студентов из бедных семей, потому что они обеспечивают жильем и деньгами.

Иван: Гюленисты позиционируют себя как люди, которые могут друг другу помочь в любой ситуации. Если ты свой, тебе найдут жилье, например. Есть у них и большие экономические группы, например MÜSİAD, куда входят многие бизнесмены.

Волкан: Я учился у них два года, я молился с ними, я ездил с ними в отпуск. Но потом я подружился с девочкой из своего класса и стал сидеть с ней за одной партой — и молиться с ними мне запретили: с их точки зрения я стал грешником. У них извращенные мозги. Они говорили, что хотели распространять ислам по планете и чтобы везде был мир. Все это звучит симпатично, но как только я смог посмотреть на них со стороны, я ясно увидел, что они не хотят, чтобы люди занимались наукой, только религией. Они против эволюции. У Гюлена много книг, которые ты обязан читать, — в них все об Аллахе и мире. Они делают вид, что служат Аллаху, а на самом деле управляют государством и большими компаниями.

Гюрхан: Система в гюленистском движении «Хизмет» (слово переводится как «услуга» — прим. «Медузы») трехступенчатая. Учителя работают, собирают деньги и отдают их на вторую ступень — бизнесменам, владельцам недвижимости. Третья ступень — это те, кто находится вокруг Гюлена. Движение создавалось, чтобы распространять ислам и турецкий национализм, а также для диалога с христианами и евреями, но в итоге они стали государством в государстве, как и говорит Эрдоган. Я думаю, что гюленизм более опасен, чем терроризм. Гюленисты — как солдаты, собаки или роботы, никто из них никогда не задает вопросов.

Эдже (левая активистка, художник; имя изменено): Я никогда с гюленистами не сталкивалась, но знаю, что это исламистская секта, которая проникла во все институты власти. Такая пирамида — как у масонов.

Саназ: Нас, либералов, обманули! Я была на нескольких конференциях гюленистов, и они казались нормальными, не выглядели очень уж религиозными. Многие из отставленных генералов-кемалистов (кемалисты — сторонники светского пути Ататюрка — прим. «Медузы») говорили, что гюленисты втихую захватывают армию, но мы думали, что они из ревности их оговаривают. А на самом деле гюленисты разделяли людей на своих и чужих. Например, люди в приемных комиссиях давали ученикам из гюленовских школ ответы на вопросы экзаменов в военные и юридические колледжи.

Гюрхан: Я с детства знал, что гюленисты готовы на все, чтобы остаться в армии, — они могут пить алкоголь, жить разведенными в одном доме. Есть фетва (в данном случае разрешение от муллы — прим. «Медузы»), по которой они могут так делать. Я вырос в семье националистов, моя мама носила хиджаб, и чтобы она могла попасть на военный объект, где мама работала учителем, нам пришлось покупать для нее машину. Мой отец был настоящим мусульманином и защищал ислам. А офицеры-гюленисты просто заставляли своих жен снимать платки.

Йылмаз (учитель, имя изменено): Я и все мои светские друзья думают, что гюленисты — это зло, уже много лет. Эрдоган — это плохо, но FETO — еще большее дерьмо. У них есть спящие ячейки, они хотят захватить власть, а Гюлен — стать диктатором. Мы не рады Эрдогану, но лучше он. Эрдогана мы можем убрать на выборах, а FETO хочет, чтобы Турцию контролировала Америка.

Мехмет: Если бы победил Гюлен, его государство было бы основано на американской империалистической системе — и мы бы стали марионеткой США, как Ливия, Египет или Афганистан.

Мустафа (сотрудник турецкого офиса «Яндекса»): Борьба западников и восточников длится у нас почти три века. Сейчас сражаются сторонники НАТО против тех, кто думает, что место Турции в ШОС (Шанхайская организация сотрудничества — прим. «Медузы»). Гюлен был религиозным человеком, но не фундаменталистом, поэтому в США решили сделать на него ставку, чтобы в арабских странах у власти были умеренные мусульмане. США начали свой проект «Великого Ближнего Востока», планируя объединить всех под властью Реджепа Эрдогана. Его им посоветовали гюленисты как прозападного харизматичного умеренного мусульманского политика. Но в армии поняли, что США начинают свою игру и для них места не хватит, поэтому начали говорить, что место Турции в Евразии. Тогда Эрдоган согласился на операцию «Эргенекон» против кемалистов, и все думали, что теперь-то гюленисты вместе с Эрдоганом сделают Турцию более исламской. Но они поссорились.

4. Как Эрдоган поссорился с Гюленом

Долгое время Эрдоган и Гюлен были союзниками — например, вместе ударили по позициям кемалистов, обвинив группу «Эргенекон» в заговоре против власти и подготовке переворота в 2008 году. Позже десятки человек были осуждены. Вскоре, однако, бывшие союзники стали врагами.

Гюрхан: До 2013 года почти все сторонники Эрдогана были связаны с Гюленом. Даже лидер партии националистов говорил, что они «в одной упряжке». Они были не просто друзья, они все делали вместе.

Мустафа: Эрдоган сделал много для того, чтобы гюленисты стали более влиятельными, создали параллельное государство. Но это было взаимовыгодное сотрудничество. После 2003 года, когда эрдогановская Партия справедливости и развития пришла к власти, число гюленистов при помощи Эрдогана увеличилось в 10–20 раз.

Открытый конфликт у них случился три года назад. Гюлен вроде бы отправлял Эрдогану рекомендации, что ему надо делать, а Эрдогану это не нравилось, тем более что они угрожали лишить его власти. В 2013 году на последней олимпиаде по турецкому языку, организованной гюленистами, Эрдоган и его министры еще хвалили Гюлена. Говорят, что Эрдоган секретно договаривался с кемалистами, чтобы избавиться от Гюлена.

В декабре 2013-го в Турции произошел коррупционный скандал: по подозрению во взяточничестве были арестованы 47 человек, три министра ушли в отставку. Эрдоган заявил, что «под прикрытием борьбы с коррупцией создается самая что ни на есть незаконная, отвратительная и темная ловушка», и обвинил в организации атаки на правительство Гюлена, после чего многие прокуроры и следователи, якобы работавшие на проповедника, были уволены. Увольнения и аресты гюленистов продолжались и в последующие годы.

Саназ: Это была первая попытка переворота — антикоррупционного. Тогда говорили, что у Эрдогана миллиард долларов в доме, публиковались прослушки его разговоров с сыном — люди тогда очень бурно реагировали, переворот мог иметь поддержку. Вторая же попытка произошла сейчас, потому что в августе должно пройти было собрание высшего руководства армии, на котором планировался арест всех связанных с Гюленом военных начальников. Они торопились.

Сам переворот многие сочли очень странным. В СМИ и блогах начали обсуждать версию, что Эрдоган сам срежиссировал попытку захвата власти или как минимум дал ей случиться, зная, что она обречена на провал.

Саназ: Переворот не был плохо подготовлен. Заговорщики обладали большими силами, атаковали все критически важные точки. Говорили, что они не смогли даже обрубить телевещание, но они напали на TurkSat, просто не смогли найти запасной передатчик. Причина поражения в том, что их поддержала не вся армия.

Анна Богословская: У знакомых турок первая реакция была, что переворот выглядит ненатурально. Сейчас министр внутренних дел говорит, что полиция займется расследованием постов в соцсетях, в которых говорилось, что это постановка.

Гюрхан: Невозможно, чтобы Эрдоган имитировал переворот. Он не смог бы найти ни одного офицера, который решил бы за него умереть.

Что касается версии, что Эрдоган дал перевороту случиться, то в ее пользу говорит то, что министр энергетики, давая интервью по телевизору, во время переворота улыбался. Еще странно, что самолет мятежников, которые якобы держали на мушке самолет Эрдогана, не сбил его. Если вы стреляете по парламенту, почему не сбили самолет? Но сайты, где это обсуждают, можно открыть только через VPN.

5. Гюлен как организатор

Прямых доказательств участия Гюлена в попытке переворота нет. Сам Гюлен, последние годы живущий в США, заявил, что не имеет отношения к произошедшему; Эрдоган в свою очередь потребовал от американцев, чтобы они выдали мятежника Турции.

Саназ: Гюленисты — мозг переворота. Еще участвовали кемалисты, которые по-настоящему ненавидят Эрдогана, и офицеры, которые хотели побыстрее стать генералами.

Мехмет: Пока нет никаких доказательств, но офицеры под следствием признаются в своей связи с Гюленом. В FETO не отдавали приказы на бумаге, только словами. Если Гюлен дает приказ, то все его сторонники будут следовать ему как роботы, не задавая вопросов.

Гюрхан: Доказательства причастности? У каждого из задержанных офицеров была найдена в кошельке купюра в один доллар США с особыми номерами. Это может звучать смешно, но гюленисты любят символические жесты — они верят, что эти доллары от Гюлена. Доллары якобы могут принести удачу и помочь распознать своих.

Илкер (профессор одного из стамбульских университетов; имя изменено): Я не слишком убежден в роли гюленистов. Они, похоже, имели отношение к перевороту, но точно не были в одиночестве. Эрдоган слишком быстро начал их обвинять.

Анна Богословская: Если бы в новостях не сказали, что это они, то никто бы так и не говорил. Мне кажется, что все говорят про гюленистов только плохое из соображений безопасности. И потом турки всегда на стороне победителя — они даже свою команду поддерживают, только когда она побеждает.

6. Турецкий 37-й

Уже на следующий день после подавления переворота в Турции начались массовые аресты и увольнения людей самых разных профессий — военных, учителей, профессоров, журналистов; также были закрыты школы и колледжи гюленистов. Масштабы чисток поражают: 5 тысяч работников медицинских учреждений, 20 тысяч учителей, 8 тысяч полицейских, 3 тысячи судей уволены, около 13 тысяч человек задержаны (многие позже отпущены). Всего было арестовано около 18 тысяч человек, а уволено больше 60 тысяч.

Если военных и полицейских обвиняют в участии в попытке переворота, то учителей, журналистов или, например, сотрудников авиакомпании Turkish Airlines увольняют с формулировкой «за связи с движением гюленистов». 

Иван: У Эрдогана сейчас свой 37-й год, идут колоссальные чистки.

Гюрхан: Турецкое государство считает движение гюленистов террористическим, поэтому быть его членом — это преступление. До переворота я не был в этом уверен, но теперь думаю, что они должны быть арестованы.

Саназ: Не все арестованные виновны, но и не все, кто на свободе, невинны. Потенциал остался, они могут ударить еще раз.

Мехмет: Я уверен, что среди 60 тысяч человек есть уволенные по ошибке — ведь забирают всех, кого подозревают в связях с гюленистами. Конечно, они не выходили на улицы с оружием в поддержку переворота, но гюленисты же есть во всех правительственных учреждениях. Учителя промывают мозги детям, поэтому важно вычистить всех. Это как избавить самих себя от рака. Кто знает, может, и меня арестуют. Я не буду из-за этого переживать.

Лале (учительница; имя изменено): Мой брат служит в армии по контракту. Он не интересуется политикой. Но мой муж, который несколько лет назад стал большим фанатом Эрдогана, после переворота спросил меня: «Твой брат точно не гюленист? Я хочу быть в этом уверен». Это было для меня слишком, ведь он знает меня, моего брата, всю мою семью. Получается, он мне не доверяет! В итоге я ушла из дома.

Эдже: Никто не хочет защищать гюленистов, потому что мы знали, что они опасные исламисты, еще до того как Эрдоган начал их критиковать. Но даже с этими людьми нужно обращаться в рамках конвенции по правам человека (ее действие в Турции после переворота приостановили — прим. «Медузы»). Сейчас мы видим, что офицеров избивают; говорят, что к ним применяют пытки. Власть использует попытку переворота, чтобы криминализировать отдельные части общества. Многие левые боятся, что, разобравшись с гюленистами, примутся за них. Но переворот — это все равно было бы еще хуже.

Гюрхан: Моя подруга не имеет никакого отношения к движению Гюлена, но у нее был счет в Bank Asya, который считают гюленовским, и ее задержали. Еще один друг пошел на улицу выкидывать в мусорный бак книги Гюлена. Это заметил полицейский, и теперь друг тоже под арестом.

Йылмаз: Я не гюленист и никогда не был с ними связан, но мне как учителю не дают выехать в Германию на свадьбу двоюродного брата. В министерстве образования сейчас все очень подозрительны и боятся даже своих теней.

Лале: Моя подруга работает в одном из муниципалитетов, и во время попытки переворота оттуда рассылали сотрудникам сообщения по WhatsApp с требованием выйти на площадь Сарачхане, где были серьезные столкновения полиции с армией. У нее нет WhatsApp, и она не пошла. Теперь ее уволили. Я учитель литературы, и очень многих моих коллег уволили из-за поддержки «параллельного государства», даже не дав им шанса оправдаться. Это ужасно.

Гюрхан: Я тут видел телеэфир, в котором профессор одного из университетов говорила, что погибли 200 человек и их жизнь так же ценна, как жизнь Эрдогана. Еще она сказала, что не будет называть погибших мучениками, потому что это исламский термин. Ее уволили с телевидения, и университет тоже начал свое расследование.

Илкер: Я не верю, что гюленисты — главное зло. Они всегда были высокомерными затворниками и теперь страдают из-за этого. Сейчас, когда работает мощная машина государственной пропаганды, им припомнили все старые проступки. Эрдоган — прекрасный тактик и сумел превратить их в козлов отпущения.

Аксай: Как можно за сутки задержать или уволить десятки тысяч человек? Естественно, это было давно подготовлено, списки составлены. Эрдоган после выборов в парламент в ноябре 2015 года начал применять жесткие меры, но все равно общество бы сопротивлялось таким масштабным увольнениям. А тут, понимаешь, переворот — и все можно.

Саназ: Я работаю в большом университете, и из шести тысяч уволены только 95 человек. Один мой друг, гюленист, работал на факультете политологии, его убрали за несколько месяцев до переворота. Если он причастен к хунте, мне не важно, что он мой друг.

Мехмет: Гюленисты совершили предательство нации, и очевидно, что они должны быть казнены (после переворота Эрдоган заявил, что рассмотрит предложения вернуть смертную казнь в Турции — прим. «Медузы»). 46 полицейских погибли от рук мятежников. Они хотели уничтожить демократию, повлиять на экономику, туризм, права граждан. Они угрожали нашему укладу жизни. Даже в ряде штатов в США есть смертная казнь! Что мы вообще обсуждаем? Но казнить надо только тех, кто принимал решения с государственным статусом. Учителей казнить не надо.

Дошло до того, что 2 августа Футбольная федерация Турции уволила 94 чиновника, включая футбольных арбитров. Неофициально там признались, что увольнения связаны с неудачной попыткой переворота.

Йылмаз: Каждый, кто связан с FETO и хочет уничтожить нашу страну, может быть уволен. Это плохо для нашего имиджа, но ведь один из членов FETO признавался, что они организовали историю с «Фенербахче» (его болельщики утверждали, что именно движение гюленистов стояло за массовыми публикациями о «договорных матчах», что ударило сильнее всего именно по этой команде — прим. «Медузы»). Эти люди — опасные исламисты. С ними надо бороться.

Армию в Турции принято было считать институтом, стоящим на страже светскости и демократии. Даже перевороты, которые они время от времени совершали, не приводили к установлению военной диктатуры на долгие годы. Но в Турции отношение к армии давно изменилось, в том числе и потому, что ее с 90-х годов якобы заполонили гюленисты.

Эдже: В моей семье люди отправились в тюрьму после переворота 1980 года, поэтому для меня армия не защитник демократии. У военных должна быть автономия, но это не значит, что они могут вмешиваться в политику. Мы сами должны менять власть через выборы, а то, что это в наших условиях невозможно, не оправдывает переворота.

Гюрхан: Турецкая армия представляет светскую кемалистскую демократическую турецкую республику, это правда. Но в 90-х гюленистское движение решило уничтожить ее светский характер, и его люди начали проникать в армию. Впоследствии они стали генералами, командирами. Сейчас Эрдоган ставит обратно солдат и командиров, которые были уволены гюленистами. К сожалению, после переворота армию больше не уважают в обществе. Солдаты говорят, что не хотят выходить на улицу в форме, чтобы их не линчевали. Репутация армии еще никогда не была на таком низком уровне.

Жертвой репрессий стала и турецкая пресса. Проблемы у СМИ начались еще до попытки переворота, но после событий 15 июля приобрели куда больший масштаб — закрыты более сотни изданий, арестованы десятки журналистов.

Угур Гуч (секретарь Профсоюза журналистов Турции): В индексе «Репортеров без границ» Турция занимает 151-е место из 180. В стране не осталось свободной прессы, информация тщательно контролируется. Журналистов пугают преследованиями и тем самым склоняют к самоцензуре. С 2010 года более 300 журналистов побывали в тюрьме, и 64 человека все еще там.

Сельчук Гултазли (бывший собкор газеты Zaman в Брюсселе): В апреле 2016 года из оппозиционной газеты Zaman и агентства Cihan были уволены 400 сотрудников. Нас уволили по 25-й статье турецкого трудового кодекса, где говорится про «ложь, воровство и сексуальные домогательства». При увольнении по этой статье мы не получаем никаких компенсаций. В тот момент Zaman была самой многотиражной газетой в Турции — и за одну ночь превратилась в рупор правительства. Да, Zaman была вдохновлена учением Гюлена, мы никогда не поддерживали террор, ненависть и дискриминацию. Газета была социально консервативной и политически прогрессивной. Нас закрыли только из-за наших критических заметок, а о гюленистах вам лучше поговорить с другими людьми.

Мехмет: Гюлен использует турецких журналистов, чтобы делать новости против Эрдогана.

Гуч: Большинство из арестованных журналистов связаны с гюленистами. В рамках закона о чрезвычайном положении были закрыты 3 новостных агентства, 16 телеканалов, 23 радиостанции, 45 газет, 15 журналов, 29 издательских домов. Государство конфисковало все их имущество. Некоторые из задержанных отношения к движению не имеют. Но мы как профсоюз журналистов требуем, чтобы журналистов, которые находятся под арестом за их профессиональную деятельность, немедленно отпустили.

Аксай: Невозможно поверить, что все они гюленисты. В Турции журналисту не так просто найти работу, поэтому многие рады были возможности писать хоть куда-то — например, в СМИ Гюлена.

Гюрхан: Я знаю одну журналистку из арестованных. Когда по «Эргенекону» сотни заслуженных турецких офицеров были задержаны гюленистами, она написала в твиттере, что ей весело смотреть, как их жены стоят у тюрем. Я не чувствую к ней никакой жалости. Я понимаю, что это неправильно, но пытаюсь объяснить, почему никто не переживает из-за задержаний гюленистов.

7. Праздничный Стамбул

В течение двух недель после провала переворота весь общественный транспорт в Стамбуле был бесплатным. Все в Турции понимают, что это было сделано для того, чтобы сторонникам президента было проще добираться до площадей, где каждый вечер вплоть до начала августа проходили митинги в поддержку властей. На экранах в вагонах метро вперемежку с новостями показывали фотографии погибших в ночь переворота, а на площади Таксим соорудили мемориал с полным списком жертв. Все это очень напоминает чествование «Небесной сотни» погибших на Майдане (Босфорский мост, как и Институтскую улицу, переименовали в честь погибших).

На площади Таксим люди каждый день начинали собираться с семи вечера. Здесь был припаркован автобус, на котором висел плакат с текстом, использующим припев главной песни болельщиков «Ливерпуля»: «Ты никогда не будешь один, Реджеп Тайип Эрдоган». По всему Стамбулу на домах, гостиницах, паромах вывесили национальные флаги — так много в Стамбуле их не бывало даже по праздникам.

На площади, где митинговали в поддержку Эрдогана, раздавали бесплатную воду, еду и все те же национальные флаги. Уже за деньги можно было купить шарфы с изображением Эрдогана. Оратор называл организаторов переворота «предателями», утверждал, что они получили по заслугам, и почему-то перефразировал известную цитату Владимира Путина: «Мы их ловили даже в туалетах». Здесь же висел плакат в стиле американского Дикого Запада с фотографией Гюлена и надписью «Разыскивается». Ценилась голова Гюлена почему-то совсем недорого — 5 тысяч долларов.

Иван: У нас в районе до часу ночи на машинах ездят люди с флагами и кричат «Ура Эрдогану» или «Аллах акбар». Необъяснимая эйфория. Чего им дома не сидится?

Мехмет: Мы на улицах, потому что Эрдоган хочет, что мы были там. Правительство все еще под угрозой. Думаю, двух недель будет достаточно, чтобы показать миру, что мы можем защитить нашу страну!

Аксай: Многие сторонники президента начали видеть в нем пророка. Они верят, что Турции его бог послал. Это неудивительно, ведь у нас в стране только безграмотных около семи миллионов. Кемалисты сами виноваты, что мучили религиозных людей, не давали женщинам в школу зайти в платке. В итоге появился Эрдоган — и его не просто любят, за него готовы умереть. Если Эрдоган пальцем покажет на нас, пьющих кофе в соседнем ресторане, нас сметут за две минуты. Я видел глаза этих людей, они на все способны, и это пугает.

Сирин: Эрдоган чествует не демократию, а свою диктатуру.

8. Недемократическая Турция

Турцию сложно назвать демократической страной. В индексе демократии журнала The Economist она занимает 97-е место (между Угандой и Таиландом, Россия — на 132-м), в ней регулярно отправляют за решетку оппозиционеров и журналистов. Так, в 2013 году противостояние гражданского общества и Эрдогана обострилось до предела. Оппозиционеры вышли на улицу протестовать против строительства в стамбульском парке Гези (на той же площади Таксим) торгового центра. Противостояние продолжалось несколько дней, на улицах, прилегающих к Таксиму, развернулась настоящая гражданская война: полиция использовала водометы и слезоточивый газ, а протестующие отвечали камнями и бутылками. Парк не тронули (впрочем, в апреле 2016 года Эрдоган снова пообещал его застроить), но быстро появившиеся политические требования протестующих так и не были выполнены.

Аксай: Сейчас по всему городу развешены плакаты «Власть народу» и Эрдоган говорит, что демократия спасена. Но какая демократия спасена? Турция и 14 июля не была демократией, а сейчас еще хуже стало. Эрдоган хочет сам все решать, вот и вся его концепция. В Турции после Гези у всех постоянное напряжение — что же сегодня еще произойдет.

Эдже: Я была членом ассоциации «Профессора за мир» и была уволена из университета четыре месяца назад. Нас обвиняют в предательстве страны, но не за связи с Гюленом. 1200 человек подписали петицию, в которой потребовали возобновить мирные переговоры с курдами. Реакция была очень жесткая, и многим из тех, кто подписал петицию, уже грозит от двух до семи лет. Пока о нас забыли и занимаются гюленистами, но могут легко связать все вместе.

Мы последние четыре года наблюдаем становление авторитарного режима одного человека, переворот только легитимизирует его. Дать Эрдогану право на введение режима ЧП — это как дать пироману зажигалку. Он все и так контролирует, а после Гези власти так давили на либералов и левых, что ни у кого нет сил выходить на улицы и протестовать.

Мехмет: Это не Эрдоган отправлял журналистов за решетку, а FETO. Все консультанты Эрдогана сейчас обвиняются в причастности к движению Гюлена. Думаю, Эрдоган должен помириться с оппозицией, так как это FETO их преследовала. Когда Эрдоган пришел к власти в 2002 году, у него не было своей команды — и ему пришлось работать с FETO. Они его дезинформировали.

Отсутствие демократии сейчас, похоже, мало кого в Турции беспокоит. Еще 23 июля в Стамбуле состоялся митинг главной оппозиционной Республиканской партии, на который позвали сторонников Эрдогана. Через несколько дней лидер республиканцев отправился к Эрдогану в новый дворец Аксарай, хотя раньше обещал никогда туда не приходить. В условиях ЧП и постоянных арестов и увольнений многие оппозиционеры предпочитают публично поддерживать Эрдогана, причем некоторые в этом, похоже, искренни.

Аксай: У нас фактически нет оппозиции, только курды, но они заняты выживанием. Националисты — карманная партия Эрдогана, они его во всем поддерживают, а республиканцы очень пассивны.

Мехмет: Я думаю, что все оппозиционные партии верят в демократию и поэтому тоже не хотели, чтобы Эрдогана сместили в ходе переворота. Истинная демократия — это выборы.

Сирин: Я ходила на митинг республиканцев, чтобы почувствовать солидарность. Там были не только и не столько сторонники Эрдогана. Я, например, ходила с частью движения Гези, и было приятно увидеть, что люди все еще ходят на митинги. То, что потом государственная пропаганда использовала наш митинг в своих целях, меня не волнует — я привыкла.

Саназ: Мы, либералы, проиграли и должны приспособиться. Время либерализма ушло. Я не поддерживаю Эрдогана, но сейчас я — за него. Я объединюсь с любым политиком против военного переворота. Я верю в демократию, и первый шаг к ней — это воля народа.

Посмотрите на Францию, там тоже ввели режим чрезвычайного положения! А представьте, что бы сделал Путин! Это необычная ситуация, поэтому я терпима к Эрдогану. Да, будут жертвы, и я буду призывать людей помнить о либеральных ценностях, но я могу понять, если они откажутся. Из-за проблем с безопасностью, ИГИЛа (организация признана террористической и запрещена в РФ), террористов в мире не останется демократических стран. Будут права человека, но для избранных. Демократия в упадке, дух времени изменился.

Гюрхан: Националисты, да и я, верят, что сейчас не время обвинять Эрдогана. Нам нужно быть вместе, а когда все успокоится, мы зададим свои вопросы.

Саназ: Я не раз критиковала Эрдогана, и сейчас нельзя сказать, что критика запрещена. Да, есть давление, есть авторитарные тенденции, мы должны свернуть на другой путь. Но не сейчас. Гюленисты готовились к перевороту в течение десятилетий. Они внедрились в армию, в образовательные учреждения. Если бы переворот случился, все либералы были бы арестованы. Надо признать, что Эрдоган может легко стать охотником на ведьм и попытаться избавиться от всех своих оппонентов. Об этом мы еще поговорим. Но сейчас хорошо, что у нас в принципе есть возможность говорить. После победы хунты ее бы у нас не было.

9. Выход гюлениста

Найти в Стамбуле гюлениста, который согласился бы поговорить с журналистом (даже на условиях анонимности), практически невозможно. Большинство не отвечают на звонки и сообщения, другие утверждают, что с Гюленом никак не связаны. Единственный гюленист, который согласился пообщаться, из Турции успел благополучно выехать в другую страну.

Тургай (сотрудник издательства; имя изменено): Люди на улицах ищут гюленистов, чтобы линчевать их. Но кто такие гюленисты? У нас нет никаких специальных карточек или духовных ритуалов. Мы — учителя, полицейские, врачи, писатели, домохозяйки, клерки. Господин Гюлен — религиозный ученый, который пишет книги и читает проповеди. У него есть слушатели и читатели. Вот и все.

Если врач не вылечил пациента, а шофер устроил аварию, надо ли в этом обвинять Гюлена? Нет никаких доказательств. Нас выбрали как цель в «охоте на ведьм» и считают виноватыми во всех негативных явлениях в стране. Эрдоган выдумал себе врага, чтобы получить больше сторонников. Я читал господина Гюлена и слушал его речи. Он никогда не говорил людям, чтобы они делали что-то плохое или захватывали власть. Он говорит о мире, образовании, диалоге. Как исламский ученый он говорит: «Мусульмане не могут быть террористами, а террористы не могут быть мусульманами». Эту фразу я адаптирую к перевороту: гюленисты не могут быть предателями, а предатели — гюленистами.

Насколько я знаю, у мистера Гюлена нет ни школ, ни больниц, ни газет, ни телеканалов, а живет он на доходы от своих публикаций. Конечно, есть люди, вдохновленные его мыслями, которые стоят во главе этих организаций, но и только. Мы хотим жить в свободной демократической стране, где соблюдаются свободы слова, веры, мысли. Ветви власти должны быть разделены.

Если обучение в школе делает из меня гюлениста, то тогда зять Эрдогана, министр энергетики, тоже гюленист, ведь мы учились вместе. Все дети Эрдогана прошли через такие школы. Его правительство долго поддерживало все эти организации, а теперь из-за того, что некоторые СМИ критиковали коррупцию в правительстве, столько людей страдают. Это просто безумие.

Все, кого я знаю в «Хизмете», против коррупции. Они бы никогда не стали [жульничать на экзаменах ради продвижения своих людей]. Я думаю, что люди судят «гюленистов» по себе. Да и потом «гюленисты» просто намного более образованны и легко поступают в университеты и колледжи. А завистники думают, что они знали ответы.

Я был близок к «Хизмету», но никогда не замечал, что Гюлен хочет навредить людям хоть как-то. Я вижу, что его обвиняют без каких-либо доказательств. Даже если он и виноват, то почему Эрдоган не остановил его раньше, а работал вместе с ним?

10. Старый враг лучше новых двух

Гюленисты — относительно новый враг Эрдогана, и его былые противники опасаются, что вскоре репрессии перекинутся на них. Не позвали во дворец на встречу к Эрдогану, как и на митинг республиканцев на Таксиме, только одну парламентскую партию — прокурдскую Демократическую партию народов (ДПН).

Конфликт властей Турции с курдами, которые составляют не менее 20% населения страны, продолжается давно. Еще Ататюрк отказал курдам в автономии и многих правах, а с 1984 года «Рабочая партия Курдистана» (РПК) начала против Стамбула партизанскую террористическую войну. В 2013 году на фоне войны против ИГИЛ Эрдоган и лидер РПК Оджалан (с 1999 года он находится в турецкой тюрьме) договорились о перемирии. В июне 2015 года в Турции проходили парламентские выборы, и правящая АКП неожиданно не набрала абсолютного большинства голосов, получив только 40,9% голосов (курдская партия получила 13,1%). После этого война с курдами на юго-востоке страны возобновилась.

Эдже: Курды четыре года держали перемирие, но его нарушило государство из-за того, что ДПН взяла на выборах 13%, а партия Эрдогана впервые потеряла абсолютное большинство в парламенте. Они решили отомстить. Я не курд, но я поддерживаю требования курдов. Их депутаты в парламенте требуют очень умеренных вещей — равного статуса по гражданству, преподавания на их языке в школах и придания их языку легального статуса.

Сирин: Эрдоган из-за перемирия с курдами потерял часть голосов, которые перешли более агрессивным националистам, поэтому они поменяли стратегию. На новых выборах в ноябре 2015 года ПСР получила необходимые ей 49,5% голосов. Они [снова начали воевать с курдами и] поставили голоса впереди прав человека.

Мустафа: Многие обвиняют Эрдогана в том, что он возобновил войну, чтобы получить голоса. Они прямо говорили перед выборами: если вы дадите нам 400 депутатов (сейчас у АКП 317 — прим. «Медузы»), то все будет хорошо и больше терроризма не будет.

Аксай: После переворота партию курдов изолируют, потому что с ними идет чуть ли не гражданская война. Думаю, скоро начнутся аресты крупных партийных фигур. Теперь поголовно всех арестовывают, что будет послезавтра, никто не знает. Может, и за левых примутся, и за либералов.

Сирин: У Эрдогана нет стратегии, как с нами жить. Вся его стратегия — это отчуждение курдского общества и разделение турок и курдов. Правительства Турции со времен Османской империи не строят школы, не образовывают курдов.

Когда я была ребенком, мы жили в районе Стамбула, который был своего рода курдским гетто, и я помню ночную стрельбу на улицах. Мы закрывали занавески, тушили свет и молились, чтобы за нами не пришли. В ночь переворота я тоже испугалась, что кто-то придет ко мне и заберет меня, потому что я курдка.

11. Исламская президентская республика

Турция — парламентская республика, но с 2014 года Эрдоган фактически единолично правит ей как президент. В августе 2015 года он заявил: «Хотите вы этого или нет, Турция уже стала президентской республикой, и необходимо закрепить эту ситуацию новой конституцией». Незадолго до попытки переворота, в мае 2016 года, он снова призывал как можно скорее провести референдум о превращении республики в президентскую, против чего выступает оппозиция. После переворота Эрдоган и его приближенные заговорили уже о новой конституции. Неясно также, будет ли она светской или религиозной.

Эдже: Мы до сих пор используем конституцию, принятую хунтой после переворота 1980 года. Кроме того, у нас установлен барьер в 10 процентов на парламентских выборах, то есть менее популярные идеи вообще не имеют шанса быть представленными в парламенте.

Гюрхан: Два главных вопроса новой конституции — это президентская республика и светскость страны. Я как националист не поддерживаю институт президентства, потому что Эрдоган может стать диктатором. Сейчас он говорит про демократию так, как никогда раньше, но массовые аресты выглядят не очень демократично. Я ему верю, но многие не верят. Я надеюсь, что он сделает конституцию для всех — мусульман, светских, националистов, даже для курдов и других меньшинств.

Мехмет: Ататюрк говорил, что религия и государство не должны быть вместе. Мы понимаем важность светскости. Демократия выше национальностей и религии, самое важное — это равенство, и главное его условие — светскость.

Сирин: Ситуация ухудшается. Мне кажется, следующим летом я уже не смогу носить майку с большим вырезом, на меня уже сейчас женщины смотрят с укором даже на Истикляле (центральная торговая улица Стамбула — прим. «Медуза»). В компании, где я работаю, в Рамадан закрывали столовую, искали воду в тумбочках.

Саназ: У нас в Турции — консервативное общество, люди религиозные. Мы должны защищать светскую систему, но мы не можем изменить менталитет людей! Они на танки бросаются с голыми руками, говоря, что им поможет бог. Как можно их изменить? Светский лидер не смог бы остановить религиозный переворот, только другой религиозный лидер. И это хорошо.

Эдже: Угроза того, что Турция станет религиозным государством, всегда есть. Как женщина я ощущаю давление — государство все чаще говорит о моем теле. Я часто слышу какие-то слова на улице про мои татуировки. Но я не думаю, что так просто ввести здесь исламское государство — тогда будет гражданская война с курдами и с кемалистами.

Гюрхан: Это невозможно! Мы, конечно, приняли ислам, но он у нас отличался от арабского, персидского или даже албанского. Султаны пили алкоголь, да и вообще религия для нас больше как традиция. Эрдоган не хочет шариата. Он хочет, чтобы религиозные люди имели контроль, но я верю, что он понял важность светскости после попытки переворота. Прежде он никогда не вспоминал Ататюрка, а теперь постоянно его цитирует.

Саназ: Исламисты беспокоятся не о повседневных вещах, а только о том, что хорошо для Аллаха. Эрдоган нормальный человек, он беспокоится об экономике, у них есть инвестиции, они получают прибыль. Это Гюлен думает, что он кто-то вроде пророка и живет как индуистский монах, а Эрдоган и его приближенные ходят в магазины. Эрдоган не халиф, он скорее султан. Он может стать настоящим президентом для разделенной нации. Мы все можем объединиться.

Гюрхан: Эрдоган до смерти хотел стать президентом. Говорят, для этого он даже устраивал теракты. Власть пьянит людей, но, может, этот инцидент изменил его. Может быть, Эрдоган выучил уроки и понял важность парламентской светской республики Ататюрка.

Мехмет: Он может все население объединить, он великий лидер. Я голосую за Эрдогана, но это не значит, что я поддерживаю все, что он делает. Сильные лидеры иногда ошибаются, но делают выводы.

12. Разворот на Россию

Отношения России и Турции с приходом Эрдогана к власти начали стремительно улучшаться, однако поддержка Москвой президента Сирии Башара Асада, а затем вступление в войну в Сирии на его стороне серьезно их ухудшили. Кульминацией стал сбитый в ноябре 2015 года турками российский Су-24. Впрочем, незадолго до попытки переворота Эрдоган извинился, а уже после него заявил, что самолет сбили гюленисты.

Сирин: Теперь, видимо, все проблемы будут скидывать на гюленистов. А сторонники Эрдогана верят, потому что они, как и гюленисты, ничего не подвергают сомнению.

Саназ: Эрдоган никогда не просил сбить самолет, он был очень зол из-за этого [инцидента]. Но он не мог признаться, что не контролирует армию. Я говорила с его помощниками и точно знаю, что он был не в курсе.

Мехмет: Эрдоган не знал о самолете, не давал приказа. Потом выяснилось, что пилоты были гюленисты. Это абсолютно очевидно.

Аксай: Верить в то, что гюленисты сбили самолет без санкции Эрдогана, просто смешно. Это была очень большая ошибка, но такой уж у Эрдогана характер, из-за неудач на сирийском направлении он принял такое авантюрное решение. Но российский прагматизм, конечно, поражает, и теперь мы снова братья.

Гюрхан: Когда мы пытались подружиться с Россией, всегда вмешивались США или Запад и мешали нам. Но один наш известный историк говорит, что Россия и Турция — это единственные страны в Европе, которые самой Европой не признаются европейцами. А еще он говорит, что Россия и Турция — это две великие нации и если они будут вместе, то будут править миром, а если врозь — то править миром будут США.

Эрдоган потерпел много поражений на международном фронте в последнее время: Асад не ушел, Мурси не остался, Йемен не стал суннитским, Крым перешел к России, а Абхазия и Южная Осетия ушли из Грузии. Но теперь понятно, что виной тому были его консультанты-гюленисты, действовавшие в интересах США. Конечно, если Эрдоган обрубит связи с Западом, то наша экономика обрушится, но, возможно, ему удастся сыграть в турецкие шахматы и сбалансировать внешнюю политику.

Мехмет: Путин и Эрдоган — единственные лидеры в своих странах, они похожи. Наша судьба — быть вместе с Россией, просто FETO хотели разъединить Россию и Турцию. Российское общество делает то, что скажет Путин. Так же и у нас. Вот если в Москве будет переворот и Путин скажет выйти на улицы, народ же выйдет?

Саназ: Путин и Эрдоган могут понять друг друга, у них одинаковый стиль, похожие характеры и методы.

Аксай: Я вижу параллели даже не с Путиным, как все тут говорят, а с Ельциным. Для того тоже главное была власть, он любил рисковать: загогулины, рокировочки. Вот и Эрдогану нужен адреналин, а Путин как раз может долго выжидать. Но у Эрдогана сейчас возможностей очень мало. Куда ему идти? С Германией поругались, с США все сложно. Соседи — все враги. Остается евразийское направление — Россия, Иран, Китай.

Волкан: Мне нравится Путин, потому что он заботится о своих гражданах, в отличие от Эрдогана. Я видел ролик, где Путин сидит за столом, а вокруг бизнесмены. Люди на них пожаловались, что те не платят им зарплату, и Путин приехал разбираться. Он потребовал всех подписать бумажку, всех проверил, а одному еще сказал: «Ручку отдай». Это было здорово! Мы вообще считаем здесь, что он крутой. У нас говорят, что он катается на медведе. А кстати, еще я слышал, что Ленин пытал турок и хотел, чтобы они страдали. Это правда?