Обожжение, закопчение, оплавление, обгорание Петра Павленского начали судить за поджог дверей Лубянки. Репортаж Ильи Азара

18 мая в Мещанском суде Москвы начался процесс над художником Петром Павленским за акцию «Угроза», в ходе которой он поджег дверь здания ФСБ на Лубянке. Художника обвиняют в порче объекта культурного наследия, а именно — «зданий ОГПУ — НКВД — КГБ СССР, где в годы репрессий 1930–50-х годов содержались под арестом выдающиеся государственные, общественные и культурные деятели». Павленский требует судить его как террориста, он объявил суду бойкот. На заседании 18 мая, за которым следил специальный корреспондент «Медузы» Илья Азар, были допрошены сотрудники ФСБ, задержавшие Павленского на месте проведения акции. Адвокаты пытаются доказать, что действия их подзащитного — это искусство, а сама дверь не является частью объекта культурного наследия и, значит, уголовное преследование художника надо прекратить.

«Я думаю, что очень знаковым совпадением оказалось то, что меня судят именно Мещанским судом, потому что сегодня политическое противоборство происходит между культурными моделями. Это конфликт форм существования, поэтому и суд — мещанский», — заметил Павленский, сидя в «аквариуме», перед началом первого заседания по «Угрозе».

«Конфликт форм существования» начался во втором часу ночи 9 ноября 2015 года, когда художник подошел к зданию ФСБ на Лубянке с канистрой бензина в руках. Он облил горючей жидкостью дверь подъезда № 1 и поджег ее зажигалкой. После этого Павленский повернулся к зданию ФСБ спиной и замер с канистрой в руках на фоне горящей двери.

В этот момент его фотографировали и снимали на видео корреспондент «Дождя» Владимир Роменский и журналистка Нигина Бероева. Через минуту к Павленскому подбежал мужчина в форме сотрудника ДПС и повалил на землю. Двое его коллег обездвижили журналистов (Роменского повалили на землю, а Бероеву прижали к стене здания ФСБ). Всех троих доставили в приемную ФСБ, а затем в ОВД «Мещанский». Журналистов отпустили (они проходят по делу свидетелями), а Павленского 10 ноября суд отправил в СИЗО.

Из-за этого еще одно дело Павленского — за художественную акцию «Свобода» — судье мирового участка № 199 города Санкт-Петербурга пришлось рассматривать в Москве (приговор оглашен 19 мая в Преображенском суде; суд постановил ограничить Павленскому свободу на один год и четыре месяца, от отбывания наказания художник освобожден в связи с истечением срока давности).

Репрессии как культурное наследие

Когда судья Елена Гудошникова зашла в зал, все, кроме подсудимого, поднялись со своих мест.

— Павленский, встаньте, — обратилась к художнику судья.

— Судья, я требовал переквалифицировать дело на «терроризм», перестать прятаться за лицемерным гуманизмом и показать свою истинную личину. Пока этого не будет сделано, я отказываюсь соблюдать правила и объявляю регламент молчания, — ответил, не вставая, Павленский.

Проигнорировав заявление художника, судья попросила его представиться.

— Переквалифицируйте дело на «терроризм», больше я говорить не буду, — отозвался подсудимый. Уголовное дело против него было заведено по части 1 статьи 243 УК (уничтожение или повреждение объекта культурного наследия).

Еще перед началом заседания художник объяснил журналистам, что его вполне устраивает роль наблюдателя на процессе: «В противном случае я буду поддерживать бюрократический ритуал, который, с одной стороны, бессмысленный, а с другой — это пособничество, потому что ритуал кормится жертвами, которые кидаются на алтарь Уголовного кодекса».

Он добавил, что тюремного заключения не боится. «Жизнь продолжается. Там, — кивнул художник в сторону окна, — тюрьма повседневности, а тут — буквальная. [Если посадят, то] семья немного отдохнет от меня — я человек тяжелый иногда бываю».

Игнорировать требование Павленского судья не стала.

— Защитники, поясните заявление [подсудимого] о переквалификации на «терроризм». Это ходатайство? — обратилась она к адвокатам художника Дмитрию и Ольге Динзе.

— Мы не можем интерпретировать его слова и заявлять за него ходатайства, ваша честь, — ответил Дмитрий Динзе.

Ольга Динзе позднее пояснила «Медузе», что суд все равно бы отказал в ходатайстве, поскольку не имеет права переквалифицировать дело. «Сторона защиты же такого сделать не может, так как „терроризм“ — это особо тяжкая статья, а мы не должны ухудшать положение своего подзащитного», — сказала адвокат.

Павленский на вопрос судьи о заявлении им ходатайства промолчал, и судье ничего не оставалось, как перейти к рассмотрению дела.

Прокурор Антон Сизов начал очень быстро, практически как скороговорку, зачитывать обвинительное заключение. Из него следовало, что у Павленского был преступный «умысел на повреждение выявленного объекта культурного наследия по адресу: город Москва, улица Мясницкая, дом 1», а именно «здания НКВД — КГБ СССР, 1940–1947 годов, архитектор Щусев, в составе объекта культурного наследия „Ансамбль административных зданий ОГПУ — НКВД — КГБ СССР, конец XIX века — 1940-е годы, архитекторы Проскурин, Иванов, Лангман, Безруков, Щусев“».

Культурная ценность зданий КГБ в обвинительном заключении (в нем фактически цитируется культурологическая экспертиза из уголовного дела) обосновывается так: «Здесь в годы репрессий 1930–50-х годов содержались под арестом выдающиеся государственные и общественные деятели, военачальники, представители науки и культуры».

«Получается, что [здание ФСБ] — это памятник репрессиям. Это доказывается этой формулировкой, да я и не знаю, по какому еще признаку можно признать это здание культурным наследием. Грубо говоря, это памятник тюрьме, где сидели известные люди», — прокомментировал позже обвинительный акт адвокат Павленского Дмитрий Динзе.

Ценность входа в здание ФСБ как культурного объекта 18 мая в ходе допроса подтвердил и задерживавший Павленского сотрудник воинской части № 93970 Анатолий Галумян. «Может, я своим детям хотел эту дверь показать, а он все взял и уничтожил!» — сказал тот.

Павленский, тараторил прокурор, «действовал осознанно, выбрав в качестве предмета преступного посягательства входную дверь первого подъезда здания». Дверь, по словам прокурора, «является объектом реставрационного воссоздания, сохранившим исторический облик первоначального столярного заполнения и являющимся элементом выявленного объекта культурного наследия, участвуя в композиционном и архитектурно-художественном решении главного фасада здания».

Согласно обвинительному заключению (есть в распоряжении «Медузы»), в результате акции Павленского «объект культурного наследия получил повреждения, которые ухудшили его техническое состояние и внешний вид». «Площадь закопчения, оплавления и обгорания лака — 2,77 квадратных метра, площадь утрат (обожжения) глубиной до 5 мм — 0,14 квадратных метра, площадь утрат глубиной от 5 до 10 мм — 0,41 квадратных метра, площадь утрат глубиной от 10 до 15 мм — 0,26 квадратных метра. При воссоздании столярного заполнения дверного проема (то есть самой двери — прим. „Медузы“) полная стоимость работ составит 481 тысячу 461 рубль 83 копейки», — говорится в обвинительном заключении.

Не та дверь

Первым на процессе допросили представителя потерпевшей стороны — Дмитрия Казакова, мужчину средних лет в темном костюме в крапинку. Он работает начальником юридического подразделения войсковой части № 55002, «в оперативном управлении которой находится здание по адресу: Мясницкая, дом 1».

Он на месте совершения художественной акции не присутствовал, поэтому говорил в основном о пострадавшей двери. Казаков рассказал, что «неоднократно рассматривал дверь», а сейчас она находится «на ответственном хранении на одном из объектов войсковой части». «Нами был заявлен гражданский иск на воссоздание столярного дверного проема на сумму не меньше 481 тысячи рублей. Провести реставрационные работы частями невозможно. Тогда дверь может потерять свой эстетический вид, ведь невозможно подобрать такую же структуру дерева», — объяснил представитель потерпевших. По его словам, краснодеревщик из в/ч № 55002 сделал новую дверь, которая уже стоит в подъезде № 1, и обошлось это в те самые 480 тысяч рублей.

Еще перед допросом Казакова адвокаты Павленского настояли на том, чтобы в суде вслух зачитали культурологическую экспертизу, в которой говорится о двери как части объекта культурного наследия. Ольга Динзе заявила, что «при проведении экспертизы не использовались чертежи Щусева, а значит, невозможно установить, действительно ли было реставрационное воссоздание двери по чертежам архитектора». «В деле есть фото здания КГБ 1960-х годов, где изображена дверь с двумя оконными заполнениями, а эксперты визуально исследовали [горевшую] дверь, в каждой створке которой по три окна», — сказала она.

После заседания адвокат объяснила, что горевшая в результате акции Павленского дверь не может являться частью объекта культурного наследия. «Насколько нам известно, данная дверь несколько раз переделывалась и не соответствует [первоначальным] чертежам. Эксперты, давшие заключение органам дознания, или лукавят, или были под давлением ФСБ. Их заключение не соответствует действительности, что пояснит наш специалист, если его допустит суд», — сказала Ольга Динзе.

По ее словам, если дверь не является частью объекта культурного наследия, то и вменяться статья 243 УК РФ художнику не может. «Кроме того, в обвинительном акте указано, что Павленский имел умысел на повреждение объекта культурного наследия, но как он мог его иметь, если о том, что здание ФСБ — объект культурного наследия, стало известно только из заключения эксперта?» — сказала Динзе.

Из допроса потерпевшего Казакова выяснилось, что в 2008 году с дверью уже «проходили реставрационные работы».

— Что делали с дверью? Она менялась? — спросил Казакова адвокат Динзе.

— Не знаю.

— Бронированные вставки на двери сейчас есть?

— Да.

— А когда они появились?

— Не знаю.

— Но дверь, которую [проектировал] Щусев, аналогична той, что была подожжена? — продолжал заманивать Казакова в ловушку адвокат.

— Насколько я знаю, да.

— То есть когда Щусев создавал дверь, уже были бронированные стекла? — с видом победителя спросил Динзе.

— Я не являюсь специалистом, но для этого была назначена культурологическая экспертиза, оснований доверять не имеем, — выкрутился Казаков.

Он также рассказал, что помимо самой двери здание ФСБ как культурный объект урона не понесло: «Было закопчение гранитных плит, но судьба неизвестна».

Задержание без рапорта

В первый же день процесса в Мещанском суде допросили пятерых сотрудников военной части № 93970, которые в ту ночь потушили горевшую дверь и задержали на месте совершения художественной акции Павленского и двух журналистов.

Из допросов «военнослужащих» вырисовалась такая картина происходившего: примерно в 1:15 9 ноября 2015 года сотрудник в/ч № 93970 Анатолий Галумян, находившийся на посту на углу улиц Пушечная и Большая Лубянка, увидел, что к подъезду № 1 подошли три человека, один из которых начал «производить движения руками», после чего произошла вспышка — и дверь загорелась. «Добежал — увидел — задержал», — коротко описал свои дальнейшие действия Галумян. По его словам, он схватил человека с канистрой в руках «за предплечья», после чего, почувствовав, что ему на ногу льется бензин, и повалил художника на землю.

Адвокатов в первую очередь интересовало, на каком основании они задержали Павленского и журналистов и составляли ли они какие-то документы об этом задержании.

— Зачем было класть Павленского на землю? — спросил Галумяна Динзе.

— Поставьте себя на мое место. Знаете, человек стоит с канистрой с бензином! Рядом горит дверь, а на мою ногу льется бензин, — с вызовом начал отвечать Галумян.

— Может, вы задели канистру?

— Не знаю, но я оценил ситуацию так, что человек в данный момент угрожает мне, я должен схватить его и положить на землю.

— Почему должны схватить?

— Человек повредил здание, которое мы охраняем, и я должен был человека задержать.

— Откуда вы узнали, что он повредил?

— Я видел же действия руками, после чего вспыхнуло, — отвечал Галумян, имитируя жесты по выливанию жидкости из канистры на дверь.

В ходе дальнейшей беседы Галумяна с судьей выяснилось, что он не видел, что именно делал Павленский с дверью, хотя при первом допросе, протокол которого есть в уголовном деле, сотрудник в/ч уверенно говорил, что художник поджег дверь.

— Чем можете объяснить противоречие в показаниях? — строго спросила судья.

— Ну он делал такие вот движения, как будто поджигал, — повторил Галумян.

— То есть вы все-таки видели это?

— Получается, что да, — неуверенно ответил сотрудник в/ч.

— Вы где именно-то были? В будке? — уточнила у военнослужащего адвокат Динзе.

— Будки у собак бывают, а я был в постовой кабине, — гордо ответил Галумян.

После того как Павленского повалили на землю, к зданию подбежали еще двое сотрудников в/ч № 93970, которые тоже охраняли внешний периметр зданий ФСБ. Один из них (Дмитрий Жильцов) без промедления уложил на асфальт журналиста «Дождя» Роменского, а второй (Евгений Хребтов) прижал к стене корреспондентку «Комсомольской правды» Бероеву.

И Жильцов, и Хребтов 18 мая в суде отрицали, что применяли к задержанным силу. Жильцов говорил, что лишь взял Роменского за руку, а Хребтов якобы только мешал Бероевой скрыться и уверенно заявил, что «на асфальт никого не клали».

— Вы девушке представились вообще? — спросил адвокат Хребтова.

— Она не дала такой возможности! Говорила только, что у нее своя работа, и пыталась уйти.

— Зачем вы ее задержали-то?

— Задержал, чтобы узнать, что она делает.

— То есть это входит в ваши должностные обязанности — задерживать людей, чтобы узнавать у людей, что они делают? — уточнила адвокат.

На видеозаписи с камеры наблюдения на здании ФСБ (имеется в уголовном деле, ее видел корреспондент «Медузы») хорошо видно, что сотрудники в/ч без промедления и разговоров, довольно жестко задержали журналистов.

Сотрудник в/ч № 93970 Константин Худяков, который в ту ночь был дежурным, рассказал, что в 1:16 получил сообщение о возгорании подъезда № 1 и трех задержанных лицах — и отправил на место происшествия «тревожную группу», в которой были в том числе допрошенные 18 мая Сергей Бардадынов и Александр Милевский.

Последний на месте совершения художественной акции занимался тем, что тушил дверь, которая «вся полыхала».

— Павленский был задержан? — спросил его Дмитрий Динзе.

— Нет, сопровожден.

— Он мог уйти куда-нибудь? — уточнил адвокат.

— Не могу ответить на этот вопрос.

— Как вы оформили это задержание? — интересовался Динзе у свидетеля Худякова, который в ту ночь был дежурным.

— Вызвали сотрудников ОВД «Мещанское», и его забрали.

— На основании чего вы ограничивали его перемещения?

— (После паузы.) Может, составлялся рапорт руководству.

— Вы считаете, что рапортом руководству можно ограничить человека в правах? — вкрадчиво поинтересовался Динзе.

— Дверь тоже поджигать, где хочешь [нельзя]… У меня есть инструкция.

— На основании какого документа вы выдали в ОВД Павленского?

— Я не выдавал, были старшие, полковник Литвинович.

— Он ответит на этот вопрос?

— Нет, он не ответит.

— Почему?

— Он скончался.

«Сотрудники полиции должны составлять рапорт. Это основание для возбуждения уголовного дела. Они же говорят, что писали рапорта своему руководству, а не в рамках уголовного дела. На основании чего потом принималось процессуальное решение? Получается, что какой-то левый человек приехал и написал рапорт о том, что произошло, хотя сам ситуацию не видел и ему только на словах объяснили, что Павленский поджег дверь. В нашем деле не соблюден процессуальный порядок действий, а значит, и возбуждено оно было незаконно», — пояснил «Медузе» Дмитрий Динзе.

ДПС как прикрытие

Сотрудника той же в/ч № 93970 Сергея Бардадынова, прибывшего на место совершения художественной акции в составе «тревожной группы» и отвозившего Павленского в приемную ФСБ, о регламенте задержания спрашивал уже сам прокурор.

— Так как мы непосредственно отвечаем за порядок вблизи центральных зданий — и в связи с этим у нас по инструкции есть полномочия брать и доставлять [задержанных] до представителей МВД, — сбивчиво ответил Бардадынов.

— Вы относитесь к ФСБ или МВД? — уточнил адвокат Динзе.

— Мы сотрудники войсковой части.

— А почему у ваших сотрудников была форма полиции?

— Форма полиции? Ответить не могу.

— Есть видео, где Павленского задерживали сотрудники полиции (на видео с камеры наружного наблюдения Павленского действительно задерживают люди в форме сотрудников ДПС — прим. «Медузы»). Кто это был?

— Я не знаю.

— Опишите пошагово ваши действия в отношении Павленского.

— Было совершено противоправное действие? — вместо ответа спросил адвоката свидетель.

— Я не знаю, — симметрично ответил Динзе.

— Ну а поджог — это что? — с вызовом переспросил свидетель, но судья остановила дискуссию.

Подробнее о том, почему на сотрудниках в/ч № 93970 была форма полиции, рассказал свидетель Хребтов.

— Во что вы были одеты?

— В форму сотрудника ДПС.

— Это ваше форменное обмундирование?

— Ну на службе нам выдают, — отвечал Хребтов.

— А вы сотрудник полиции?

— Я сотрудник войсковой части. Я действую согласно своей инструкции носить форму полиции.

После окончания заседания Дмитрий Динзе объяснил корреспонденту «Медузы», что сотрудники ФСБ несут службу на Лубянке в форме сотрудников ДПС, но почему-то стесняются об этом открыто заявить. «Они сотрудники ФСБ однозначно, охраняют свое собственное здание. Я не понимаю, почему в этом не признаться. У них есть установленная военная форма сотрудников ФСБ. [Задерживавшие Павленского] были одеты в форму ДПС, которую они надевают, чтобы не раскрываться. Представляешь, если какой-то военный подойдет к человеку, который решил пописать на здание ФСБ? „Ты кто?“ — спросит тот. А полномочия сотрудников полиции вроде все знают», — объяснил адвокат.

Где-то между Мясницкой и Большой Лубянкой

По словам Дмитрия Динзе, для защиты основным вопросом в деле является место совершения преступления. «Прокурор говорит, что дверь находится в доме по адресу: Мясницкая, 1, хотя в экспертизе все вопросы ставились про Большую Лубянку, 2. Получается, что на момент совершения преступления это была Большая Лубянка, а потом они разобрались, что это Мясницкая, 1. При этом ни из одного документа не следует, что речь идет именно о Мясницкой. Получается, что если не установлено место преступления, то тогда это стопроцентный „дослед“ (отправка материалов дела на новое расследование в прокуратуру — прим. „Медузы“). Должны вернуть дело прокурору, а тогда нужно освобождать Павленского, так как дело принимает затяжной характер. А так как дело небольшой тяжести, то по нему могут и сроки давности пройти, как произошло в акции „Свобода“», — добавил адвокат.

На самом деле здание ФСБ находится между Мясницкой и Большой Лубянкой. Свидетели, каждого из которых адвокаты спрашивали об адресе подъезда, отвечали по-разному.

«Я плаваю в этом вопросе», — честно признался Галумян, когда по реакции адвокатов понял, что ответ «Большая Лубянка, 2» не устраивает прокурора. Несмотря на то что коллега Бардадынов шепотом подсказал ему правильный адрес, тот решил настаивать на промежуточной версии: «Со стороны Лубянской площади, там, где Мясницкая и Большая Лубянка».

— В идеальном мире судья должна принять во внимание ваши претензии к уголовному делу? — спросил корреспондент «Медузы» Динзе.

— Да, и признать, что возбуждение дела было незаконным и необоснованным, а экспертизу — недопустимой из-за невыяснения места преступления, после чего дело должно быть прекращено, — ответил Динзе, но добавил, что в такое развитие событий не верит.

По мотивам идеологической ненависти

Павленского, который, по словам Галумяна, «смиренно» стоял на месте и попыток к бегству не предпринимал, вместе с журналистами вскоре после задержания погрузили в служебную машину и отвезли в приемную ФСБ. Оттуда их забрали сотрудники ОВД «Мещанский».

«Горящая дверь Лубянки — это перчатка, которую бросает общество в лицо террористической угрозе… Но терроризм может существовать лишь за счет животного инстинкта страха… А жизнь стоит того, чтобы начать за нее бороться», — объяснял сам Павленский смысл своей акции «Угроза».

На месте совершения художественной акции он заявил сотрудникам в/ч, что «ФСБ — это террористическая организация», «держит в страхе всю Россию» и у него есть идеологическая неприязнь как к ФСБ, так и к ее сотрудникам. Об этом вспомнили 18 мая несколько свидетелей.

— Как вы отнеслись к словам Павленского о том, что «ФСБ — это террористическая организация»? — спросил у Бардадынова Динзе.

— Да никак.

— Какая реакция была на эти высказывания?

— Никакая. 

— Вы ему поверили или нет?

— Ну, на удивление, он был спокоен, поэтому все что угодно можно было от него ожидать, — невпопад ответил свидетель.

Ольга Динзе объяснила, что у Павленского могли присутствовать мотивы идеологической ненависти к ФСБ, поскольку к данной организации идеологическая ненависть сложилась «в историческом контексте». «Мы изучили [мировой опыт] акционистов и их намного более ужасающие акции. За них эти лица не были привлечены к уголовной ответственности. В нашей же стране почему-то художники преследуются по закону, как в свое время органы НКВД, имея пятый отдел, преследовали художников, пытали их, репрессировали. Поэтому у Павленского есть обоснованная позиция, и его акция была посвящена мертвым телам и тем лицам, над которыми издевались и продолжают издеваться органы ФСБ», — сказала она.

Перед началом заседания 18 мая кто-то из журналистов спросил Павленского:

— Ты смог для себя раздвинуть границы и цели политического искусства за последние месяцы?

— Идет процесс утверждения границ и форм политического искусства. Каждый судебный процесс и вообще все, что происходит, их либо утверждает, либо, наоборот, опровергает. Есть и интенции от государства. Все меняется, и чем меньше будет усилий с одной стороны, тем больше будет с другой. Точка будет сдвигаться. Все, что не анархия, то фашизм, — ответил художник.

Следующее заседание по делу состоится 27 мая.