истории

Самый обычный парень Сперва Дани Акель бежал от войны в Сирии в Москву. Потом — попал под «санитарное дело» за поддержку Навального. Потом — прорывался в ЕС через Эстонию. Теперь он воюет против армии РФ в Украине

Источник: Meduza

27 марта 2024 года стало известно, что Дани Таммам Акель погиб (обстоятельства его гибели пока неизвестны). Этот текст был опубликован «Медузой» в августе 2023-го.

Если бы весной 2011 года в Сирии не началась гражданская война, вероятно, он до сих пор жил бы там. Сейчас Дани Таммаму Акелю 25 лет. В три года, когда родители разошлись, он с отцом уехал из Москвы в Алеппо.

Свою маму в разговоре с «Медузой» он описывает так: «Была спортсменкой, чемпионкой мира по легкой атлетике и чемпионкой СССР по гандболу. Из-за травмы, как это в Советском Союзе обычно происходило, ее выкинули из спорта. После она долго работала начальником отдела кадров. Обидно за ее судьбу». Отец — родом из Сирии, занимался семейным бизнесом: «Мужчины по отцовской линии закупали разные зерновые, злаки и прочее в северных странах и перевозили в восточные, продавали оптом». 

Ребенком Акель часто приезжал в Москву, чтобы провести время с матерью. А в конце 2000-х они с отцом вернулись в Россию — когда поняли, что в Сирии назревает вооруженное противостояние. «Пришлось бежать, оставить все и по новой строить жизнь, — вспоминает Дани. — Я лично войну не застал, но многие мои родственники погибли. Кто непосредственно на войне, кто от последствий, кого пленили [и убили]». 

Саму войну он называет «долгой историей». И говорит: «Надоело бежать. Я решил пойти войне навстречу».

Во время интервью на Дани надета камуфляжная рубашка. Наш разговор в одном из мессенджеров внимательно слушает пресс-офицер — таковы меры безопасности. Вскоре после российского вторжения в Украину Акель нелегально пересек границу с Эстонией и несколько месяцев провел в заключении, а выйдя на свободу, вступил в легион «Свобода России», чтобы воевать на стороне ВСУ.

Протестующий

Лето 2021 года. Преображенский районный суд Москвы. К трибуне на роликах подъезжает молодой человек в футболке с пальмами и в пестрых шортах. Судья Марина Леонова недоумевает: 

— Здравствуйте, а вы куда сегодня вот так въехали?

— Я опаздывал опять. И испугался. 

Слушается так называемое «санитарное дело». Оно появилось на фоне пандемии коронавируса в январе 2021-го, после ареста оппозиционера Алексея Навального и массовых акций в его поддержку. Обвиняемые, по версии следствия, призывали выйти на митинг — и таким образом якобы провоцировали людей на нарушение введенных из-за ковида ограничений. По статье 236 УК им грозит до двух лет лишения свободы. 

На скамье подсудимых в Преображенском суде — муниципальный депутат и участница Pussy Riot Люся Штейн. Перед акцией в поддержку Навального она написала несколько твитов:

Показания против Штейн, по замыслу следствия, и должен дать молодой человек, приехавший в суд на роликах, — Дани Таммам Акель. 

Жизнь Дани Акеля до «санитарного дела», если судить по инстаграму, не отличалась от той, что вели его сверстники. Вот он — с бутылкой виски на узорчатом золотом диване. А вот — в кальянной с друзьями.

«Самый обычный парень», — описывает себя Дани в разговоре с «Медузой». И рассказывает, что в школе интересовался историей и политикой. А к 16 годам понял: «В государствах, которые живут по демократическим принципам, люди счастливее». Тогда же он решил попробовать изменить Россию — и через два года отправился служить в армию РФ.

Армия, говорит Дани, играет большую роль — на нее «возлагается много надежд» и «тратится много ресурсов». «Мне показалось, что я могу построить военную карьеру и стать авангардом демократических изменений в армии», — вспоминает он. И тут же добавляет: «Это фантазия отчасти. У меня богатое воображение».

Но за год службы — на границе, снайпером — от этой идеи он все же отказался. «Я увидел достаточно того, что происходит в российской армии, — объясняет Дани. — Армия находится в упадочном состоянии, в уничтоженном».

Вернувшись в Москву, он поступил на философский факультет РГГУ и сразу же начал работать — организовывал «различные мероприятия» (например, концерты и выставки). А в январе 2021-го его впервые задержали на митинге. 

В акциях Дани Акель участвовал и раньше — например, летом 2019-го он протестовал из-за недопуска оппозиционных кандидатов на выборы в Мосгордуму, а спустя год — против «поправок» к Конституции.

После ареста Навального остаться в стороне он тоже не мог, хотя с 16 января должен был провести две недели на самоизоляции из-за подтвержденного коронавируса. Акель объяснял, что ломоту в теле и слабость почувствовал еще в начале месяца, но проверился на вирус только после того, как у него пропали вкус и обоняние. А потому к 23 января, убежден он, уже был здоров — это подтвердил и купленный в аптеке тест. 

На акции Дани задержали, а затем избили, рассказывает он «Медузе». Вскоре о том, что Акель нарушил карантин и пошел на митинг, рассказали в новостях на федеральных телеканалах.

«Судьба сразу же дала трещину, — жалуется он в ролике на своем ютьюб-канале, записанном в те дни. — Далеко не только у меня, в целом у семьи. Это звонки, угрожающие звонки, без прямых реплик, но все-таки, когда с работы звонят родителям или еще что-то в этом роде, это заставляет тебя начать бояться. Бояться не столько за себя, сколько за родных людей». 

Однако 31 января он снова вышел на акцию — полицейские снова избили его и увезли в отдел. «Выходишь в собственном городе, в стране, гражданином которой являешься, чтобы выразить мнение касательно того, что тебе не нравится, а тебя какие-то бандиты просто бьют. И ты за это еще должен денег заплатить», — говорит «Медузе» Акель. За участие в несогласованных митингах — по части 5 статьи 20.2 КоАП — суд дважды оштрафовал его на 20 тысяч рублей. 

Акции в поддержку Навального — после многочисленных задержаний и насилия к протестующим — постепенно сошли на нет. Дани казалось, что интерес к нему у правоохранительных органов тоже ослаб. Но в начале апреля он обнаружил в почтовом ящике повестку — его вызывали в Следственный комитет, чтобы допросить как свидетеля по «санитарному делу». 

Повестку он проигнорировал и продолжал вести привычную жизнь, пока утром 20 апреля за ним не пришли двое сотрудников Центра по противодействию экстремизму. Дани отвезли в Главное управление Следственного комитета по Москве — он больше не был свидетелем, его тоже обвиняли в «нарушении санитарно-эпидемиологических правил, создавшем угрозу массового заболевания». 

«Сидят там полковник, подполковник или два подполковника — не суть. Один из них такой расчетливый, хладнокровный мужичок — главный следственной группы. Когда он мне сказал, что до двух лет лишения свободы, я был в шоке, — вспоминает Дани. — То есть я сидел, я вообще… Я не понимал, что происходит, что эти люди от меня хотят». 

Свидетель обвинения

«Достаточно обычная ситуация», вспоминает адвокат Михаил Бирюков то, как взялся за защиту Дани Акеля. 

Бирюков сотрудничает с правозащитным проектом «ОВД-Инфо» и нередко защищает тех, кого преследуют по политическим мотивам. С Акелем он впервые встретился, когда того привезли на допрос в Следственный комитет. «Он мне показался очень открытым, очень искренним, честным парнем. Очень обеспокоенным тем, что происходит в России», — делится с «Медузой» первыми впечатлениями Бирюков. И вспоминает, что Дани в то время много писал о своих взглядах во «ВКонтакте», что «естественно» привлекло к нему внимание эшников (сотрудников Центра «Э», подразделения по борьбе с экстремизмом). 

«Именно пробивка данных по лицам, которые находились на карантине, и сравнение их с базой задержанных, а также публикации во „ВКонтакте“ в совокупности позволили привлечь его в качестве обвиняемого по этому делу», — говорит Михаил Бирюков. Эти посты не легли в основу обвинения, но следователи действительно использовали их во время допросов. 

Допрашивали, вспоминает Дани, его много. Иногда следователи недвусмысленно напоминали ему: «Ты же понимаешь, что мы можем, если ты не будешь вести себя правильно». Иногда, напротив, стремились показать, что на самом деле они на одной стороне: «Все на Западе против нашей страны, очнись, приди в себя!» А как-то раз напрямую сказали: «Всем было бы проще, если бы ты сказал то, что мы тебе скажем. А так — будет много проблем». 

Акель не отрицал, что вышел на акцию, хотя должен был соблюдать режим самоизоляции. «В этих условиях говорить „Я не нарушал карантин, я не признаю себя виновным“ было глуповато», — комментирует его адвокат. Дани согласился на рассмотрение дела в особом порядке — это означало, что судья не будет изучать доказательства его вины и давать им оценку, а также не сможет вынести приговор, превышающий две трети максимального размера наказания. «Следствие рассчитывало, что, выходя на особый порядок и признавая вину, он пойдет дальше и укажет тех, чьи призывы послужили основанием для него участвовать в акции», — полагает Бирюков. 

До приговора Дани Акелю назначили запрет определенных действий в качестве меры пресечения — он не мог, например, общаться с другими фигурантами дела и покидать дом с десяти вечера и до восьми утра. «Он очень переживал, что не может посещать ночные клубы и бары, — описывает Бирюков. — Был в некотором недоумении, растерянности, страха не было. Он достаточно мужественный, цельный юноша». Сам Дани в разговоре с «Медузой» признается, что ему было «очень сложно»: «Я испытывал стресс от мысли, что мне либо придется бежать из страны, либо я сяду в тюрьму. Российская тюрьма — совсем-совсем жуткое событие для любого человека». За полгода уголовного дела он похудел на 15–20 килограммов. 

Поддержку Дани мог найти только у друзей. Родители — сторонники Владимира Путина — говорили, что он «доигрался». «Они считают, что у России есть свои интересы и нужно, невзирая ни на что, удовлетворять эти интересы. При этом не видят очевидного: есть только интересы и желания Путина, которые мы всей страной удовлетворяем, — объясняет Дани. — Они не собирались признавать, что заводить уголовные дела на ровном месте и ломать жизнь молодым ребятам неадекватно и недостойно государства. Вместо этого виноватым был я». 

Незадолго до передачи дела в суд, вспоминает Акель, ему позвонил руководитель следственной группы и попросил выйти на улицу: «Нужно поговорить». «Вышел, вдвоем с ним общались. С его стороны велась психологическая работа», — рассказывает Дани. Но сомнений, как поступить, у него не было: «Сделку с дьяволом я с самого начала не рассматривал». 

В то же время Дани понимал: что бы он ни делал — фигуранты уголовного дела и те, кто их поддерживает, будут в нем сомневаться. Он вспоминает, как перед одним из заседаний заговорил с Олегом Навальным, также обвиняемым по «санитарному делу», а в ответ якобы услышал: «Мы практически не сомневаемся, что ты купленный и пришел в это дело по подготовленному сценарию». Навальный сказал «Медузе», что с Акелем не общался и «ничего подобного не говорил», хотя помнит его как свидетеля обвинения.

«Когда мы еще ничего о нем не слышали, не видели его интервью, думали, что это просто подставной чел, который даст против нас показания, — признает фигурантка „санитарного дела“ Люся Штейн. — А получилось, что он честно сказал, что наши твиттеры не читал и пошел на митинг по своей воле, а не по нашим призывам». 

В августе 2021-го судья Преображенского суда Марина Леонова приговорила Штейн к году ограничения свободы. Подобное наказание (или условные сроки) получили и другие фигуранты. Многие из них, в том числе Штейн, вскоре уехали из России. Дани Акелю суд назначил 100-тысячный штраф. 

Следующие полгода, вспоминает Акель, он был в подавленном состоянии. Из университета его отчислили за участие в протестах, работать ему больше не хотелось. Кроме того, из-за судимости Дани поставили на учет — и несколько раз в месяц участковый вызывал его в отдел для беседы. «Пытались учить меня жить и думать так, как им нравится, — рассказывает он. — Опять все то же самое: что все [протесты] на западные деньги, что нашу страну хотят развалить, зачем тебе отдавать жизнь за тех, кому на тебя плевать».

Иногда полицейские приезжали для таких бесед к нему домой. Вместе с людьми, одетыми «по гражданке», — сотрудниками Центра «Э», считает Дани: «Взяли перечеркнули столько лет стараний. Чем я занимался? Смотрел в потолок и думал, как так получилось и что теперь делать. Было вообще непонятно, как организовать свою жизнь дальше».

Но российское вторжение в Украину стало для Дани Акеля шоком «похлеще, чем уголовка». «Было ужасно понимать, что Россия все-таки пошла на это. Потому что последствия для страны будут катастрофическими. Это было ясно, особенно когда пошли первые колонны российской техники, появились первые кадры с трупами. Я был в бешенстве», — вспоминает он. 

Большинство знакомых Дани войну поддержали. Переубеждать их он больше не видел смысла.

— Я тогда переосмыслил свое представление о том, как нужно действовать. 

— И как?

— Брать оружие в руки и оказать достойное сопротивление. 

Беглец 

«План был очень прост и, как мне казалось, очень надежен», — говорит Дани Акель. Попасть в Латвию, затем — в местное посольство Украины, а уже там — заявить о готовности воевать в рядах ВСУ. 

Родители на его решение отреагировали по-разному. Отец не стал спорить. Мать, показалось Дани, ему не поверила: «Видимо, для нее это была очень тяжелая мысль, она не хотела ее принимать».

Своим желанием вступить в ВСУ Акель поделился в инстаграме, сняв короткое видео для сторис. И в середине марта 2022 года действительно уехал из дома. 

Он был в поезде Москва — Петербург, когда родственники сообщили, что его разыскивает участковый. «Приехал с нарядом полиции ко мне домой, — рассказывает Дани. — Пытались ворваться к матери. Говорили, что на меня собираются заводить второе уголовное дело — за экстремизм».

Акель решил не задерживаться в Петербурге и на такси отправился в Псков — ближайший крупный город к латвийской границе. Попасть в соседнюю страну он собирался нелегально. 

«Я был уверен, что меня из страны не выпустят. К тому же я выложил видео, где сказал, куда иду и что собираюсь делать», — объясняет Дани. А на вопрос, почему опубликовал тот ролик, с улыбкой отвечает: «Друг тоже спрашивал, зачем я так делаю. Не знаю, я интуитивно посчитал верным не сначала выехать из страны и потом что-то рассказывать, а сразу сказать все как есть». 

Перебраться через границу Дани ни с первой, ни со второй попытки не удалось — «слишком сложная местность». Он хотел предпринять еще одну, но, вернувшись в гостиницу в Пскове, где оставил большую часть своих вещей, узнал, что его уже ищут: «Пока меня не было, в гостиницу пришли какие-то люди и начали узнавать за меня. Я даже не стал подниматься в номер. Развернулся и сразу хвостанул».

На этот раз Дани отправился к границе с Эстонией. На форумах для путешественников ему подсказали участок, где нет колючей проволоки.

«Сделано все было самым простым образом», — говорит он о своем пути. Телефон был отключен (чтобы не нашли по сигналу), из навигации — только компас и бумажная карта. Дани с рюкзаком за спиной пробирался через лес. 

«Много зверей, птички всякие, — описывает он. — Были свежие следы медведя. Я немножко переживал. Была еще речка маленькая, неприятная — я в нее провалился, стал мокрый. Там возле границы был поселок, и шел патруль. Когда я увидел патруль, забыл про все: про птичек, медведей… Я лег в кусты и ждал». 

Акель шел, пока не наткнулся на забор с колючей проволокой, который не ожидал встретить на своем пути. «Думаю: „Какая-то фигня“. Перелез: „Вау, я пересек границу, круто“». Но уже через 300 метров перед ним появился еще один забор — «в человеческий рост, многоуровневый» — с проволокой, вьющейся «как колючка».

Как его преодолеть, Дани не знал и какое-то время просто ходил вдоль преграды. «Потом, — рассказывает он, — снял с себя верхнюю одежду, накидал на колючку и по одежде перелез». 

Так днем 26 марта 2022-го Дани Акель впервые в своей жизни оказался в Эстонии. «Я никуда не бежал, — настаивает он. — Я покинул страну на время, пока мы не разберемся с этим правительством. Я обязательно еще вернусь». 

* * * 

Нелегальный маршрут в Эстонию, который выбрал Акель, «самый удобный и оптимальный». Так считает Константин Чадлин из Башкортостана, бежавший тем же путем от уголовного преследования еще в 2017 году. 

Чадлину 39 лет. В родной Уфе он был активистом самых разных (зачастую полярных по взглядам) политических объединений. Скороговоркой перечисляет: «Заместителем руководителя „Открытой России“ по Республике Башкортостан. До этого — членом регионального штаба „Молодой гвардии Единой России“, а до этого — членом партии „Природа и общество“. А до нее взаимодействовал с партиями „Яблоко“ и „Союз людей за образование и науку“». 

На сотрудничестве с «Молодой гвардией» — молодежным движением «Единой России», которое возникло в 2005 году в рамках борьбы с несистемной оппозицией, — Чадлин в разговоре с «Медузой» останавливается отдельно: 

«Спойлер: не получилось», — смеясь добавляет Чадлин. При этом он и сейчас считает, что девять лет работы координатором проектов в молодежном движении «Единой России» (активист подчеркивает, что членом партии никогда не был) не прошли даром. Например, по словам Константина, после российского вторжения в Украину большинство его воспитанников либо ушли со службы, либо уехали из страны. Кроме того, он якобы добился увольнения 12 полицейских, которые покрывали работу нелегальных казино и игорных клубов.

Чадлин убежден: борьба с «ментовским беспределом» стала истинной причиной его уголовного дела. В 2015 году его обвинили в организации крупного мошенничества (часть 4 статьи 159 УК). По версии следствия, все выглядело так: преступная группа обещала продать подержанные автомобили по низкой цене, 16 человек оставили предоплату — в совокупности четыре миллиона рублей, но машин так и не получили. Организатором схемы, посчитали следователи, был именно Чадлин. В разговоре с «Медузой» он настаивает, что только проконсультировал «бизнесменов»: на жизнь активист в том числе зарабатывал юридическими услугами. 

На время следствия, растянувшегося на полтора года, суд назначил подписку о невыезде. В феврале 2017-го Чадлин начал знакомиться со своим делом — в нем было 57 томов. А одновременно — готовиться к побегу из страны. «Я понимал, что у меня есть четыре-пять месяцев до стадии предъявления обвинительного заключения, — вспоминает активист. — Я записался в спортзал и стал тренироваться, чтобы пробежать спринт». 

Когда 15 мая 2017-го знакомый Чадлина, работавший в башкирской прокуратуре, сообщил: «На первом судебном заседании будут ходатайствовать о заключении под стражу и тебя закроют уже без вариантов. Это согласовано с прокурором республики», — Константин уже был готов. «Мой загранпаспорт не действовал. За мной следили сотрудники ЦПЭ, — говорит он. — Но к счастью, я оказался немножко проворнее и, может, чуть-чуть удачливее, чем они». 

Эстонию он выбрал, изучив гугл-карты, — из-за отсутствия болот на этом участке границы и близости к ней автомобильной дороги (пешком нужно было пройти всего несколько километров). По плану Чадлин должен был добраться на блаблакаре до Пскова, где его ждал друг с дроном. «Мы бы с ним связывались по рации, и он, идя немного впереди, передавал бы, что видит дрон — есть пограничный контроль или нет», — объясняет активист.

Но по дороге от этой идеи отказались: «Я по своим религиозным убеждениям сторонник того, что есть Вселенная, высшие силы, которые со всеми взаимодействуют. Когда мы ехали, все время был дождь. Но когда я приехал взглянуть на место, [где собирался начать пеший путь к границе], тучи рассеялись, появилось солнце. Было два часа дня, и я внутренне почувствовал, что не надо ничего ждать, сейчас — лучший момент». 

Чтобы не вызывать подозрений, Чадлин все же доехал до Пскова, где попрощался с водителем. И уже на такси отправился в один из соседних городов, откуда до Эстонии было ближе всего.

«Зашел в магазин, купил две бутылки воды по пол-литра, — вспоминает он. — Когда выходил, там стоял наряд полиции. Я спросил у них, как пройти к монастырю (знал, что мне в ту сторону). Они говорят: „Ты турист?“ — „Я паломник“. — „Иди туда“. И вообще ноль внимания — с рюкзаком я, не с рюкзаком. Скрепы православные, видимо, помогли». 

Оказавшись в лесу, Чадлин ориентировался по навигатору для пеших путешественников, в котором заранее отметил нужный азимут. А еще по памяти — карту местности он выучил наизусть. «Шел в быстром темпе, — рассказывает активист. — Увидел наряд полиции, прилег в ямку, они проехали мимо. Прошел дальше, в стороне увидел пограничников, притаился, они тоже не обратили на меня внимания». 

К встрече с сотрудниками погранслужбы Константин подготовился. Одним из вариантов, говорит он, был подкуп. Другим — бегство. 

В рюкзаке Чадлина лежали «абсолютно ненужные вещи»: вода, еда, часть денег и документы. «Если за мной бегут пограничники, я этот рюкзак скидываю, — объясняет он. — Это как минимум остановит собаку, потому что она обратит на рюкзак внимание. И, возможно, одного пограничника. Второй продолжит за мной бежать, но мне уже будет легче». 

Дальше он планировал избавиться от куртки (в ней были сникерсы, еще пол-литра воды и снова деньги). «Зачем два комплекта одежды, если вопрос стоит о свободе или жизни? — рассуждает Константин. — Вы должны быть готовы к тому, что на вас останется минимальный набор для выживания».

Жизненно важный запас был разложен по многочисленным карманам брюк карго. Это деньги, пол-литра воды, герметично запечатанная зажигалка и минимум лекарств (в том числе обезболивающее на случай ранения). 

17 мая 2017 года после трехчасового пути Константин оказался в эстонском хуторе. В тот же день в Уфе приставленные следить за ним сотрудники Центра «Э» узнали, что он сбежал. 

* * * 

Перейдя границу, и Константин Чадлин, и — через пять лет после него — Дани Акель сдались эстонским полицейским. Чадлин сразу попросил о международной защите, Акель — только после того, как его отказались отвезти в посольство Украины. 

«Они [полиция] послушали, такие: „Так не получится. Либо просишь международную защиту, либо мы тебя отправляем обратно в Россию“, — рассказывает Дани. — Я понимал, что так может произойти, и взял на этот случай документы по административкам и уголовке». 

В кошельке у Чадлина, помимо евро, полицейские нашли десять гривен, две рупии и два доллара. У Акеля при себе был военный билет. «Они написали, что я представляю угрозу безопасности государства [Эстонии]», — говорит он о сотрудниках. 

Следующие несколько месяцев оба провели в заключении. 

Беженец

Место, где он оказался, Дани называет тюрьмой. Он повторяет по-эстонски: kinnipidamiskeskus (можно перевести как «следственный изолятор»). 

Пригород Таллина. Некрасивые серые постройки из бетона. Осенью 2018 года здесь открылся Центр временного задержания, на строительство которого власти потратили 13 миллионов евро. Комплекс разделен на две части: в одной находятся люди под следствием, в другой — мигранты, нелегально перешедшие границу. Максимальный срок их задержания — три года (18 месяцев может решаться вопрос о предоставлении международной защиты, столько же — о высылке из страны).

Сюда попадают далеко не все, кто просит о статусе беженца, говорит юрист Ульяна Пономарева из Эстонского центра по правам человека. Большинство ожидают решения по своему делу в учреждениях открытого типа, где нужно находиться только в ночное время. «Ты можешь уходить, заходить, уезжать в другой город, возвращаться, — объясняет юрист. — Есть курсы эстонского языка, иногда возят на экскурсии, чтобы не было сильно скучно. Дети ходят в школу, маленькие — в детский сад. Обычная сельская жизнь». 

Однако на задержании может настаивать департамент полиции и погранохраны. Например, если не удалось установить личность человека, нелегально перешедшего границу, либо он представляет угрозу безопасности страны. Или есть так называемый риск побега. Все это полиция усмотрела в случае Акеля, однако суд согласился только с последним аргументом. «Когда его задержали [полицейские], — говорит Пономарева, — он сказал, что поедет в Украину воевать против Российской Федерации. Это означало, что он, скорее всего, сбежит из Эстонии до вынесения решения по международной защите, — и послужило основанием для задержания».

До 2018 года людей, оказавшихся в Эстонии нелегально или представляющих опасность ее безопасности, отправляли в другой центр — в волости Харку на севере страны. В новом здании условия лучше, если верить директору центра Вамбо Оолбергу. «Более просторные помещения, лучше освещение, возможности для прогулок», — говорил он вскоре после открытия корпусов журналистам. В том же репортаже подчеркнули: рядом расположена Таллинская тюрьма (на тот момент — тоже новая). 

«Это похоже на тюрьму, — говорит о центре юрист Ульяна Пономарева. — Охрана находится за стеклом и постоянно наблюдает. Внутрь они практически никогда не заходят, только если нужно лекарства принести или отвести к врачу, на свидание». А Дани Акель вспоминает: «Первые 15 дней я провел в одиночке. Это был ужас. 15 дней подряд ты сам с собой существуешь. Ни с кем не пообщаться, ничего». 

Но попав после карантина в общую зону, он был сильно удивлен. «Xbox! Там стоял Xbox, телевизор, было много разных достойных игр, много книг, — описывает Акель. — На улице площадка для прогулок, теннисный корт, футбольное поле. Еще был спортзал, пинг-понг. В общем, досуг был замечательно организован». 

Днем, продолжает Дани, он и другие задержанные могли заниматься чем хотели. Ночью — с десяти вечера и до семи утра — должны были находиться в камерах, которые запирались снаружи на ключ. Двухъярусная железная кровать, железные стол и стулья привинчены к полу, большое окно — в камере, рассчитанной на двоих, Акель был один. Изоляция и непонимание, что будет дальше, говорит он, давались ему труднее всего. 

В центре были и другие россияне, нелегально перешедшие границу и попросившие о международной защите. «Кубинцы, несколько человек из Афганистана. В общем, со всего мира разные люди», — рассказывает Акель. Некоторые провели в заключении год и больше. «Меня напрягало, что я сижу и непонятно чем занимаюсь, — говорит Дани. — Я начал искать помощи». 

Связи с внешним миром, по словам Акеля, в центре не было. Но в мае 2022-го, спустя два месяца задержания (и в обход правил), ему удалось получить доступ к интернету. «Я написал Люсе [Штейн]», — говорит он. И объясняет, почему обратился за помощью именно к ней: «Я вспомнил, что Люся сбежала в Балтийские страны. Мы были знакомы по уголовке. Не то что активно общались или были друзьями, но был контакт». 

Приговорив Штейн к году ограничения свободы по «санитарному делу», суд обязал ее носить браслет слежения. В апреле 2022-го она опубликовала видео, в котором срезает с ноги устройство. «Расставание — маленькая смерть, но вынуждена досрочно разорвать свои отношения с Российской Федерацией», — написала Штейн в твиттере. И следом: «Не побег, а специальная операция по съебу».

Сообщение Акеля, признается участница Pussy Riot, ее сильно удивило. «У него был загран и не было браслета. Мне кажется, в такой ситуации есть более легкие пути выехать из России, — говорит она. — Я не понимала, зачем он это сделал [нелегально перешел границу]. Но сделал — значит, надо помогать».

Никого из эстонских правозащитников Люся тогда не знала и написала пост в фейсбуке. Откликнулся Константин Чадлин — в 2018 году активист получил международную защиту и остался жить в Эстонии, помогая людям, которые оказались в такой же ситуации, как когда-то он сам. 

«Часто нужны просто слова поддержки, ощущение, что ты не один, — говорит „Медузе“ Чадлин. — Когда находишься в Центре временного задержания, это все равно лишение свободы, тюрьма. Пусть даже тебя хорошо кормят, но там колючая проволока и решетки на окнах. Человек в стрессе, не знает, что будет дальше. И тут ему звоню я: „Привет, я такой же, как ты, я прошел через этот путь. Если все делать правильно-грамотно, не нервничать, у тебя будет положительный результат“». 

Похожий разговор был и с Дани Акелем, когда Чадлин навестил его в Центре временного задержания. «Он сказал, что осуждает войну и хочет воевать на стороне Украины. Молодой парень горячей крови. Что еще тут можно сказать? Я посоветовал ему сконцентрироваться на получении легального статуса», — вспоминает Чадлин.

Он стал для Дани единственной связью с внешним миром — и вскоре о деле россиянина узнали в Эстонском центре по правам человека. С начала полномасштабной войны в Украине объем работы правозащитников центра увеличился в пять раз, говорит юрист Ульяна Пономарева. «Если раньше за год подавалось около 100 заявок [на убежище] со всех стран, то за шесть месяцев 2023 года — уже 107. Основная часть, почти половина, из России», — приводит пример она.

Помимо Ульяны, делами беженцев в центре занимаются еще два человека. «С правом представления в суде нас [только] двое, — рассказывает Пономарева. — А в суде обычно идет параллельно 16–18 дел. Плюс разные жалобы. Еще мы мониторим центры приема беженцев и центры временного задержания. А про консультации по телефону уже и говорить не надо — больше 100 звонков в месяц». 

Несмотря на загруженность, Акеля юрист хорошо запомнила. «Когда мне было 20 лет, я работала менеджером в ночном андерграундном клубе. Я таких людей вижу сразу. Они одинаковые — те, кто техно слушает», — с улыбкой говорит Пономарева. И уже серьезно добавляет: «Молодой парень, который попал в мясорубку, блин, этой машины РФ. Естественно, у него внутреннее ощущение, что это все несправедливо, неправильно. И несмотря на преследования, он бы не перестал ходить на митинги. Для него эти убеждения были очень важными». 

Делом Дани юрист занялась в июне 2022-го. А уже в начале августа его освободили. Оспорить задержание Дани, говорит Пономарева, было очень сложно: «Мы опирались на то, что желание поехать воевать за Украину не было его единственной целью. Что он на самом деле подходит под международную защиту на основании своих политических взглядов». 

Она убеждена: на свободе Акель оказался именно потому, что сотрудники полицейского департамента осознали, что не могут отказать ему в статусе беженца. «Когда человека задерживают, его не обязательно должны держать до конца [назначенного срока], — объясняет юрист. — Если следователь понимает, что должен дать убежище, у него есть возможность переосмыслить свое ходатайство о задержании. С Дани так и получилось». 

Оказавшись впервые за четыре месяца за воротами Центра временного задержания, Акель сразу отправился к Чадлину. Именно он поручился за Дани перед эстонскими властями (одно из условий его выхода на свободу) и помог ему найти жилье на первое время. 

Через неделю-две, рассказывает Акель, ему предоставили международную защиту. А вместе с ней — паспорт беженца и вид на жительство в Эстонии. Но отказываться от задуманного он не собирался. «Я сам удивлен, честно, — говорит Дани. — В тюрьме у меня было ощущение, что, может, я какой-то сумасшедший, у меня навязчивая идея? Потому что многие свернули бы уже, но я все пер и пер вперед». 

«Я не воспринимала это всерьез, — говорит Люся Штейн о намерении Акеля воевать на стороне Украины. — Многие говорят, что пойдут, но до дела никто обычно не доходит».

По краткому знакомству и инстаграму Дани казался ей «холеным московским мальчиком, хипстерским немножко». «Если бы меня спросили, кто из моих знакомых пойдет воевать за ЗСУ, я бы на него не указала», — добавляет Штейн. 

«Когда он мне сказал, что хочет воевать за Украину… Здравый человек понимает, что это опасно, тебя могут убить. Я подумала: „Ладно, посмотрим, что будет, когда ты получишь убежище и у тебя здесь будет все окей. Может, ты передумаешь“», — рассказывает юрист Ульяна Пономарева.

То, что Дани в итоге не отказался от задуманного, ее приятно удивило: «Для такого должно быть сильное внутреннее убеждение. Значит, он верит в свободную Россию. Что она может получиться». 

«Эти люди не видят другого сценария, — говорит Константин Чадлин о Дани Акеле и других россиянах, решивших воевать на стороне Украины. — Они видят в этом историческую возможность. Они понимают, что свобода дается винтовкой».

Легионер

Связаться с украинскими военными Дани Акель пытался, еще находясь в Центре временного задержания в пригороде Таллина. В первый месяц заключения он отправил письмо в посольство Украины в Эстонии. «Я не думал, что выйду из тюрьмы, — рассказывает Акель. — Но мы с представителем департамента полиции, который занимался мной, сошлись на том, что если украинцы согласятся, то я сразу из тюрьмы поеду в Украину».

Его просьба так и осталась без ответа. «В посольстве никто не хочет ничего слушать, когда узнает, что ты российский гражданин», — говорит Дани.

Писал он и в подразделения, воюющие на стороне Украины, например в Интернациональный легион и батальон имени Шейха Мансура. Но и тут не добился успеха.

Не изменилась ситуация и после освобождения. «Они не говорили ни да, ни нет, только: „Ваша заявка на рассмотрении, ждите“, — рассказывает Акель об общении с представителями подразделений. — В итоге я принял ошибочное решение». 

В конце сентября 2022 года Дани Акель попытался самостоятельно попасть в Украину через Польшу. «Я купил автобусный билет до Львова, — поясняет он. — Проехал польский контроль с эстонским паспортом, на украинском контроле у всех собрали документы. Я не стал лгать, что я гражданин Эстонии, — тем более в паспорте написано, что я русский беженец. Объяснил ситуацию, мне говорят: „Так не получится“». 

Акелю удалось добиться встречи с начальником пропускного пункта, но и он помочь ничем не смог. «Он был удивлен, — вспоминает Дани. — Сказал, что с моим стремлением обязательно все получится. Подсказал пару лайфхаков. „Если договоришься с подразделением, пропустим тебя по договору с командиром“».

Однако поиски оставались безуспешными — и через два месяца Дани еще раз попытался въехать в Украину. «Автобус, паспорт, „что это такое?“. Когда объясняю ситуацию, говорят: „Нет, не вариант“», — пересказывает он. 

Без понимания «как все работает» и контактов, говорит Дани Акель, попасть в формирование, воюющее на стороне Украины, для россиянина очень сложно. «Мне помогали украинские друзья. Искали номера командиров, я с ними лично созванивался, — объясняет он. — Еще же должно быть желание у командира подразделения делать себе мозги ради одного бойца. Поначалу никому это не было интересно». 

Одним из мест, куда обратился Дани, был легион «Свобода России». Это подразделение начало формироваться в марте 2022-го, но до конца лета, отмечают в пресс-службе легиона, воевало в формате «малых групп».

«В начале полномасштабной войны, согласно закону Украины, гражданам стран-агрессоров (Россия и Беларусь) было запрещено вступать в ряды ВСУ. В то же время возникло большое количество россиян, которые по своим моральным принципам не могли остаться безучастными, — объясняют „Медузе“ представители подразделения. — Крайне важно было подготовить правовые нормы, чтобы все добровольцы имели социальные гарантии, и в то же время не допустить проникновения российских спецслужб. С этим связан тот факт, что подразделение очень медленно формировалось». 

О легионе «Свобода России» доподлинно известно немного. Численность его бойцов не раскрывается, а роль в войне остается неясной. В отличие от целей. В самом обсуждаемом посте телеграм-канала «Свобода России» говорится: «Несомненно, самым униженным и бесправным среди всех народов Российской Федерации является русский народ. Любая попытка защитить свои национальные интересы влечет обвинение в шовинизме».

Впрочем, там же подчеркивается, что задача легионеров — «сохранение единой и неделимой России в границах 1991 года», где «каждый народ будет услышан», «получит возможность сохранить свою культуру, свой вековой уклад», а регионы станут более экономически и финансово независимы. Заканчивается пост словами: «Да поможет нам Бог в нашей священной борьбе! За Россию! За Свободу!»

При этом легион — официальное подразделение в составе Сил обороны Украины. «Мы координируем свои действия на территории Украины с командованием ВСУ», — говорят в пресс-службе. Формирование также поддерживает бывший депутат Госдумы Илья Пономарев, живущий в Украине.

В прошлом августе Пономарев, называющий себя представителем «Национальной республиканской армии», и боец «Свободы России» с позывным Цезарь подписали Ирпеньскую декларацию о сотрудничестве. В ней, в частности, провозглашается: 

Борьба за свободу России — идея, близкая Дани Акелю. «Подразделение выглядело интересно, — рассказывает он. — Оно имеет организацию, это уже важно. Почитал их телеграм — правильно себя ставят, правильные мысли у них. Мне понравилось, что это про демократию».

В легион Акель попал зимой — но когда именно и как проходил отбор, не уточняет из соображений безопасности. 

В легионе, рассказывает Дани Акель, ему пришлось очень многому учиться: навыки, когда-то полученные им в российской армии, оказались недостаточными для участия в настоящей войне.

После обучения Акеля распределили в 1-й механизированный батальон, стрелком. Он выбрал себе позывной «Апостол». Командир характеризует Акеля так (комментарий «Медузе» передала пресс-служба легиона):

«Первый бой слаще первого секса, серьезно, рекомендую попробовать», — написал Дани в начале июня 2023-го в инстаграме. На фотографии он в военной форме и берцах, в руке — автомат. В мае и июне легион «Свобода России» совместно с «Русским добровольческим корпусом» (РДК) совершил два крупных рейда в Белгородскую область. В ходе последнего им удалось временно захватить село Новая Таволжанка в Шебекинском районе. Украина свою причастность к рейдам официально отрицает.

«День начался обычно, — вспоминает Дани Акель. — Я проснулся, привел себя в порядок. К 12 стало понятно, что мы поедем. Проверил снаряжение, все ли на месте, прыгнул в машину и поехал. Провели рейд, то есть зашли непосредственно на территорию, прошли минное поле, встретили людей, был контакт. Была поставлена задача, мы ее выполняли».  

Как выглядит бой глазами обычного бойца? Первое, о чем говорит Дани, — много артиллерии. Но о том, как легионеры попали под ее огонь, не рассказывает.

«Когда мы заходили в Новую Таволжанку и начался бой, это было как в фильмах про войну в Ираке, — описывает он стрелковый бой. — То есть заходит группа солдат, кидают гранаты, стреляют, подавляют противника огнем. Активный бой — это буквально 10–15 минут. После выявляется победитель, а тот, кто проиграл, либо попадает в плен, либо бежит». 

Во время рейда в Шебекинский район, продолжает Акель, он испытал гордость за свое подразделение. Несмотря на численное превосходство противника, рассказывает он, легионерам якобы удалось обратить их в бегство: «У них была БМП и вроде БТР. Они кинули свою технику, бросали оружие. Грубо говоря, лесом драпали оттуда».

Рейд продолжался несколько дней и завершился к 6 июня; к концу месяца российские власти признали потери: 14 человек погибли, 10 попали в плен. Значительные потери, как утверждают российские источники, понесли и бойцы РДК и легиона «Свобода России». Но подразделения это отрицают, в их совместном заявлении указано: «Общие потери за операцию составили два человека погибшими и десять ранеными».

Стрелять в российских солдат, признается Акель, у него желания нет. «У меня не укладывается в голове, что может заставить человека отказаться от своей жизни и напасть на другую страну. Было бы намного проще, если бы ребята просто сложили оружие и отказались выполнять преступные приказы», — говорит он.

Каждый день войны для него — это разрушенные дома, покалеченные судьбы и постоянные смерти. 

«Появилась какая-то тоска, обида за то, что умирают. У меня это вызывает агрессию, раньше такого не было», — говорит Дани. И добавляет: «Мне не хотелось бы все это видеть, но от этого никуда не убежишь». 

* * * 

В конце июля 2023 года бойцы легиона «Свобода России» дали воинскую присягу на верность народу России. 33 новобранца посреди цветущего поля хором повторяли: «Слава Украине! Свобода России!» Среди них был и Дани Акель. 

«Я люблю эту страну, — говорит „Медузе“ Дани о России. — Я хотел бы видеть ее процветающим государством, в котором живут счастливые люди, у которых есть стремление к созиданию. Можно сказать, что я патриот, или нет?»

В России, по данным РАПСИ, против участников легиона уже возбуждено не меньше 20 уголовных дел, в том числе по статьям о государственной измене, терроризме и диверсии. Грозит им преследование и по обвинению в организации террористического сообщества, за что предусмотрено наказание вплоть до пожизненного заключения. 

Дани Акель настаивает, что воюет не против своих сограждан, а против государства, которое «уничтожает» их жизни. Его родственники по-прежнему остаются в России.

«Меня поставили практически в безвыходную ситуацию. Я хочу домой, хочу вернуться, но не могу, — говорит Акель. — Я не готов сидеть 30 лет и ждать, пока ситуация будет урегулирована каким-то ненасильственным образом, чтобы потом въехать на чужих плечах в страну и проводить выборы во имя себя». 

На вопрос о собственном будущем Дани отвечает, что выбрал себе предназначение. Он видит себя человеком, стоящим на «защите добра». Говорит: «Если твой дом заняли непонятно кто, не дают тебе в него зайти, бьют тебя, воруют твои деньги, что ты сделаешь? Невозможно вызвать полицию. Ее нет. Есть только ты, дом и бандиты. Любой человек в такой ситуации берет что-то в руки и пытается решить этот вопрос».