истории

Сергей Плохий — один из главных в мире историков Украины. Рассказываем, что можно узнать о войне из его новой книги Почему вторжение стало возможным? И чем закончится?

Источник: Meduza

В американском издательстве W. W. Norton & Company вышла книга украинского историка, профессора Гарвардского университета Сергея Плохия «The Russo-Ukrainian War: The Return of History» («Российско-украинская война: возвращение истории»). Это одно из первых исторических исследований, посвященных полномасштабному вторжению российской армии в Украину. Книга рассказывает о предпосылках военного конфликта и его предыстории, которая, как объясняет автор, тесно связана с эволюцией политических систем России и Украины после распада СССР. Кроме того, нашлось место описаниям хода боевых действий и даже прогнозу на поствоенное будущее — как для Украины и России, так и для мира в целом. По просьбе «Медузы» Константин Скоркин — журналист, историк и исследователь украинской политики — прочитал книгу Сергея Плохия и подробно рассказывает, что можно из нее узнать.

Для начала — кто такой Сергей Плохий

Это один из самых именитых современных исследователей истории Украины, который сотрудничает с ведущими научными центрами мира. Детство и юность Плохия прошли в Запорожье, хотя родился будущий историк в Горьком (современный Нижний Новгород), где по распределению работал его отец. Получив образование в днепропетровском университете, во время перестройки Плохий уехал стажироваться в американских университетах, а в 1991 году начал работать в Институте украинистики Альбертского университета в Канаде (один из главных мировых центров украинистики). Позже он работал в центре украинских исследований Гарварда, а в 2007-м стал профессором этого американского университета. 

Плохий — автор нескольких исследований об украинской нации и ее отношениях с Россией, а также истории позднего СССР. Самую большую известность ему принесли работы «Последняя империя. Падение Советского Союза», «Врата Европы. История Украины» и «Чернобыль: история ядерной катастрофы».

Новая книга историка написана по горячим следам идущей войны. В предисловии Сергей Плохий рассказывает, что начало полномасштабного вторжения застало его в Вене, где он работал в архивах Международного агентства по ядерной энергии с материалами о Чернобыльской катастрофе. В шесть утра 24 февраля Сергей Плохий получил два письма: одно от коллеги из Гарварда с предупреждением о вероятности российского вторжения, второе — от коллеги из Днепра, в котором тот сообщал, что на всякий случай отправил фрагменты своей будущей книги на имейл Плохия из страха, что во время эвакуации ноутбук с рукописью может потеряться. 

Эти письма стали для Плохия двумя первыми зловещими знаками новой реальности. Он вспоминает: «Я позвонил сестре в Запорожье. Она не спала. Взрывы были слышны в той части города, которая, к счастью, далеко от квартала, где она жила в доме наших родителей. Сестра сохраняла спокойствие. Накануне вечером я звонил ей и советовал запастись бензином. Она не послушалась, считая, как и большинство украинцев, что полномасштабная война невозможна. Но теперь война началась, и никто из нас не был к ней готов».

Долг ученого требовал от Сергея Плохия попытаться найти ответ на вопрос, который с февраля 2022-го задают себе многие: как могло случиться, что в центре Европы в XXI веке началась полномасштабная война? В работе над книгой его поддерживали гарвардские и венские коллеги, а также известный историк Тимоти Снайдер, издательства W. W. Norton & Company и Penguin Books. 

Когда Плохий писал книгу, он получил письмо от бывшего посла Украины в Канаде Андрея Шевченко. Он прислал фотографию своего младшего брата Евгения Олефиренко, на которой тот в военной форме читает одну из книг историка. Это был последний снимок молодого человека — в июле 2022 года он погиб под Бахмутом. Спустя несколько месяцев, в октябре, в очередной битве за Бахмут убили двоюродного брата Сергея Плохия Андрея Холопова, который служил в ВСУ. Свою книгу Плохий посвятил этим двум украинским военным и «тысячам украинцев, которые отдали жизни, защищая свою страну и свободу многих миллионов людей в Украине и за рубежом».

Как разошлись пути России и Украины

Один из главных вопросов, который в контексте войны волнует Плохия, — почему Россия так и не смогла стать демократической страной. Ведь именно это сделало войну с Украиной возможной. 

Распад СССР давал новым государствам возможность зажить иначе. Однако историческим шансом Украина и Россия воспользовались очень по-разному. Стартовые позиции первой выглядели куда хуже, чем второй: Украина не располагает полезными ископаемыми, которые поддерживали российскую экономику даже в условиях краха советской плановой системы. Кроме того, у власти в Москве оказалась команда реформаторов, не побоявшаяся радикального перехода к рынку. В Киеве же заседала вчерашняя партийная номенклатура, которая стремилась поскорее отгородиться от бывшей метрополии, чтобы сохранить свою власть и максимально затормозить назревшие перемены. 

Украина в те годы была довольно разнородной страной, и в ней одновременно разворачивались два сценария прощания с СССР. Первый Плохий называет «балтийским» — он был характерен для Западной Украины. Там шли процессы, схожие с теми, что в начале девяностых происходили в странах Балтии: полный разрыв с советским прошлым, декоммунизация, появление новых политических лидеров. Здесь автор отмечает общность исторических судеб Западной Украины и балтийских государств: они были включены в состав СССР насильно, поэтому период советской власти считают оккупацией. 

Второй сценарий — условно «российский» — был характерен для всей остальной Украины. Декоммунизация там толком не происходила, власть на местах сохранила старая «перекрасившаяся» номенклатура, да и сам первый президент независимой Украины Леонид Кравчук вышел из партийных боссов. Как и российский президент Борис Ельцин — подобные процессы были характерны, конечно, и для России тоже. 

Разные пути России и Украины сформировали в итоге разные политические культуры, продолжает Плохий. Ельцинская «революция сверху» привела к быстрому строительству авторитарной системы и постоянной игре с нулевой суммой в политическом пространстве страны. В 1993 году российский президент Борис Ельцин расстрелял парламент и установил в стране суперпрезидентскую республику, а в 1996-м под флагами спасения демократии от возвращения коммунистов добился своего переизбрания. В Украине же в 1994 году произошел прецедент мирного транзита власти, когда проигравший президентские выборы Леонид Кравчук спокойно передал полномочия своему оппоненту Леониду Кучме. 

То есть разнородность Украины помогла формированию в ней политической культуры, основанной на компромиссе. В таких условиях бывшим коммунистам и националистам приходилось договариваться, а не вести друг с другом войну на уничтожение. И здесь пути России и Украины стали драматически расходиться.

Еще одно важное различие — отношение к распаду СССР украинских и российских элит было диаметрально противоположным. «Если в глазах российского общества и значительной части элиты распад СССР как империи стал трагедией, то украинские элита и значительная часть общества считали его благом для своей страны. Исторически Украина управлялась из чужих столиц, поэтому ее население и политическая элита мало ностальгировали по своему прежнему подчинению Москве», — отмечает Сергей Плохий. 

Вдобавок, указывает он, слабость украинского национализма, вызванная долгим существованием нации вне собственного независимого государства, тормозила создание единого национального мифа — в отличие от России, где быстро взяли на вооружение старые имперские идеи. Грубо говоря, Украина вышла из СССР, чтобы наконец зажить своей жизнью. Россия же — чтобы, собравшись с силами, начать «возвращать свое».

Конечно, путь к построению независимого государства не был для Украины простым. Плохий пишет: «Национал-демократы, базировавшиеся в основном на западе Украины, настаивали на прекращении политической, культурной и экономической зависимости от России как можно скорее и любой ценой. Бывшие боссы компартии и советской промышленности с востока хотели более тесных связей с Россией, ведь от поставок ее энергоносителей зависела местная экономика, а русский язык и культура были близки значительной части населения региона. Центр же Украины стал полем битвы в этой необъявленной войне между востоком и западом. Однако элиты стремились избежать крайностей, способствуя компромиссу и сохраняя единство страны». 

Ярким примером такого компромисса Плохий считает итоги «оранжевой революции» 2004 года. Тогдашний президент Украины Леонид Кучма пытался реализовать в стране российский сценарий и передать власть своему преемнику — ставленнику донецкого олигархического клана Виктору Януковичу. Однако, столкнувшись с народным протестом и расколом элит, Кучма предпочел компромисс. 

Так страну возглавил лидер оппозиции Виктор Ющенко. Но его власть значительно ограничили конституционной реформой в пользу правительства и Верховной рады, что и позволило Януковичу с его Партией регионов взять реванш на ближайших же парламентских выборах. 

«В последний год своего правления Кучма опубликовал мемуары „Украина — не Россия“, — вспоминает Плохий. — Не раз испробовав российскую модель и не добившись желаемого результата, он точно знал, о чем говорил. Книга была издана в Москве и разошлась там еще до того, как стала доступна украинскому читателю. Это был сигнал, который очень немногие в Москве восприняли всерьез и никто в Кремле не был готов принять».

Когда стало очевидно, что большая война рано или поздно произойдет

Существует расхожее мнение, что российско-украинские отношения испортились при Владимире Путине. Но Сергей Плохий показывает, что и до прихода к власти преемника Ельцина эти отношения не были гладкими. 

Вызов территориальной целостности Украины был брошен еще до юридического провозглашения ее независимости, отмечает Плохий. В сентябре 1991 года пресс-секретарь Бориса Ельцина Павел Вощанов заявил, что РСФСР оставляет за собой право пересмотра границ бывших советских республик, а признание их суверенитета напрямую зависит от лояльности новых государств Москве. Это заявление не считалось официальной позицией Кремля, но по факту определило внешнюю политику России на годы вперед. 

Идею присоединения Крыма к России тогда поддерживали не только националистически настроенные политики, но и многие демократы — например, мэр Санкт-Петербурга Анатолий Собчак и вице-мэр Москвы Сергей Станкевич. А первый посол России в США и сооснователь партии «Яблоко» Владимир Лукин предлагал использовать вопрос отделения Крыма от Украины как инструмент давления на нее при споре о разделе Черноморского флота. 

Особой остроты конфликт между двумя странами достиг в 1992–1994 годах — в период взлета политической карьеры лидера крымских сепаратистов Юрия Мешкова, которого даже избрали президентом республики. Но вооруженного столкновения удалось избежать: с одной стороны, благодаря достигнутому Киевом компромиссу с крымскими элитами, а с другой — благодаря заинтересованности Ельцина в хороших отношениях с Западом, поддерживать неоимперскую повестку он не захотел. 

Однако призрак российско-украинской войны, возникший в девяностые, многих на Западе заставил задуматься над механизмами, способными предотвратить возможный конфликт. Тем более что перед глазами был пример Югославии, распад которой сопровождался самым кровавым межэтническим конфликтом в Европе со времен Второй мировой. 

Весной 1993 года американский политолог Джон Миршаймер даже призывал оставить Украине советское ядерное оружие, базировавшееся на ее территории, — как единственную гарантию против потенциальной российской агрессии. Он писал: «Украинское ядерное оружие — единственный надежный сдерживающий фактор российской агрессии. Если целью США является укрепление стабильности в Европе, доводы против обладания Украиной ядерным оружием неубедительны». 

В конце концов Миршаймеру все-таки удалось повлиять на позицию Белого дома, пишет Плохий: «[42-й президент США Билл] Клинтон и его советники не были готовы принять совет Миршаймера, но стали более внимательны к проблемам Украины <…> наконец-то признав, что главной проблемой безопасности Украины является Россия». Итогом стал Будапештский меморандум 1994 года о гарантиях безопасности Украины в обмен на ее отказ от ядерных арсеналов. Однако проблема этого договора заключалась в том, что он не предусматривал никаких обязательств для западных держав по защите Украины от нападения. Тогдашний президент Украины Леонид Кучма констатировал: «Если завтра Россия зайдет в Крым, никто и бровью не поведет».

Более эффективным инструментом защиты безопасности Украины могло бы стать распространение на нее гарантий безопасности НАТО. Но и по сей день это остается предметом сложных переговоров и острой полемики на Западе. Сергей Плохий подробно рассказывает, как в российской политической среде возник популярный до сих пор миф о вероломстве НАТО, которое якобы обещало не расширяться на восток, но все равно туда расширяется. 

Переломный момент, указывает Плохий, наступил в 2003–2004 годах, когда в Украине и Грузии произошли «цветные революции», приведшие к власти прозападных лидеров, а страны Балтии получили членство в НАТО. Ответом России стал ее окончательный антизападный поворот, увенчали который две знаменитые путинские речи — мюнхенская и бухарестская.

Именно в Бухаресте Путин среди прочего впервые озвучил тезис о якобы искусственности украинского государства. Это стало предвестником будущей российской агрессии, и Плохий считает, что во многом руки Москве развязал отказ НАТО от принятия в свои ряды Украины и Грузии. 

В 2008-м произошло вторжение в Грузию. И хотя с приходом к власти в Украине пророссийского Виктора Януковича война с Россией получила отсрочку, она, уверен историк, уже была почти неизбежной.

Как Путин поверил в «триединый» русский народ

В конце девяностых — начале нулевых Владимир Путин пришел к власти на волне кризиса российской демократии. С начала своего правления он проявлял интерес к возрождению великодержавной России, и самой подходящей мишенью для этого казался ближайший сосед, Украина. В ее разнородности, которая парадоксальным образом служила залогом единства, российский режим увидел возможность для дестабилизации.

Сергей Плохий рассказывает, что идея Новороссии сформулирована московскими политтехнологами еще в 2008 году. Так, бывший глава МИД Польши Радослав Сикорский однажды заявил, что именно тогда Путин фактически предлагал полякам принять участие в разделе Украины, забрав себе ее западные территории. Позже Сикорский отрекся от своих слов, заявив, что журналисты просто неправильно его поняли. Но, как бы то ни было, сама идея по-прежнему занимает умы кремлевских правителей.

В поисках новой российской национальной идеи Путин обратился одновременно к идеологии евразийства, разработанной в русской эмиграции двадцатых — тридцатых годов, и к старой идее «триединого» народа из русских, украинцев и белорусов.

Ключевой для формирования этой путинской идеологии фигурой стал писатель Александр Солженицын. Именно он одним из первых в новейшей истории заговорил о «разделенном» русском народе и «несправедливости» распада СССР по границам бывших советских республик. В сочинениях писателя девяностых годов можно найти практически всю палитру высказываний российского президента об Украине последних лет: от тезиса о стране, «созданной Лениным», до объяснения необходимости отделения от Украины ее юго-восточных областей, потому что они были «украдены» у России (подробнее о влиянии Солженицына на взгляды Путина читайте в этом тексте дружественной рассылки Kit).

Эта система взглядов неизбежно привела к агрессии России против своего соседа. Аннексия Крыма в 2014-м сделала империализм и национализм ключевыми элементами российской внешней политики. Захват полуострова и создание протекторатов — самопровозглашенных ДНР и ЛНР — показало, что Путин действительно начал воплощать проект «Великой России», то есть присоединять территории, которые заселены либо этническими русскими, либо исторически сформировавшимся русскоязычным населением. 

При этом Путин не отказался и от попыток заключить всю Украину в сферу российского влияния. Уже на следующий день после крымского «референдума», пишет Сергей Плохий, МИД России представил свои предложения по урегулированию украинского кризиса: придание русскому языку статуса второго государственного, формирование Конституционного собрания, представляющего все территории страны, и принятие «федеративной» Конституции, по которой украинские регионы будут настолько самостоятельны, что даже смогут вести собственную внешнюю политику. 

Похожие предложения по превращению Украины в конфедерацию были затем включены в Минские соглашения. Тогда, не сумев расчленить Украину, Путин попытался подсунуть ей троянского коня в виде самопровозглашенных ЛНР и ДНР. Отказ Украины следовать плану вел к новому этапу войны — и это многие понимали. Но кажется, никто не мог себе даже представить масштабы того, что случится всего через несколько лет. 

Каким может быть послевоенное будущее

Полномасштабное вторжение России в Украину Сергей Плохий характеризует как «войну XIX века с использованием тактики XX века и оружия XXI века». 

Идеология этой войны, указывает историк, исходит из представлений о необходимости территориальной экспансии, которые были характерны для российской имперской эпохи. Военная стратегия позаимствована Кремлем из доктрин Советской армии времен Второй мировой и послевоенной конфронтации с НАТО. При этом воюют стороны с помощью новейших образцов вооружений — в том числе беспилотников и «умных» ракет.

Украинское общество, с которым столкнулась российская военная машина, оказалось консолидированным и более гомогенным, чем то, с которым Путин имел дело в 2014-м. В рассуждениях о предпосылках начала вторжения это уже общее место — что российский президент рассчитывал на легкую победу, однако своей агрессией только еще больше сплотил украинскую нацию перед лицом врага. Но еще он разрушил собственную мифологию о спасении русскоязычного населения Украины от «нацистов», отмечает Сергей Плохий. Ведь основными жертвами бомбардировок стали именно восточные города Украины, а главным полем боя — украинский юго-восток, где большая часть населения говорит по-русски, а процент этнических русских самый высокий в стране (скажем, в Мариуполе до начала войны русские составляли 44% населения). 

Российское вторжение уничтожило последние остатки веры в то, что украинцы и русские — братские народы, не говоря уже о концепте «одного народа», убежден Плохий. Он подробно описывает этапы боевых действий вплоть до оставления российской армией Херсона в ноябре 2022 года (книга была закончена в феврале 2023-го). Автор анализирует ход событий на ключевых фронтах: атаку на Киев, оккупацию юга Украины, битву за Харьков и Донбасс, контрнаступление Украины — восстанавливая в памяти читателя многие уже забытые детали. Так, Плохий указывает, что Россия первой применила кассетные снаряды. Или что российский генерал Михаил Мизинцев, командовавший штурмом Мариуполя, также ответственен за разрушения в сирийском городе Алеппо. 

На момент выхода книги война по-прежнему далека от завершения, но Сергей Плохий все же подводит несколько промежуточных итогов и пытается сделать небольшой прогноз на будущее. Он пишет: «Российско-украинская война стала очередным конфликтом в долгой истории национально-освободительных войн, берущих отсчет от Войны за независимость США, она также принадлежит к длинному списку войн, сопровождавших упадок и развал мировых империй. Они неизбежно заканчивались освобождением бывших колоний и превращением метрополий в постимперские национальные государства».

Украина, уверен Плохий, уже отстояла свое существование в качестве независимого государства, а украинский народ выйдет из конфликта «более сплоченным и уверенным в своей идентичности, чем когда-либо в своей истории». «Заплатив огромную цену, Украина заканчивает эру российского господства в Восточной Европе и бросает вызов претензиям Москвы на первенство на остальном постсоветском пространстве», — считает историк.

Плохий видит еще одно важное последствие нынешней войны — консолидацию западного мира и преодоление его ценностного кризиса. «Для многих друзей Украины эта война стала не только крупнейшим и самым смертоносным конфликтом в Европе со времен окончания Второй мировой, но и первой крупной войной после победы над нацизмом, в которой было мало оттенков серого, когда речь заходила о нравственных аспектах. Это была первая справедливая война со времен глобального конфликта 1939–1945 годов, в которой с самого начала было совершенно ясно, кто агрессор, а кто жертва, кто злодей, а кто герой и на чью сторону хочется встать», — рассуждает он.

Что до самой России, то поражение путинизма исторически неизбежно, считает Плохий. Когда это произойдет, у России нет другого выбора, «кроме переосмысления идентичности своей страны, расставания не только с империализмом царского прошлого, но и с анахроничной моделью „триединого“ русского народа». «Война похоронила надежды России стать глобальным центром многополярного мира, понимаемого как раздел планеты на сферы влияния великих держав», — пишет он, отмечая, что Россия становится сырьевым придатком и младшим военным партнером Китая.

В свете всего этого прогноз Плохия на будущее достаточно пессимистичен: мир возвращается к эпохе соперничества «великих держав», а нынешняя война — лишь пролог к глобальному противостоянию объединенного Запада и его союзников с Китаем. 

«Украина появляется на этой карте (глобального противостояния, — прим. „Медузы“) как новая Германия времен холодной войны, ее территории разделены сейчас не просто между двумя странами, а двумя глобальными сферами и экономическими блоками. Мир возвращается к биполярному миру времен холодной войны, центром которого теперь стали не Вашингтон и Москва, а Вашингтон и Пекин», — резюмирует Плохий. 

А значит, новые потрясения еще впереди.