Россия хочет бороться с зарубежными программами профилактики ВИЧ. Чем это чревато?
Что случилось?
Министерство юстиции хочет внести изменения в федеральный закон о профилактике ВИЧ в России, текст проекта уже опубликован. Если коротко, предлагается ввести особую процедуру контроля для программ по борьбе с ВИЧ, которые финансируются из-за рубежа — частными лицами, государствами или международными организациями. Специальный орган будет проверять программы и решать — позволить ее проводить в России или запретить. Эти проверки коснутся в том числе и тех проектов, которые уже действуют.
Как это будет работать?
Пока неизвестно — в законопроекте мало деталей. Там сказано, что все программы, получаюшие какие-либо иностранные деньги, должны отправляться на согласование в «уполномоченный правительством РФ орган исполнительной власти», который в течение месяца будет ее рассматривать. Если программа не получит одобрения, ее закроют. О каком именно органе речь, в законопроекте ничего не сказано — так же, как и о критериях, которым этот орган будет руководствоваться.
А много у нас иностранных программ по борьбе с ВИЧ?
Мало. За последние годы из России ушло подавляющее большинство международных организаций, которые работают в области борьбы с ВИЧ/СПИДом.
Сейчас есть отдельные небольшие проекты с международным участием в отдельных регионах. Например, санкт-петербургский фонд «Гуманитарное действие» на деньги фонда Элтона Джона покупает мобильные пункты для тестирования наркопотребителей и для помощи маломобильным пациентам с ВИЧ. Французские «Врачи мира» поддерживают в Москве программу для секс-работниц — тестирование на ВИЧ, консультации, раздача презервативов. С принятием новых поправок судьба этих проектов будет зависеть от решения уполномоченного органа.
В России уже существует закон об «иностранных агентах». Зачем нужны новые поправки?
Закон об «иностранных агентах» формально действует только в отношении организаций, получающих средства из-за рубежа и занимающихся политической деятельностью. Правда, это не мешает властям усматривать политическую деятельности в работе организаций, которые к политике не имеют никакого отношения.
НКО, занимающиеся профилактикой ВИЧ, — не исключение. Например, в 2016 году в Пензенской области некоммерческую организацию «Панацея» потребовали признать «иностранным агентом». В экспертизе говорилось, что НКО действует на основе «идеологии постлиберализма», пропагандирует «наркотики и гей-культуру» и в целом представляет собой «идеологический и даже политический проект». Дело так и не дошло до суда, но организация прекратила работу.
Если поправки примут, для запрета НКО, специализирующихся на борьбе с ВИЧ, не понадобится объяснять, почему их деятельность следует считать политической.
Зачем нам нужны иностранные программы? С ВИЧ все так плохо?
Похоже, что да. В последние годы в России регистрируется около 100 тысяч новых случаев инфицирования ВИЧ ежегодно — эта динамика сопоставима с наиболее пораженными африканскими странами. Среди российских мужчин 35-39 лет людей с ВИЧ-инфекцией — около 3,3%; среди всего населения страны в возрасте 15-49 лет — 1,2%. В России есть регионы, где ВИЧ выявляется чаще, чем у каждой сотой беременной женщины — по международным стандартам, это говорит о так называемой генерализованной (вышедшей за пределы отдельных изолированных групп) эпидемии. В Москве заболеваемость в 2017 году на 20% превысила показатель 2016 года.
Сегодня более половины больных заражаются при гетеросексуальных контактах, при этом сохраняется и очень высокий уровень пораженности ВИЧ в традиционных группах риска — среди потребителей наркотиков, геев, секс-работниц.
Если все так плохо, почему российские власти не хотят использовать международный опыт и международную поддержку?
Мы не можем это объяснить. В мире существует комплекс проверенных мер, которые доказанно снижают уровень заражения ВИЧ, — например, такие, как заместительная терапия для наркозависимых и сексуальное образование для подростков. Россия последовательно выступает против обеих мер, считая, что они противоречат нравственным устоям российского общества.
Российские государственные организации считают, что правильной мерой профилактики передачи ВИЧ инъекционным путем может быть полный отказ от наркотиков, а половым путем — семейная верность (или воздержание для тех, кто не состоит в браке). Между тем, хорошо известно, что полный отказ от наркотиков для человека с зависимостью крайне сложен, а верность, к сожалению, — не панацея. Московская социальная реклама, которая говорит, что если ты сохраняешь верность своему партнеру, то «СПИД тебя не касается», напрямую вводит аудиторию в заблуждение: значительное число женщин в России инфицируются ВИЧ именно от своего единственного постоянного партнера.
Что случится, если поправки примут?
Пока не очень понятно. Очевидно, что это очередной способ контроля и ограничения работы некоммерческих организаций и международного сотрудничества в области борьбы с ВИЧ. Скорее всего, станет меньше программ для людей с повышенным риском заражения ВИЧ — геев, наркопотребителей, женщин, занимающихся проституцией, — а также программ для молодежи: получить отечественные деньги на такие проекты практически невозможно, а для международных грантов появится очередной труднопреодолимый барьер.
Возможно, какое-то представление о последствиях таких поправок может дать белорусский опыт. Там неправительственные организации обязаны утверждать любые проекты с международным участием во множестве инстанций. Процесс может длиться очень долго, по словам сотрудников НКО, полтора года получения разрешения для трехлетней программы — это обычное дело. А некоторые заявки можно даже не подавать — опыт показывает, что их просто не согласуют.